|
|
содержание .. 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 ..
Анализ поэзии 1790-1810-х годов - часть 9
Мы сузили бы значение Боброва, отведя ему место только в ряду предшественников "Беседы": развиваясь параллель- но исканиям Державина и Радищева (известно сочувствен- ное внимание последнего к поэзии Боброва), его твор- чество через Дмитриева-Мамонова, Кюхельбекера вело к Шевыреву, в определенной мере - Баратынскому, "поэтам мысли" 1830-1840-х гг. Как мы видели, истоки поэзии "Беседы" были многооб- разны и не сводились к какой-либо единой формуле. И все же для современников "Беседа" не была формальным объ- единением поэтов и критиков, собиравшихся "по разрядам" в державинском доме на Фонтанке. Объединяющим было программное требование создания национальной культуры. Требование это не было изобретением Шишкова и не сос- тавляло его монополии: с разных позиций к этой же проб- леме обращались и деятели Просвещения, и карамзинисты, и, в дальнейшем, романтики. Однако именно Шишков в сво- их наступательных, агрессивных, часто переходящих в по- литический донос писаниях придал ей характер первосте- пенного общественного вопроса. Сложность позиции Шишкова была в том, что и сам он, и его противники доказывали, что он архаист, защитник старины, который стремится вернуть Русь к прошлому. На самом деле он был новатором-утопистом, который старины не знал, как не знал он ни церковных книг, ни старосла- вянского языка. Его архаизированные неологизмы, конеч- но, не имели ничего общего с реальной историей русского языка. Реакционность же позиции Шишкова сообщала его писаниям определенный привкус, не только политический, но и моральный: всячески акцентируя свою оппозицион- ность (это придавало ему общественную значимость, на которую он не мог бы рассчитывать в качестве покорного царедворца, и, в известной мере, удовлетворяло безмер- ное честолюбие адмирала-литератора), он, однако, неиз- менно становился в полемике в неуязвимую позу официаль- ного патриотизма и первым в русской словесности стер грань между критикой и доносом. Специфика позиции вождя школы заслонила для совре- менников многие интересные опыты и поиски его далеких от доносительства учеников. Наиболее талантливым из них, бесспорно, был С. А. Ширинский-Шахматов. Одним из наиболее значительных итогов поэзии начала XIX в. было создание декабристской лирики - не только как суммы поэтических текстов, написанных членами тай- ных обществ или людьми, вовлеченными в их орбиту, но и как некоего единого идейно-художественного целого. Де- кабристская поэзия возникла не на пустом месте. Если не говорить о более глубоких исторических корнях и отв- лечься от того, что всякое серьезное историческое дви- жение получает материалы и от многих боковых, порой са- мых неожиданных источников, непосредственной предшест- венницей декабристской поэзии была русская гражданская лирика конца XVIII - начала XIX в. Направление это име- ло своих классиков, таких, как Гнедич, Востоков, Мерз- ляков. Одной из ярких его фигур был Милонов, который принадлежал к заметным поэтам своей эпохи. Даже злоя- зычный Воейков в своем "Парнасском адрес-календаре" назвал Милонова "действительным поэтом" (кроме него, в этом чине числились лишь столь ценимые современниками поэты, как Нелединский-Мелецкий, Батюшков, Д. Давыдов и Горчаков; Дмитриев и Крылов находились в чине "действи- тельного поэта первого класса"). Несомненно влияние его на Рылеева, молодого Пушкина. Милонов был ярким и раз- носторонним поэтом. Современниками он воспринимался прежде всего как гражданский поэт. Гражданская поэзия 1800-1810-х гг. представляла своеобразное явление с оп- ределенными чертами структурной целостности. Ближе все- го его можно поставить в соответствие с архитектурным и общекультурным стилем "ампир". Оба они возникают на ос- нове системы идей и представлений Просвещения. Однако пройдя через эпоху революции конца XVIII в., идеи эти претерпели существенную эволюцию. Если гельвецианская этика счастья, преломленная сквозь призму легкой поэ- зии, создавала мир условной античности, погруженный в эгоизм счастья и любви, в изящное наслаждение чувствен- ностью, то для очень широкого круга идеологов - от Шил- лера до якобинцев - непременным условием "высокого" ми- ра был героизм, который мыслился лишь как самоотвер- жение, отказ от счастья, готовность к гибели. Этика счастья сменяется идеалом героического аскетизма. "Ес- тественный человек" продолжает переноситься в антич- ность. Но это не ленивый мудрец, счастливый эпикуреец, а воин, гибнущий в безнадежном бою, гражданин, не приз- нающий деспотизма в век, когда все перед ним склони- лись. Поэтизация ранней гибели, боевого подвига, само- отречения сделала этот стиль удобным для выражения бо- напартистской идеологии. Однако в русской культуре он имел отчетливо гражданский характер. Замена идеала "чувствительности" требованием "героизма" (а именно под этим лозунгом шла критика карамзинизма, начиная с из- вестного выступления Андрея Тургенева в Дружеском лите- ратурном обществе) получала недвусмысленно политическую окраску. Первые же образцы гражданской поэзии начала века: "К отечеству" Андрея Тургенева, "Слава" и переводы из Тир- тея Мерзлякова, "Перуанец к гишпанцу" Гнедича, стихот- ворения Востокова, Попугаева, Пнина создали определен- ную литературную традицию. Милонов и Бенитцкий явились наиболее значительными продолжателями этого направле- ния. Гражданская поэзия под пером Милонова, Ф. Иванова хотя и связана генетически с нормами, выработанными "старшим" поколением поэтов "ампира", однако и сущест- венно отличается от них: Востокова, Мерзлякова, Гнедича интересовала проблема "подлинной античности". В связи с этим - попытки перенесения на русскую почву античных метров, изучение гомеровского языка и системы образнос- ти, проникновение в античный быт. Это приводит к той "обыденной" и учено-археологической трактовке античнос- ти, которая характерна для этих поэтов. Античность Ми- лонова или Ф. Иванова значительно более условна, тради- ционна, зато - более героична. Из метров устанавливает- ся александрийский стих, из жанров - высокая сатира, послание, героида, о специфике которых мы уже говорили. Если поэты первой группы культивировали филологический, ученый перевод, демонстративно давая над текстом метри- ческую схему (Востоков, Мерзляков) или снабжая его ком- ментариями (Гнедич, Мартынов), то во второй группе вы- рабатывается традиция псевдоперевода, в которой антич- ный автор, чье имя ставится в заглавии стихотворения, - лишь знак определенной культурной традиции и цензурная условность. Таково фиктивное указание на перевод из Персия в подзаголовке сатиры "К Рубеллию", в дальнейшем перешедшее в рьлеевское "К временщику". Возможность "применений" ценится здесь выше исторической точности. Доведенная до логического конца поэзия гражданствен- ной героики исключала любовную лирику. Однако дистрибу- тивное отношение между этими двумя видами поэзии сложи- лось лишь в литературе декабризма (ср. начало пушкинс- кой оды "Вольность", поэтические декларации Рылеева и В. Ф. Раевского, содержащие принципиальное осуждение любовной лирики). В поэзии Милонова любовная и полити- ческая лирика еще совмещаются в едином контексте твор- чества. Однако не всякая любовная поэзия оказывалась совместимой с гражданской. В декабристской критике именно элегия воспринималась как главный антипод высо- ких жанров. Милонов, как в дальнейшем Ленский, предс- мертная элегия которого сделана с явной проекцией на милоновские тексты, совмещал в себе гражданского поэта и элегика. Элегия воспринималась как высокая и благо- родная именно в антитезе поэзии эротической и гедонис- тической, поскольку могла быть совмещена с этикой само- отвержения, отказа от счастья-удовольствия. От этой по- зиции шли два пути: к поэзии декабристов - путь пре- дельного сужения поэтической нормы, гражданского, эти- ческого и поэтического максимализма, отвергающего все иные художественные пути как "неправильные", - и путь Пушкина с его принципиальной установкой на поэтический синтез, на создание такой художественной нормы, которая в принципе исключала бы возможность "неправильных" культур, стилей или жанров, вовлекая в свою орбиту все новые и новые типы построения текстов. Такой синтез стал чертой именно пушкинского твор- чества. На предшествующем этапе ему соответствовало, как мы уже говорили, с одной стороны, резкое разграни- чение на произведения, которые в системе культуры восп- ринимаются как "тексты", обладая высокими ценностными показателями, и на те, которые таковыми не являются ("не-тексты"), а с другой - представление о том, что в пределах этого, вне литературы лежащего творчества мо- гут создаваться произведения, имеющие политический, групповой или личный интерес. Как памятник групповой внелитературной поэзии особенно интересна "Зеленая кни- га" Милонова и Политковских. Она представляет собой ин- тереснейший документ той бытовой, слитой с поведением и стилем жизни поэзии, о которой мы уже говорили. Разрушение поэтики "трех штилей" в России началось рано, так рано, что само существование этой поэтики производит впечатление скорее идеала теоретиков литера- туры, чем факта художественной жизни. На основании это- го историки литературы порой видят в пушкинском синте- тизме непосредственное продолжение принципов, восходя- щих к Державину. С этим трудно согласиться. Дело не в простом разрушении жанровой иерархии - это был первич- ный и наиболее элементарный процесс. Одновременно про- исходил глубокий сдвиг в самых понятиях границ литера- туры, художественного текста и вообще текста. В этом процессе второстепенные, лежащие вне различных "кадаст- ров" типы текстов сыграли глубоко революционизирующую роль. Не случайно Пушкин проявлял к ним такое внимание. В этой связи следует остановиться на историко-лите- ратурной роли так называемой плохой поэзии. Примечателен постоянный интерес многих крупных писа- телей к "плохой" литературе. Известно, что Пушкин и Л. Толстой любили "плохие" романы и много их читали. Стен- даль однажды заметил: "В Альторфе, кажется, высеченная из камня статуя Телля, в какой-то короткой юбке, трону- ла меня как раз тем, что была плохая"1 (курсив мой. - Ю. Л.). В чем же притягательность "плохого" искусства для больших художников? Иногда причину этого видят в том, что в нем непосредственнее, в силу самой наивности, вы- ражена жизнь. Это не совсем точно. Конечно, действи- тельность полнее отражается в Л. Толстом, а не в Поль де Коке. Интерес к плохому произведению связан с тем, что оно воспринимается не как произведение искусства, не как отражение жизни, а как одно из ее проявлений. И тем не менее оно не сливается с фактами предметного ми- ра, вызывая именно эстетическое переживание. Способ- ность эстетически переживать нехудожественный текст всегда является свидетельством приближения глубоких сдвигов в системе искусства2. За развитием внелитера- турной литературы в 1800-1810-х гг. последовало мощное вовлечение ее в литературу и перестройка всей системы словесного искусства. В этом процессе тексты типа "Зе- леной книги" Милонова сыграли знаменательную роль. В недрах "гражданской лирики" 1800-1810-х гг. зарож- далась декабристская поэзия. Процесс этот был сложным и противоречивым, как и сам генезис декабристского движе- ния. Если эволюция декабристской поэзии не представля- ется нам до конца ясной, то тем более туманным оказыва- ется вопрос вычленения преддекабристской и раннедекаб- ристской стадий. Прежде всего следует учитывать, что если в эпоху зрелого декабризма его поэтическая система представляла собой структурное целое, то на более ран- них этапах это в принципе было невозможно. Декабрист- ская поэзия возникла из сложного соотнесения, взаимов- лияния многих литературных систем более раннего этапа. С одной стороны, происходило взаимооплодотворение граж- данской поэзии и карамзинизма, с другой - аналогичный процесс протекал на рубеже, отделяющем ее от шишковис- тов. В массовой литературе 1810-х гг. интересным предс- тавителем первой тенденции был П. Габбе, второй - М. Дмитриев-Мамонов. Если говорить о соотношении раннедекабристского дви- жения и дворянского либерализма 1810-х гг., то рубеж здесь часто будет пролегать не в области идеалов и программных установок, а в сфере тактики. Однако это происходит не потому, что между тактикой и общественны- ми идеалами нет связи, а как раз напротив, поскольку именно тактика - наиболее чувстви-
1 Стендаль. Автобиографические заметки // Собр. соч. Л., 1933. Т. 6. С. 293. 2 Ср. аналогичные утверждения в ряде работ В. Б. Шкловского 1920-х гг., посвященных проблеме очерка и мемуаров. тельный барометр для измерения тех внутренних, спонтан- ных изменений в области общественных идеалов, которые еще не получили определения в терминах программы и не стали фактом самосознания данной общественной группы.
содержание .. 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 ..
|
|
|