ВИНА в СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ (Б.С. УТЕВСКИИ) - часть 29

сти и преступлений имущественных, а также в отношении большинства, если даже не всех, 
преступлений против порядка управления 

1

.

Вместе с огромным ростом культурного уровня трудящихся в СССР вое больше растет и знание 
трудящимися законов своей страны. Специальная массовая правовая просветительная работа, 
развертываемая накануне выборов народных судей и народных заседателей, систематическая 
мобилизация общественного мнения вокруг судебных процессов, участие трудящихся в работе 
суда в качестве народных заседателей, простота, краткость и ясность советских уголовных законов
— все это содействует в огромной степени тому, чтобы самая постановка вопроса об отсутствии у 
подсудимого сознания противоправности окончательно потеряла всякое основание.
Таким образом, вопрос об отсутствии сознания противоправности может уже в современных 
условиях возникать в СССР в исключительных случаях, в отношении лишь отдельных, притом 
немногочисленных и представляющих с этой точкк зрения исключение, преступлений.
Опубликованные, начиная с 1938 г., материалы практики Верховного суда СССР почти по 
содержат дел, по которым ставился бы вопрос об отсутствии сознания противоправности в 
отношении преступлений, обрисованных 

Б

 уголовных кодексах союзных республик и в отдельных

союзных законодательных актах. Если в настоящее время вопрос об отсутствии сознания 
противоправности изредка и встает в судебной 'Практике, то это имеет место лишь в отношений 
вновь ■изданных законов, которые почему-либо в течение ближайшего времени после их издания,
измеряемого обычно днями (а иногда и часами), не успели стать известными подсудимому

2

.

1

  Правильно   у   М. М.   Исаева: «Нельзя допустить, чтобы виновный не знал о'том, что  измена Родине, расхищение 

социалистического  имущества,   убийство,  изнасилование,  кража  личного имущества являются действиями 
преступными». «Советское  право в период Великой   Отечественной войны», Часть II, М„ 1948 г., стр. 26.

2

  См. у М. М. Исаева: «Когда действия, до того не запрещенные специальными законами, объявляются преступными, 

ссылка обвиняемого   в  первое   время  действия  такого  закона, что он не знал и по условиям  места  своего  
пребывания  не  мог быть осведомлен об издании  закона, должна быть всесторонне рассмотрена. Уголовная   
ответственность   за   самовольный  проезд  в  товарных поездах установлена  была  Указом  9  апреля   1941 г. 
Верховный суд СССР (Железнодорожная коллегия)  и  в военное время прекращал дела
229

Необходимо особо отметить, что результатом установления в виде исключения отсутствия у 
подсудимого сознания противоправности своих деяний может быть не только признание 
подсудимого невиновным, но и признание его вины меньшей. Оценка поведения подсудимого в 
таких случаях может быть различной. Она не обязательно выражается или в форме 
безоговорочного признания его виновным, или в форме признания отсутствия всякой вины. Вина 
его может быть признана большей или меньшей. Нет никаких оснований отказываться в 
некоторых случаях от признания меньшей вины на основании отсутствия у подсудимого сознания 
противоправности его поведения. Такой вывод основывается и на законе. «Основные начала» 1924
г. установили, что более мягкая мера наказания определяется судом, если преступление совершено
«по невежеству, несознательности или случайному стечению обстоятельств». Это положение 
воспроизведено в п. «з» ст. 48 УК РСФСР 1926 г. «Невежество» и «несознательность» могут 
относиться и к сознанию противоправности совершенного деяния.
При исследовании вопроса о значении отсутствия у обвиняемого создания противоправности 
своего поведения встает ряд юридических вопросов.
Так, прежде всего необходимо исследовать вопрос о соотношении двух понятий: отсутствия 
сознания противоправности и юридической ошибки, заключающейся в ошибочном представлении
лица о непреступности совершаемых действий.
В учебниках советского уголовного права эти два вопроса рассматриваются отдельно друг от 
друга как два самостоятельных вопроса учеиия о вине

1

. Вопрос о зна-

за отсутствием состава преступления, если нарушение новой нормы имело место в первое время действия закона

;

 а 

виновный не мог еще знать о новом законе». — «Созетское право в период Великой Отечественной войны», Часть II, М,
1948 г., стр. 26. По вопросу о применении Указа 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение 
государстэенного и общественного имущества» к действиям, имевшим место 5 июня 1947 г., см. определение Судебной 
коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 29 октября 3947 г. по делу Старикова и Усольцсвп. — 
«Судебная практика Верховного суда СССР», 1948 г., вып. II, стр. 1.

1

 Так ставится вопрос у А. Н. Трайнипа, Уголовное право, Часть Общая, 1929 г., стр. 268 — 269; у Л. А. И ио нтк ов ск о 

го, Советское   уголовное   право,   том   первый,   Общая   часть; 1929  г.,

230

чении сознания противоправности рассматривается при исследовании вопроса об умысле; вопрос 
об юридической ошибке — как часть вопроса о влиянии ошибки на форму ответственн ости.
Между тем нетрудно убедиться, что между юридической ошибкой, заключающейся в ошибочном 
представлении лица о непреступности совершаемых действий, и отсутствием сознания 
противоправности 'никакой разницы нет. В самом деле, достаточно обратиться к любому учебнику
Общей части уголовного права, чтобы убедиться в том, что и сами авторы учебников не в 
состоянии достаточно четко провести это различие. Рассуждая о юридической ошибке, 
заключающейся в ошибочном представлении лица о непрестугшости совершенных им действий, 
они не могут обойтись без привлечения соображений о значении отсутствия сознания 
противоправности. Так, например, в учебнике Общей части уголовного права Всесоюзного 
института юридических наук (изд. 1948 г.) в § 77 «Влияние ошибки на форму виновности» можно 
прочитать: «Возрос об этой юридической ошибке в системе советского уголовного права сводится
к вопросу о значении заблуждения лица, совершившего преступление, относительно общественно-
опасного характера своих действий... Сознание общественной опасности деяния мы предполагаем 
имеющимся у всякого совершающего умышленное преступление. Поэтому ошибочное 
представление субъекта о непрестушности совершаемых действий, по общему правилу, не 
устраняет ответственности лица» 

1

.

стр. 241—242 и 247—249. Из новейших учебников — во всех трех изданиях (1938, 1939 и 1943 гг.) учебника 
Всесоюзного института юридических наук «Уголовное право. Общая часть»; учебник для юридических школ 1940 г., 
стр. 54 и 56 и 1947 г., стр. 82 — 83 и 85; у А. А. Герцензона, Уголовное право. Часть Общая, 1948 г., стр. 331—332 и 341.
В 4-м издании учебника Общей части уголовного права оба вопроса рассматриваются попрежнему в разных параграфах 
(§ 76 «Формы виновности»)—и § 77—«Влияние ошибки па форму виновности»), однако делается уже попытка связать 
эти вопросы.

1

 Уголовное право. Общая часть, изд. 4-е, 1948 г., стр. 353. В учебнике «Уголовное право. Часть Общая», 1948 г. А. 

Герцен-зона (стр. 341), считающего, что отсутствие сознания противоправности деяния исключает вину, в разделе об 
юридической ошибке имеет место то же самое явление. В разделе об ошибке автор говорит о таком  положении,  при 
котором «у субъекта действительно

231

Как выше уже указывалось, было бы неправильным
сводить последствия отсутствия у подсудимого сознания противоправности совершенного 

ЕМ

 

деяния только к исключению вины или только к признанию вины. В таких случаях возможно и. 
третье, а именно: смягчение вины подсудимого. При выборе одного из трех этих юридических 
последствий отсутствия сознания противоправности не может не иметь значения основание 
отсутствия такого сознания. Субъект мог оказаться в таком положении, что он по извинительным 
основаниям не мог знать о противоправности своего поведения (например, незнание только что 
изданного нового закона). Для него незнание противоправности своего поведения — случай, за 
который он не может нести ответственности

1

.

Зорин был осужден по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 10 февраля 1941 г. за 
продажу на сторону излишнего каменного угля в Кала-икМаре. Так как сделка была совершена 19 
февраля 1941 г., а материалами дела было установлено, что газеты, в которых опубликован Указ 
от 10 февраля 1941 г., были получены в Кала-и-Маре 22 февраля 1941 г., а по радио^ об издании 
Указа в Кала-и-Маре нельзя было знать за отсутствием там радиоустановки, — Судебная коллегия
Верховного суда СССР дело за отсутствием состава преступления прекратила 

2

.

Такое же решение Верховный суд СССР вынес по делу Березкиной, в  котором  речь также шла об
отсут-

не было сознания противоправности». И в этом учебнике, не признающем правила — «никто не может оправдываться 
незнанием закона», ничем не обосновано рассмотрение одного и того же вопроса раздельно, как якобы двух 
самостоятельных  вопросов.

1

   Правильно Н. II.  Ж и ж и л с н к о   в  Практическом комментарии к Уголовному кодексу под ред. М. Гернета и А. 

Трайнина, 1924 г.: «В отдельных случаях суд может принять во внимание извинитель-ность этого незнания, поскольку 
виновный по обстоятельствам дела не  только не знал, но и не мог знать о запрещенностн учиненного и, таким образом,  
добросовестно  заблуждался относительно правомерности совершенного им деяния» (стр. 29).

2

  «Социалистическая   законность»,   1942   г.,   №  9,  стр.  29.  См. аналогичное определение Верховного суда РСФСР 7 

февраля 1927 г. «... указанное постановление СНК к моменту заключения договора найма (в мае  месяце   1925 г.) могло 
быть неизвестно не только нанимателям, но  и  местным сельским   властям,   (поэтому)   надлежит признать,  что  
поставленное   в   вину Сабуровым деяние не является уголовно-наказуемым». — «Судебная практика», 1927 г.,  № 10.

232

сгвии у подсудимой сознания противоправности поведения, но противоправности, вытекающей из
давно уже действующего закона. Березкина и Штейнгард претендовали на один и тот же участок 
земли. Несмотря на возражения Березкиной, Штейнгард вскопала часть земельного участка и 
посадила около 9 кг картофеля. Берез-ки,на обратилась в отделение милиции. Ответственный 
дежурный отделения предложил Бережиной возвратить Штейнгард посаженный картофель, не 
останавливаясь перед тем, чтобы выкопать его из земли. Березкина выполнила это явно 
незаконное указание: картофель выкопала и на участке посадила свои овощи. Березкина была 
осуждена по ч. 2 ст. 79 УК РСФСР. Судебная коллегия Верховного суда СССР дело прекратила на 
следующем основании: «Хотя милиция и не является надлежащим ■органом для разрешения 
такого рода споров, и указание, данное ответственным работником этого отделения милиции, явно
незаконно, тем не менее надо признать, что при таких условиях в действиях Березкиной, которая 
едва ли могла разобраться в полномочиях должностного лица, к которому она обращалась, пет 
состава преступления» К
Иначе должен решаться вопрос в тех случаях, когда юридическая ошибка являепся результатом 
небрежности подсудимого, т. е. когда подсудимый мог и должен был зиать о противоправности 
своего поведения. Следует согласиться с М. Исаевым, считающим, что наличие неосторожного 
заблуждения в отношении противоправности деяния достаточно для признания субъекта 
виновным 

2

.

Не подлежит сомнению, что не исключает и не смягчает вины заблуждение о противоправности 
деяния, покоящееся на умышленном неознакомлении с законом при возможности такого 
ознакомления. Впрочем, такие случаи вряд ли возможны.
Не исключают вины подсудимого ссылки на то, что он только сомневался в том, является ли  его  
действие

1

  «Судебная  практика Верховного суда СССР», 1945 г., вып. И (XVII), стр. 8.

2

  См.   об   иностранном   законодательстве   по   этому   вопросу у М. М. Исаева в работе  «Основные начала уголовного

законодательства СССР и союзных республик», стр. 45, 46.

■ S.                 ■                                                                                   .."■     233

противоправным; на то, что специалист-юрист уверил подсудимого в том, что деяние 
непротивоправно, или

1

 на

1

 то, что и другие поступали так же,  как подсудимый, и т. п.

§ 3. Воля как элемент умысла
Советская наука уголовного права отрицательно относится к чуждой ей волевой теории 
буржуазных криминалистов. Волевая теория, как и теория представления, является теорией 
реакционной и антинаучной. Эта теория получила большое распространение в буржуазной 
литературе, и ознакомление с ней необходимо для того, чтобы иметь полное представление о 
постановке проблемы вины в буржуазной литературе. Эта теория явилась одной из тех 
антинаучных основ, на которых уродливо развилась фашистская «волевая теория» гитлеровских 
криминалистов, стоившая жизни сотням тысяч демократов, антифашистов и коммунистов.
Волевая теория сводится, в кратких чертах, к следующему'. Она усматривает сущность умысла в 
воле, направленной и а осуществление состава преступления. Большинство представителей этой 
теории ■считает, что во-лимыми могут быть только предвидимые (представляемые) последствия 
деяния. Они ставят вопрос: в каких случаях предвидимые (представляемые) последствия деяния 
следует считать волимыми, в каких случаях — нет. Отвечая на этот вопрос, они утверждают, что 
волимыми следует считать те последствия деяния, к которым субъект стремится как к желаемым, 
независимо от степени вероятности их наступления, т. е. к которым он стремится даже в том 
случае, когда они ему представляются только возможными или даже невероятными. Волимыми 
следует признать и те последствия, которые представляются субъекту неизбежно связанными с 
желаемыми им последствиями, хотя бы их наступление было безразлично или даже неприятно 
субъекту.

1

 СУненужными и ничтожными модификациями эта теория"" бес-конечпо^и бесплодно повторяется во множестве работ 

буржуазных: авторов, пережевывающих несколько основных мыслей волевой теории и не вносящих ничего нового. 
Длиннейший перечень этих работ см. у Hip pel, op. cit., S. 488, Anm, 3. Краткое изложение волевой теории, 
библиографические данные у В. С. II озны ш е в а. Основные начала уголовного права, 1912 г., стр.  270 и след.

234

Волевая теория в изложении одного из се представителей — Гиппеля сводится к тому, что сущность умысла
состоит в воле, направленной на осуществление состава преступления. Но так как волимы могут быть 
только представляемые последствия деяния, то проблема умысла гласит так: в каких случаях 
представляемые последствия деяния являются 

ВОЛЙМЫМИ

 и потому умышленно причиненными и в каких 

случаях они таковыми ле являются, т. е. являются причиненными -не умышленно, а неосторожно или 
случайно? На этот вопрос Гиппель пытается дать ответ. По его мнению волимыми являются те последствия,
к которым подсудимый стремился как к последствиям, соответствующим его желанию, независимо от 
степени вероятности их наступления. Таким желательным последствиям противостоят последствия, 
которые, будучи взяты сами по себе, безразличны для деятеля или даже неприятны ему, хотя бы он и 
допускал их как средство достижения желаемых им последствий. Речь идет при этом о последствиях, 
которые были желательны для подсудимого в момент наличия у него решимости совершить преступление, а
не стали желательными после совершения преступления. Желательные последствия деяния Гиппель 
разделяет на решающие, т. е. такие, при отсутствии которых деяние не было бы вообще совершено, и на 
побочные, которые лишь укрепляют имеющуюся уже решимость па совершение деяния.
Классовый смысл волевой теории ясен. Она направлена на расшатывание понятия вины, на сведение вины к 
произвольно толкуемым буржуазным судом психическим процессам, на легализование произвола суда при 
решении вопроса о 'направлении воли и на придание этим произвольным решениям законной силы.
Вопрос о значении воли как элемента умысла советское законодательство разрешало принципиально иным 
самостоятельным путем, находящимся в соответствии с морально-политическим содержанием вины в 
советском уголовном праве.
Советские криминалисты и в этом вопросе исходили из положения о единстве сознания и воли как взаимно 
предполагающих друг друга элементах умысла.
Необходимо признать поэтому лишенной всякого основания попытку сознательного отказа от включения 
волевого   момента в определение   умысла,   предпринятую
235

в недавнее время в советской юридической литературе В. Лифшицем, по мнению которого 
введение в определение вины волевого момента ничего не прибавило бы и не убавило бы к 
содержанию понятия умысла. Для В. Лиф-шица ввести в данное им определение умысла признак 
воли — значит допустить ненужную тавтологию. Доказательства в пользу этого утверждения 
носят у В. Лиф-цгица абстрактный, формалистический характер

1

. Нетрудно убедиться, что, изгнав 

момент воли из определения умысла, он оправдывает эту никому не нужную и теоретически 
весьма неуклюжую операцию тем, что волевой момент сам по себе заключен в формулировке 
момента сознания. Автор, следовательно, волю как необходимый составной элемент умысла не 
отрицает, но путем абстрактно-формалистических конструкций, пользуясь неуместными 
математическими сравнениями, желает во что бы то ни стало сконструировать такую 
формулировку умысла, в которой бы внешне, чисто словесно, отсутствовало упоминание воли.
Скрывать волевой момент в содержании умысла, прятать его за ловко подобранными словесными 
вывертами, как это делает В. Лифшиц, — это не значит содействовать раскрытию содержания 
умысла. К тому же скрывание волевого момента, хотя бы даже в определении умысла может 
иметь только отрицательное влияние на практических работников, внимание которых должно, 
наоборот, фиксироваться и на волевом элементе умысла.
Наконец, скрывать волевой момент — это значит затушевывать наиболее характерный признак 
умысла в отношении наиболее опасных для социалистического государства преступлений. 
Наиболее резко преступная воля проявляется в контрреволюционном умысле. Именно преступная 
воля больше всего характеризует умысел, направленный на эти преступления. 
Контрреволюционная цель, т. е. направление воли преступника на причинение ущерба основам 
советского строя, — вот что более всего характеризует контрреволюционный умысел и служит 
критерием, отличающим контрреволюционные преступления от других преступлений.

В. Я. Лиф"шиц, К вопросу о понятии эвентуального умысла, етское государство и право», 1947 г., № 7, стр. 41,
236