ВИНА в СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ (Б.С. УТЕВСКИИ) - часть 34

своих интересов виновный согласен (при эвентуальном умысле) или легкомысленно рискует (при 
самонадеянности) наступлением совершенно ненужных ему последствий. Своему ничтожному 
часто интересу виновный сознательно (при эвентуальном умысле) или по легкомыслию (при 
преступной самонадеянности) приносит в жертву, противопоставляет важнейшие 
государственные или чужие личные интересы, даже не пользуясь ими. В обоих случаях виновный 
обнаруживает решимость удовлетворить свои эгоистические желания, ценою причинения 
совершенно ненужного ему ущерба государству или другим лицам.
Представим себе трех воров, каждый из которых похитил из государственного склада равноценное
социалистическое имущество (одно пальто).  Один действовал с прямым   умыслом,   забрался в 
склад и совершил   хищение. Второй,  приступив к хищению, убедился, что для того, чтобы   
проникнуть в склад и похитить одно пальто, ему придется   перерубить   водопроводную   трубу и 
что в результате   его   действий   вода   зальет   склад и приведет в негодность все товары, 
лежащие в складе; несмотря на это он рубит трубу и похищает одно пальто, а вода, как он и 
предвидел, приводит   в негодность   все товары   на складе.   Его отношение к приведению 
товаров в негод- '' ность   характеризуется   эвентуальным   умыслом.   Третий   ' вор оказался в 
подобном же положении, по   преступно-самонадеянно считал, что находящиеся вблизи сторожа 
скоро заметят воду и предотвратят порчу товаров. Однако его надежда оказывается 
легкомысленной,   и товары па складе гибнут из-за хлынувшей из трубы воды.  Его отно- ? {
шение к гибели товаров характеризуется преступной самонадеянностью.
При оценке поведения всех трех воров и их отношения к гибели социалистического имущества 
нетрудно убедиться, что второго вора, действовавшего в отношении гибели товаров с 
эвентуальным умыслом, и третьего, проявившего в отношении этих товаров преступную 
самонадеянность, объединяет вызывающее глубоко отрицательную морально-политическую 
оценку отношение к гибели государственного имущества. Второй и третий воры не только 
похитили социалистическое, имущество, но ради своих преступных целей не погнушались 
причинить гибель (второй вор) или легкомысленно отнестись к воз-
269

можной гибели (третий .вор) социалистического имущества, во много превышающего по ценности
похищенное имущество.
Различие между эвентуальным умыслом и преступной самонадеянностью заключается в степени 
интенсивности антиобщественного отношения к чужим интересам. Действующий с эвентуальным 
умыслом решается на совершение деяния, заведомо сознавая возможность или неизбежность 
наступления нежелаемых результатов. Действующий с преступной самонадеянностью сознает 
лишь воз-' можность наступления нежелаемых результатов и даже надеется на их предотвращение,
но его надежда легкомысленна, не покоится на достаточной обдуманности и свидетельствует об 
его беспечности по отношению к государственным или чужим личным интересам.
В буржуазной юридической литературе вопрос о различии между эвентуальным умыслом и 
преступной самонадеянностью вызвал большие споры, схоластические и бесплодные, в 
значительной мере обусловленные борьбой между двумя теориями —теорией волевой и теорией 
представления.
В начале XX в. в буржуазной литературе становится популярной предложенная реакционным 
криминалистом, выразителем интересов разбойничьего империализма, Франком, формула, 
согласно которой нежелаем ый, но предвиденный субъектом возможный преступный результат 
является признаком и эвентуального умысла и преступной самонадеянности. Какая из этих форм 
вины имеется в каждом конкретном случае, решается в зависимости от того, как относился бы к 
нежеласмым последствиям субъект, т. е. отказался ли бы он при прочих равных условиях от 
своего деяния, если бы эти последствия представились ему неизбежными, или не отказался. Если 
бы он от своего деяния не отказался, то имеется эвентуальный умысел, в противном случае — 
преступная самонадеянность.
Политический смысл предложения Франка ясен. Он заключается в предоставлении буржуазному 
суду права разрешать по своему произволу вопрос о наличии эвентуального умысла или 
преступной самонадеянности. Оно расшатывает четкие грани между эвентуальным умыслом и 
преступной самонадеянностью и тем самым дает буржуазному суду новые возможности для 
расширения про-

270

извола и усиления репрессии в отношении подсудимых-трудящихся, действующих с преступной 
самонадеянностью. «Формула Франка» давала суду возможность признать их действовавшими с 
эвентуальным умыслом.
К, «формуле Франка» присоединились (с некоторыми незначительными, в общем, 
модификациями) многие другие реакционные криминалисты. Политический смысл предложений 
Франка не мог, конечно, быть вскрыт буржуазными криминалистами, которые не в состоянии 
были заметить или сознательно не замечали, что именно в вытекающей из формулы Франка 
неопределенности и произвольности грани между эвентуальным умыслом и преступной 
самонадеянностью и заключается политический смысл предложений Франка.
Хотя советские криминалисты и отграничивают друг от друга эвентуальный умысел и преступную
самонадеянность по их психологическим признакам, но психологические моменты различия 
необходимо дополнить указанным выше различием в морально-политической характеристике 
каждой из этих форм вины.
Меньше трудностей представляет установление различия между преступной самонадеянностью и 
преступной небрежностью. Формально-психологическое различие и здесь просто и очевидно. При 
преступной самонадеянности виновный предвидит возможность наступления преступных 
результатов, при преступной небрежности такое предвидение у виновного отсутствует. И при 
преступной самонадеянности и при преступной небрежности виновный не желает наступления 
предвидимых им последствий. Однако при преступной самонадеянности он сознательно 
совершает действия, которые могут привести к этим последствиям, легкомысленно надеясь, что 
последствия не наступят; при преступной же небрежности у субъекта сознание возможности 
наступления преступных последствий вообще отсутствует.
Совершенно иной является, как мы уже видели, и морально-политическая характеристика обеих 
этих форм пины. Резко антиобщественное отношение к чужим интересам характеризует 
виновного при преступной самонадеянности, а оплошность — виновного в преступной 
небрежности.
Из этого различия нетрудно сделать вывод и о различии в степени опасности преступной  
самонадеянности  и

271

f       .1 I

преступной небрежности. С точки зрения советского уголовного права, исходящего из единства 
коллективных и индивидуальных интересов и потому охраняющего коллективные интересы, — 
поведение лица, действующего с преступной самонадеянностью, получает гораздо более 
отрицательную оценку и свидетельствует о гораздо большей вине, чем поведение лица, 
действующего с преступной небрежностью.
Необходимо, наконец, отметить, что предвидение при преступной самонадеянности направляется 
по двум направлениям: виновный предвидит возможность наступления последствий своих деяний 
и одновременно предвидит (сознает) противоправность их причинения. Если теоретически 
возможны споры об обязательности при эвентуальном умысле сознания противоправности, то в 
отношении преступной самонадеянности такие споры исключаются. Нежелание наступления 
противоправных последствий и надежда на их предотвращение необходимо предполагают 
сознание противоправности последствий. Иначе необъяснимы были бы и нежелание их 
наступления и надежда на их предотвращение. При преступной самонадеянности предвидение 
последствий настолько органически связано с сознанием противоправности, что без этой связи   
невозможна   сама   конструкция   самонадеянности.

■;■ ГЛАВА СЕДЬМАЯ                  '         . .    ''•

ПРЕСТУПНАЯ НЕБРЕЖНОСТЬ
В проблеме преступной небрежности, или, как ее некоторые называют, неосознанной 
неосторожности, с пемень-шей силой, чем в проблемах эвентуального умысла и преступной 
самонадеянности, проявляются принципиальные различия между политической природой вины и 
отдельных ее форм в социалистическом и в буржуазном уголовном праве.
Формула преступной небрежности со всей очевидностью доказывает, что проблема вины— это 
проблема общественного поведения человека. С другой стороны, формула преступной 
небрежности но самой своей природе неизбежно заставляет каждого криминалиста или 
попытаться раскрыть морально-политическое содержание этого понятия, как это должны делать 
советские криминалисты, или же тратить время на бесплодные 'Схоластические конструкции, 
главной целью которых является не раскрыть содержание понятия, а скрыть его, а если это не 
удастся, то даже пожертвовать самим понятием, отказаться от пего, но только не обнаружить его 
подлинное общественное содержание, — как это делают буржуазные криминалисты.
М. Чельцов совершенно правильно устанавливает, что «проблема уголовной ответственности за 
неосторожность в ее чистом виде (небрежность) не разрешена теоретически, несмотря на вековые 
старания ученых»'. Такое положение в буржуазной теории уголовного права объясняется 
неспособностью буржуазных криминалистов

1

 М. Чельцов, Спорные вопросы учения о преступлении, «Социалистическая законность», 1947 г., № 4, стр. 9. См. также 

статью Т. Л. Сергеевой, К вопросу об определении преступной небрежности, «Советское государство и право», 1947 г., 
№ 7.

18  Зак. 5508.   Б.  С.   Утевсккй.

273

I     I

выйти за рамки догматико-юридического исследования этой проблемы, как и всех вообще 
проблем уголовного права, их неспособностью и нежеланием раскрыть материальное, 
исторически изменчивое содержание вины и ее отдельных форм. Перед исследователем проблемы
преступной небрежности как формы вины встает ряд вопросов, ответа на которые буржуазные 
криминалисты не могут дать. По совсем иным основаниям различные трудности встают при 
разрешении вопросов неосторожности перед советскими криминалистами.
Так, прежде всего встает вопрос об основаниях уголовной ответственности за< причинение вреда 
вследствие преступной небрежности. Этот вопрос представляет значительные трудности ввиду 
особых психологических особенностей субъекта при преступной небрежности, особенностей, 
которые в господствующей советской юридической доктрине находят выражение в утверждении 
об отсутствии у лица, совершающего преступление с преступной небрежностью, сознания и воли 
в отношении последствий его действий.
Не существующая при исследовании других форм вины трудность заключается, далее, в наличии в
формуле преступной небрежности нормативного момента, отсутствующего в формулах других 
форм вины: виновный в преступной небрежности должен был предвидеть последствия своих 
действий. Исследование этого момента неизбежно должно вывести за рамки формально-
психологических признаков преступной небрежности, что, в свою очередь, должно привести к 
постановке вопроса о морально-политической характеристике преступной небрежности.
Наряду с моментом долженствования, включаемым обычно в формулу преступной небрежности, 
при исследовании этой формы вины встает вопрос о возможности для виновного в преступной 
небрежности предвидеть результаты своих действий.
Наконец, значительные трудности представляет для теории уголовного права вопрос о том, какой 
из двух критериев— объективный или субъективный — должен быть положен в основу 
разрешения вопроса о долженствовании при преступной небрежности.
Каждый из этих вопросов требует самостоятельного рассмотрения.

274                   '                                                                    '.■..-,>!   :.л л : ; .

§ 1. Основания уголовной ответственности при преступной
небрежности

Буржуазные криминалисты крайне запутали вопрос об основаниях ответственности за преступную
небрежность, иными словами, вопрос об основаниях для признания преступной небрежности 
одной из форм уголовной вины. Отсутствие у виновного предвидения и отсутствие у него воли 
при преступной небрежности, с одной стороны, лишало буржуазных криминалистов возможности 
обосновать при помощи юридических конструкций наличие уголовной вины при преступной 
небрежности, а с другой — лишало их возможности привести какие-либо моральные основания 
для установления в законе ответственности за преступную небрежность. За что же наказывать 
субъекта (можно было задать им вопрос), если он не знал, что совершает недозволенное действие, 
и если он не желал (не волил) наступивших независимо от его сознания и воли последствий? 
Такой вопрос фактически и задавали себе сами буржуазные криминалисты в тщетных поисках 
обоснования уголовной ответственности за преступную небрежность.
Для того, чтобы не столько обосновать уголовную ответственность за неосторожность вообще (а 
значит, и за преступную небрежность), сколько скрыть действительную природу неосторожности, 
буржуазные криминалисты создавали различные фикции, предлагали нежизненные, 
искусственные юридические концепции.
Одна из таких концепций неосторожности была предложена русским криминалистом Н. 
Сергиевским. Сергиевский рассуждает следующим образом: закон, обращая свои запреты к 
гражданам, повелевает им воздерживаться не только от действий, непосредственно причиняющих 
вред, но и от действий, заключающих в себе опасность вреда. В каждом уголовном уложении 
предусмотрена поэтому определенная категория преступлений, имеющих своим содержанием не 
непосредственно причиненный вред, а лишь опасность его (таковы, например, все нарушения 
правил, ограждающих личную и общественную безопасность). Однако никакой закон не в 
состоянии был до сих пор перечислить и определить состав всех опасных действий, воздержание 
от которых желательно в интересах   общежития   и   безопасности  других

18*
275

Людей. Поэтому во всех законодательствах, сверх множества составов преступлений, 
обрисованных в уголовном законе, устанавливается еще наказуемость таких действий, которые 
без умысла со стороны деятеля повлекли за собою какой-либо запрещенный в законе вред и тем 
доказали свою опасность.
Из этого Сергиевский делает вывод: «В действительности наказуются здесь не последствия, 
вызванные без умысла, но действия, их причинившие, — действия сами по себе или умышленные 
или принадлежащие к разряду таких, в которых закон, как о том сказано выше, неумышленное 
совершение приравнивает к умышленному» '.
Концепция Сергиевского построена на фикции, что при неосторожности имеет место умышленное
отношение лица к своим действиям. В то же время, делая оговорку, что при неосторожности 
возможно положение, что действия неумышленные приравниваются к действиям умышленным, 
Сергиевский разрушает свою собственную концепцию и признается в своем бессилии разрешить 
проблему ответственности за неосторожность; ибо сказать, что при неосторожности вина 
неумышленная приравнивается к вине умышленной, — это значит прийти к тому положению, 
которое само нуждается в объяснении.
Наряду с подобными теориями буржуазных криминалистов, стремившихся сконструировать 
фикцию воли там, где воля отсутствует, противоположная группа буржуазных теорий пыталась 
обосновать ответственность за неосторожность при помощи критерия объективной опасности 
неосторожных преступлений. По адресу этих теорий следует указать, что они в сущности 
восстанавливают теорию объективного вменения, т. с. ничего не обосновывают и не объясняют.
Неспособность выйти из круга формально-психологических и юридических признаков вины, а 
также неспособность теоретически обосновать ответственность за деяния ие осознанные и не 
желаемые (не волимые) и порождала у некоторых буржуазных криминалистов сомнения в 
обоснованности сохранения неосторожности как одной из форм вины. Эти сомнения были одним 
из результатов формально-юридического мышления, характерного для буржуазной 
юриспруденции.

1

 II. С е р г и с в с к и ii, цат. соч., стр. 270—273.

276