Анализ поэзии 1790-1810-х годов - часть 3

  Главная      Учебники - Литература     О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста

 поиск по сайту           правообладателям

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

содержание   ..  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  ..

 

Анализ поэзии 1790-1810-х годов - часть 3

 

 

   (В. Л. Пушкин. "К В. А. Жуковскому", 1810)

        

   А Пушкин-лицеист в письме к В.  Л.  Пушкину  выражал

желание,

                                             

   Чтобы Шихматовым назло

    Воскреснул новый Буало

   - Расколов, глупости свидетель.

                    

   Сам Шишков  в  нападениях на своих литературных про-

тивников апеллировал к законам не разума,  а веры, ули-

чал  их  не в невежестве,  а в отсутствии патриотизма и

набожности.                                            

   Основой общественной и литературной концепции карам-

зинистов  была вера в прогресс:  нравственное улучшение

человека,  политическое улучшение  государства,  успехи

разума  и прогресс литературы составляли для них разные

грани единого понятия цивилизации. Отношение к ней было

безусловно положительным.  Литература мыслилась как су-

щественная составная часть этого поступательного разви-

тия, и успехи ее не отделялись от общих успехов просве-

щения.  Эта же идея прогресса составляла основу подхода

к языку. Батюшков писал: "...язык идет всегда наравне с

успехами оружия и славы  народной,  с  просвещением,  с

нуждами  общества,  с  гражданскою  образован-ностию  и

людскостию"1.                                          

   Литературе предназначалась роль  вдохновителя  прог-

ресса.  Карамзин  отстаивал  пользу  от чтения романов:

"Романы,  и самые посредственные,  даже без всякого та-

ланта писанные,  способствуют некоторым образом просве-

щению  ...слезы,  проливаемые  читателями,  текут

всегда от любви к добру и питают ее.  Нет,  нет! дурные

люди и романов не читают"2.  Жуковский считал, что поэ-

зия  возвышает  душу  читателей,  Батюшков говорил о ее

влиянии на язык и - таким образом - на общий ход  циви-

лизации:  "В словесности все роды приносят пользу языку

и образованности. Одно невежественное упрямство любит и

старается ограничить наслаждение ума"3. Во всех случаях

добро связывается с движением - изменением к лучшему, с

просвещением, просветлением, нравственным прогрессом.

 


   1 Батюшков К.  Н.  Опыты в стихах и прозе. М., 1977.

С. 9.                                                 

   2 Карамзин Н.  М.  Соч.:  В 2 т.  Л., 1984. Т. 2. С.

119, 120.                                             

   3 Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. С. 14.    


Отождествляемое с невежеством зло чаще всего  представ-

ляется как стояние на месте или попятное движение.  По-

нимая политическую подоплеку обвинении в нелюбви к ста-

рине и опасность упреков в неуважении к вере и народным

обычаям (в обстановке патриотического  подъема  военных

лет  доносы эти были далеки от безобидности),  карамзи-

нисты не могли отказаться от основного для них  положе-

ния  - представления об истории как поступательном дви-

жении от тьмы к свету.  Для того чтобы отвести от  себя

опасные  упреки,  они  противопоставляли веру суеверию,

отождествляя первую с разумом и прогрессом,  а вторую -

с невежеством и косностью:

                            

   Но благочестию ученость не вредит.                  

   За Бога, веру, честь мне сердце говорит.           

   Родителей моих я помню наставленья:                

   Сын церкви должен быть и другом просвещенья!       

   Спасительный закон ниспослан нам с небес,          

   Чтоб быть подпорою средь счастия и слез.           

    Он благо и любовь. Прочь, клевета и злоба!        

   Безбожник и ханжа равно порочны оба.

               

   (В. Л. Пушкин. "К Д. В. Дашкову". 1811)   

        

   Жуковский в  статье  "О  сатире и сатирах Кантемира"

прибегнул к авторитету сатирика XVIII в.  для обличения

тех, "которые своею привязанностию к старинным предрас-

судкам противились распространению  наук,  введенных  в

пределы России Петром Великим. Сатирик, имея в предмете

осмеять безрассудных хулителей просвещения,  вместо то-

го, чтоб доказывать нам логически пользу его, притворно

берет сторону глупцов и  невежд,  объявивших  ему  вой-

ну..." Далее Жуковский, несмотря на то что он уже про-

цитировал полностью первую сатиру А.  Кантемира,  снова

повторяет то ее место, где высмеивается "ханжа Критон".

   Такое представление  о задачах литературы делало ра-

зумность, ясность, логичность критериями художественно-

го достоинства. Плохое произведение - всегда произведе-

ние неудобопонятное,  странное, не пользующееся успехом

у читателей,  непонятное им. Если хорошие стихи "питают

здравый ум и вместе учат нас", то плохие

             

   С тяжелым Бибрусом гниют у Глазунова;

   Никто не вспомнит их,  не станет вздор читать...

 

("К другу стихотворцу", 1814)

                             

   Показательно, что, с точки зрения более поздних норм

романтизма, "непонятность" и "странность" скорей осмыс-

лялись  бы  как достоинство,  а неуспех у читателя стал

романтическим штампом положительной оценки.           

   Таинственность, иррациональность, трагическая проти-

воречивость не умещались в поэтическом мире карамзиниз-

ма.  Не случайно баллады Жуковского, как и исторический

труд Карамзина,  совсем не совпадали с основным направ-

лением группы,  размещаясь на ее периферии как допусти-

мое (в силу      

               


   Жуковский В. А. Эстетика и критика. М., 1985. С. 204.


принципиального эклектизма,  о котором уже говорилось),

но все же отклонение. Достаточно сравнить характеристи-

ки, которые дает Батюшков Дмитриеву, Карамзину, Муравь-

еву,  Воейкову,  В.  Л. Пушкину, с одной стороны, и Жу-

ковскому-балладнику - с другой, чтобы почувствовать эту

разницу. "Остроумные, неподражаемые сказки Дмитриева, в

которых поэзия в первый раз украсила  разговор  лучшего

общества",  "стихотворения Карамзина, исполненные чувс-

тва,  образец ясности и стройности мыслей",  "некоторые

послания Воейкова, Пушкина и других новейших стихотвор-

цев,  писанные слогом чистым и всегда благородным" - во

всех  этих  оценках  похвала определена тем,  что текст

приближается к некоторой норме - идеалу ясности, чисто-

ты  и  стройности.  Оценка  Жуковского  строится иначе:

"...баллады  Жуковского,  сияющие  воображением,  часто

своенравным,  но всегда пламенным,  всегда сильным..."1

Высокая оценка соединена здесь с  некоторым  извинением

"аномальности" этого вида поэзии.                     

   Правда, представление  о  том,  что в противоречивой

системе  карамзинизма  составляло  его  основу,   идей-

но-структурный  центр,  а что было допустимыми,  но фа-

культативными признаками, колебалось в разные годы и не

было  одинаковым у Батюшкова,  Жуковского,  Вяземского,

Воейкова или Д.  Блудова.  Более того, система теорети-

ческих воззрений Жуковского была ближе к средней карам-

зинистской  норме,  чем  структура  его  художественных

текстов.                                              

   Для Вяземского  как теоретика романтизма была харак-

терна попытка выразить карамзинизм в позднейших  роман-

тических  терминах.  При  этом  происходил  характерный

сдвиг: стремление к необычности, индивидуальной вырази-

тельности, ненормированности, присутствовавшее как один

из признаков еще в системе Державина  и  допущенное  на

карамзинистскую  периферию  (то  в  виде фантастики или

"галиматьи" Жуковского, то как гусарщина Дениса Давыдо-

ва  или  полуцензурность  "Опасного  соседа") именно на

правах некоторой аномалии2, превращалось в сознании Вя-

земского  в  центр,  основу системы.  Однако вызывавшая

раздражение Пушкина  застарелая  его  приверженность  к

Дмитриеву  (как и многое другое) выдавала в позиции Вя-

земского карамзинистский субстрат,  противоречащий  его

романтическим декларациям.

            


   1 Батюшков К. Н. Опыты в стихах и прозе. С. 12.    

   2 Двойственность отношения к фантастике в литератур-

ной борьбе 1800-1810-х гг. отразилась, например, в том,

что  в полемике вокруг баллад Жуковского и Катенина за-

щитник Жуковского Гнедич в статье,  одобренной Дмитрие-

вым, Батюшковым и В. Л. Пушкиным, осудил фантастику ци-

татой из комедии Шаховского,  а его оппонент  Грибоедов

возражал:  "Признаюсь  в моем невежестве:  я не знал до

сих пор, что чудесное в поэзии требует извинения" (Гри-

боедов А.  С.  Соч.  М., 1956. С. 390). Ссылка на якобы

"классические" вкусы Гнедича здесь мало  что  объяснит.

Напомним свидетельство Жихарева:  "В "Гамлете" особенно

нравилась Гнедичу сцена привидения";                  

   "Он начал декламировать сцену Гамлета с привидением,

представляя попеременно то одного, то другого.  Ка-

жется,  сцена появления привидения - одна из фаворитных

сцен Гнедича" (Жихарев С.  П. Записки современника. М.;

Л.,  1955. С. 190, 422). А сам Жуковский в споре с Анд-

реем  Тургеневым доказывал,  что при переводе "Макбета"

на русский язык "чародеек" лучше выпустить.           


                               

Массовая поэзия  карамзинизма строже следовала теорети-

ческим нормам этого направления,  и поэтому она  предс-

тавляет  особенный интерес именно для реконструкции его

программы.  Лицейский Пушкин, овладевая различными сти-

лями  и  усваивая  их общие,  типовые черты,  гениально

схватил признаки карамзинизма как системы.  Не случайно

в  его стихотворениях этих лет последовательно проведен

взгляд арзамасцев на произведения их литературных  про-

тивников  как на бессмыслицу (ниже курсив в стихах мой.

- Ю. Л.):

                                             

   Страшися участи бессмысленных певцов,

   Нас убивающих громадою стихов!

 

 

 

 

 

 

 

 

содержание   ..  49  50  51  52  53  54  55  56  57  58  59  60  ..