О глубинных элементах художественного замысла (поэзия Блока)

  Главная      Учебники - Литература     О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста

 поиск по сайту           правообладателям

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

содержание   ..  112  113  114  115  116  117  118  119  .. 

 

 

 

О глубинных элементах художественного замысла (поэзия Блока)

 

         

   (К дешифровке одного непонятного места из воспоминаний о Блоке)

                                          

   1. В воспоминаниях Е. Ю. Кузьминой-Караваевой (Мате-

ри  Марии) о Блоке имеется рассказ о непонятном детском

художественном замысле поэта:  "Он [А.  Блок] рассказы-

вал,  как  обдумывал в детстве пьесу.  Герой должен был

покончить с собой.  И он никак не мог  остановиться  на

способе самоубийства.  Наконец решил:  герой садится на

лампу и сгорает". Контекст мемуаров убедительно свиде-

тельствует,  что не только для Кузьминой-Караваевой, но

и для самого Блока в момент его  рассказа  замысел  был

уже непонятен и воспринимался как курьезный. Попытаемся

его дешифровать.                                      

   1.1. Сам Блок считал,  что "сочинять  стал чуть

не с пяти лет" (Автобиография)2. Тетка его, М. А. Беке-

това, уточняла: "С семи лет  Саша начал увлекаться

писанием. Он сочинял коротенькие рассказы, стихи, ребу-

сы"3.  Поскольку замысел пьесы достаточно сложен, чтобы

относить  его  к этим первым опытам4,  то его можно,  с

большой долей вероятности, отнести к 1888 или 1889 г. 

   1.2. 24 октября 1887 г.  произошло событие, которое,

возможно,  проливает некоторый свет на "странный" замы-

сел Блока: в камере "старой                           

  


1 Кузьмина-Караваева Е. Ю. Встречи с Блоком / Вступ.

ст.  Д.  Е. Максимова, примеч. 3. Г. Минц // Учен. зап.

Тартуского гос. ун-та. 1968. Вып. 209. С. 269.        

   2 Блок А.  Собр. соч.: В 8 т. М.; Л., 1963. Т. 7. С.

13.  Далее ссылки на это издание - в тексте с указанием

тома и страницы.                                       

   3 Бекетова М.  А.  Александр Блок и  его  мать.  Л.,

1926. С. 30.                                          

   4 Ср.:  Рукописные журналы Блока-ребенка / Публ.  3.

Г. Минц // Блоковский сборник. Тарту, 1972. Вып. 2.   


тюрьмы" Шлиссельбургской крепости "облил себя керосином

из большой лампы, которую ставили для освещения, и сго-

рел"  народоволец Михаил Федорович Грачевский.  Первое

печатное известие об обстоятельствах гибели Грачевского

появилось  в  зарубежной  печати ("Летучие листки Фонда

вольной русской прессы") лишь в 1897 г.  Однако слухи о

шлиссельбургской  трагедии  распространились  быстро и

широко вскоре после события.  "Самосожжение Грачевского

произвело  огромное  впечатление  во всем революционном

мире, но долгое время о нем циркулировали только глухие

слухи"2.                                              

   1.3. Замысел  Блока  не  был  сознательной  реакцией

взрослого человека. Это было то неосознанное и смутное,

но  глубокое впечатление,  которое возникает в душе ре-

бенка,  случайно слышащего не предназначенные  для  его

ушей героические и трагические рассказы взрослых. Б. М.

Эйхенбаум в глубоком и изящном очерке "Легенда о  зеле-

ной палочке",  посвященном преломлению в сознании Л. Н.

Толстого и его братьев "взрослых" разговоров,  с убеди-

тельностью  раскрывшем в их детской игре отзвуки декаб-

ристских идеалов, писал: "Некоторые впечатления детства

обладают  такой  силой,  что следы от них сохраняются в

памяти до конца жизни.  По этим следам, как по остаткам

древних надписей, можно восстановить факты, имеющие ис-

торическое значение"3. Далее Б. М. Эйхенбаум с исключи-

тельной  проницательностью  по  детскому рассказу брата

Толстого о "зеленой палочке и  муравейных  братьях"  не

только дешифровал содержание бесед в доме родителей пи-

сателя, но и раскрыл на примере сна Николиньки Болконс-

кого в конце "Войны и мира" механизм превращения разго-

воров взрослых в сон ребенка.                         

   2. Гибель М.  Ф. Грачевского вызвала напряженный ин-

терес в русском обществе. Для реконструкции устных - не

дошедших до нас - откликов интересна оценка В.  Н. Фиг-

нер,  писавшей:  "Из  всех крупных народовольцев к Гра-

чевскому  более всего  приложимо  название  "фана-

тик""4.  "И  не  напоминает  ли он суровые образы наших

раскольников,  в огне костров искавших выхода  из  жиз-

ни"5.                                                 

   2.1. Документальные  данные о Грачевском столь огра-

ниченны,  что исключают возможность однозначного психо-

логического объяснения его трагического поступка. Среди

других соображений,  как связанных с условиями заключе-

ния,  так  и  вытекающих из психологического склада его

личности,  обращает на себя внимание  частая  встречае-

мость в немногочисленных сохранившихся документах     

  


1 Фигнер В.  Шлиссельбургские узники // Полн.  собр.

соч.: В 7 т. 2-е изд. М., 1932. Т. 4. С. 78.          

   2 Колосов Е.  Е.  Государева тюрьма Шлиссельбург, по

официальным данным / Предисл.  Н. А. Морозова, 2-е изд.

1930. С. 315. Разговоры о подвиге Грачевского - еще од-

но  свидетельство связи атмосферы "бекетовского дома" с

пронародническими симпатиями демократически настроенной

петербургской интеллигенции 1830-х гг. См.:           

   Минц 3.  Г. Александр Блок и традиции русской демок-

ратической литературы XIX в. // Минц 3. Г. Лирика Алек-

сандра Блока. Тарту, 1973. Вып. 3.                    

   3 Эйхенбаум Б. М. О прозе. Л., 1969. С. 431.       

   4 Фигнер В.  Шлиссельбургские узники // Поли.  собр.

соч. Т. 4. С. 59.                                      

   5 Там же. С. 61.                                   


метафоры огня:   "Я   горел  желанием  принести  пользу

крестьянам" (из показания на суде  1883  г.);  "Друзья!

Вас пламенно люблю всех..." (из предсмертного стихотво-

рения, написанного в камере Шлиссельбурга)' и пр.     

   3. Блок сам не помнил побудительных причин,  обусло-

вивших появление его замысла. Означает ли это, что впе-

чатления от разговоров, которые он услыхал в восьми-де-

вятилетнем возрасте и которыми,  видимо,  был потрясен,

прошли бесследно и не  оставили  в  его  художественном

сознании никаких следов, кроме забытого детского замыс-

ла пьесы?  Посмотрим,  как Л. Толстой показывает транс-

формацию  в  сознании  Николиньки Болконского во многом

непонятного ему разговора взрослых.  Перед нами цепь из

трех звеньев:                                         

   прежде всего, некоторая реальная ситуация, затем не-

понятные разговоры взрослых, которые трансформируются в

соответствующие  элементы из алфавита детского мышления

(перевод Пьера в образ из иллюстраций к книжке  Плутар-

ха); однако возникающий таким путем образ, содержащий в

себе сплав черт и из исходного текста,  и из его "пере-

вода", подразумевает некоторый набор возможных для него

в данном контексте предикатов,  то  есть  потенциальные

возможности сюжетов. Развертывание такого текста-образа

в сюжет и составляет повествовательную ткань  сна.  При

этом  первая и третья стадии представляют собой выявле-

ние и развернутые тексты, а вторая - скрытое и наиболее

интимное - часто неосознанное звено,  в которое сверты-

вается  первый  и  из  которого  развертывается  третий

текст.  Так  устанавливается соотношение между сценой в

кабинете Николая Ростова и сном Николиньки, пронизанным

белыми косыми линиями и ощущением полета.             

   3.1. Механизм, столь проницательно показанный в дан-

ном случае Л.  Толстым, во многом совпадает с трансфор-

мацией  неосознанных  впечатлений в творческие импульсы

повествовательного типа.  В особенности это относится к

детским впечатлениям: забываясь, они оставляют в созна-

нии писателя глубинные свернутые тексты, которые, всту-

пая во взаимодействие с контекстами более позднего соз-

нания,  могут подвергаться весьма сложным развертывани-

ям2.                                                   

   3.2. Разговоры  о смерти Грачевского вылились в соз-

нании Блока-ребенка в образ человека,  убивающего себя,

садясь  на  лампу,  что  скоро сделалось самому Блоку и

странным,  и смешным.  Но можно ли считать случайным, с

одной  стороны,  то,  что в дальнейшем творчестве Блока

образы огня и борьбы оказались слитыми,  а с  другой  -

что в определенный момент его эволюции понятия "русский

революционер" и  "старообрядец-самосожженец"  оказались

синонимами,  а "огненная смерть" стала символом револю-

ции?                                                  

   3.3. Образы группы "огонь" ("огонь",  "пламя",  "го-

реть",  "костер", "пожар" и др.), игравшие в творчестве

Блока важную роль, не раз меняли значение. Первоначаль-

но  ("Ante  lucem") оно было четко фиксированным и свя-

занным с широкой традицией  лирики,  уже  обратившей  в

шаблон мета-                                          

  


1 Фигнер В.  Шлиссельбургские узники // Полн.  собр.

соч. С. 62, 59 (курсив наш. - 3. М., Ю. Л.).          

   2 См.  ряд весьма интересных статей на эту и близкие

темы в польском сб.: Teksty. 1973. N 2 (8).           


форические образы "огней  зари"  и  "сердечного  огня",

"огня  страстей";  соединение неметафорического словоу-

потребления с эсхатологическими описаниями.  Начиная со

"Стихов  о  Прекрасной  Даме"  эти образы деавтоматизи-

ру-ются превращением их в символы со сложной игрой пря-

мого и переносного, словарного и окказионального значе-

ния.  Одновременно расширяется и  их  семантика:  кроме

прежних  значений  еще  и "огонь" - электрический свет,

символ  "инфернальности"  современного  города   (циклы

"Распутья", "Город");                                 

   "огонь", "костер" и "пожар страстей" как характерис-

тика людей из народа ("Мне  снились  веселые  думы...",

"Прискакала дикой степью..."); "огонь" - символ револю-

ции ("Пожар",  статья "Михаил Александрович Бакунин"  и

др., вплоть до "мирового пожара" в "Двенадцати").     

   3.3.1. На  фоне  этой общей эволюции возникают и ло-

кальные упорядоченности -  тексты,  где  образы  группы

"огонь" связываются с более узким и определенным кругом

значений. Таков ряд произведений, созданных в годы выз-

ревания  идей  "народа и интеллигенции" (1906-1909).  В

стихотворении "Угар" (1906) "дьявольская Судьба" симво-

лизируется сценой сожжения ребенка на костре. При этом:

   а) сожжение здесь - тяжкий, но добровольный шаг ("На

костер идти пора" - 2, 212');                         

   б) герой - "ребенок" (ср.: "Будьте как дети") и, од-

новременно, "царь";                                    

   на него возлагают "венок багряный / Из удушливых уг-

лей". Герой отчетливо сближен с Христом, а сожжение - с

распятием.                                            

   Образы "костра" и "креста" (ср. эвфонический повтор:

кстр - крст) сближаются во  многих  произведениях  этих

лет:                                                  

  

   И был костер в полночи                             

  

   И змеи окрутили                                    

   Мои ум и дух высокий                                

   Распяли на кресте (2, 136);                        

  

   И взвился костер высокий                           

   Над распятым на кресте (2, 252).                   

 

 Связь образов "огня" и "костра" с мотивом доброволь-

ной,  жертвенной гибели раскрывается и как связь  их  с

темой гибели революционера:                           

  

    Только в памяти веселой                            

    Где-то вспыхнула свеча.                           

    И прошли, стопой тяжелой                          

   Тело теплое топча (2, 59) -                        

  

а затем   как  самосожжение  старообрядцев ("Песня

Судьбы", "Задобренные снегом кручи..."). При этом приз-

наки жертвенности и пассивности не совпадают,  а проти-

вопоставляются: песни самосожженцев несут "весть о сжи-

гающем Христе" (3,  248; ср. в публицистике Блока мысль

о родстве жертвенного                                 

  


 Здесь и далее в текстах А.  Блока курсив наш. - 3.

М., Ю. Л.                                              


и бунтарского лика народа).  Костер самосожженца стано-

вится  для  Блока  одновременно символом и национальной

формой бунта,  и национальной формой распятия (народным

вариантом христианской этики), а образ человека, сжига-

ющего самого себя,  синтезирует бунтаря и Христа. Позд-

нее (конец 1900-х - 1910-е гг.) эта мысль трансформиру-

ется в утверждение права человека на  сожжение  себя  в

"пожаре  жизни",  в  осмысление такой гибели как мести,

протеста.  А поскольку в лирике зрелого Блока  значения

символов  раскрываются  не только в ближайшем контексте

(часть текста,  текст),  но и в контекстах  значительно

более широких (цикл,  том, в пределе - все творчество),

постольку и каждое конкретное упоминание "огней",  "по-

жаров" и т.  п. потенциально заключает в себе и все от-

меченные выше значения.                               

   3.4. Эволюция значений блоковских символов чаще все-

го будет историей роста их "полигенетичности"',  увели-

чения связей с разнообразными жизненными и  культурными

впечатлениями2.  Поэтому  вполне  реально предположить,

что неосознанные впечатления детства (возможно,  обнов-

ленные позднее,  в период изучения истории русского ре-

волюционного движения)3 наложили отпечаток на ту  слож-

ную смысловую "связь", в которую включены образы группы

"огонь" в позднем творчестве Блока.                   

   4. Как же соотносятся эти идеи и образы, представля-

ющие  результат  сознательной и целенаправленной работы

мысли поэта,  с забытым впечатлением детства? Целостные

тексты,  организованные  и  выраженные на всех уровнях,

при частичном забывании остаются в памяти в  виде  сво-

еобразных "осколков",  из которых, однако, при припоми-

нании может быть снова  восстановлен  целостный  текст.

Если  в  качестве  такого "осколка",  выполняющего роль

свернутой программы текста,  выступает элемент высокого

уровня,  в  памяти остается логически построенная мысль

или часть ее.  В этом случае восстановление  целостного

текста выступает как сознательный акт. Если же в памяти

застревает "осколок" низших уровней - слово,  конкрети-

зированное до звукового образа,  зрительный образ конк-

ретного предмета, выступающий как вырванный из контекс-

та  знак,  - то реконструкция забытого текста протекает

как неосознанный и неожиданный для самого субъекта про-

цесс.                                                 

   4.1. Если  элементы первого рода активно участвуют в

развитии глубинных структур сознания,  то  вторые,  как

своеобразные споры, скрыты в неосознанном механизме па-

мяти. Однако, когда внутреннее развитие дает им импульс

к пробуждению,  они приобретают характер текстообразую-

щих программ,  создавая из новых материалов новые текс-

ты, неосознанные для                                  

  


 Жирмунский  В.  М.  Драма Александра Блока "Роза и

Крест". Л., 1964. С. 78.                              

   2 См.: Минц 3. Г. Функция реминисценций в поэтике А.

Блока // Учен.  зап.  Тартуского гос. ун-та. 1973. Вып.

308.                                                  

   3 Изучение бьшо предпринято в связи  с  работой  над

поэмой "Возмездие" (ср. в особенности "Материалы к поэ-

ме",  опубликованные В.  Н. Орловым в 3-м томе Собрания

сочинений  Блока).  Во второй половине 1900-х гг.  Блок

знакомится с  поэтом-шлиссельбуржцем  Н.  А.  Морозовым

(см.:  5,  309;  7,  259 -260; 8, 501). В этих условиях

следует учитывать и возможность прямого знакомства Бло-

ка  с историей гибели Грачевского.  Однако связь образа

"огня" с темой героической жертвы наметилась ранее того

времени, к которому относятся указанные факты.        


самого субъекта мысли,  воспроизводящие  структуру  тех

давно забытых первотекстов, "осколками" которых они яв-

ляются.  Именно такую роль,  можно полагать, для Блока,

напряженно ищущего в 1910-е гг. синтеза революции и на-

родности,  национальных форм протеста, сыграл дремлющий

в его памяти, бессознательный образ бунтаря-самосожжен-

ца, "садящегося на лампу".                            

   5. Собеседница Блока  была  далека  от  трагического

восприятия  его рассказа и отнеслась к нему как к курь-

езу.  Ни тогда,  когда она его слушала, ни позже, когда

много лет спустя писала свои воспоминания о Блоке,  она

не могла знать своей будущей судьбы - добровольного са-

мосожжения в фашистской печи ради спасения другой узни-

цы концлагеря, "жизни своей за други своя".           

  

1974        

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

содержание   ..  112  113  114  115  116  117  118  119  ..