ВИНА в СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ (Б.С. УТЕВСКИИ) - часть 27

тельств дела факультативного смягчения вины или даже полного отрицания вины на основании 
отсутствия у подсудимого сознания противоправности (преступности, наказуемости) деяния 

1

. В 

новейших уголовных кодексах эти предложения нередко в той или иной мере реализуются 
(уголовные кодексы Норвегии 1903 г.; фашистской Италии 1931 г.; Швейцарии 1937 г.).
Политический смысл начавшихся именно в эпоху империализма колебаний буржуазных 
криминалистов в рассматриваемом вопросе ясен 

2

. Разумеется, не интересы трудящихся руководят

буржуазными юристами, высказывающими сомнения в этом вопросе, и буржуазными 
законодателями. И те и другие решения вопроса о смягчении или исключении вины в случаях 
ошибки в праве предоставляют усмотрению суда. Это для господствующих классов делает 
безопасным ограничение принципа — «никто не может оправдываться незнанием закона». 
Трудящимся это ограничение ничего не дает, так как к ним оно не будет никогда применено, 
представители же господствующих классов, изредка привлекаемые к уголовной ответственности, 
получают при ограничении принципа «никто не может оправдываться незнанием закона» лишнюю
возможность уклонения от ответственности с ссылкой на незнание законов (оправдание 
буржуазными судами штрейкбрехеров, полицейских и других участников кровавых расправ с 
рабочими).
Вопрос о значении сознания противоправности не мог не встать и в советском уголовном праве. 
Но в советском уголовном праве он рассматривался с принципиально других позиций. 
Советскими криминалистами при разрешении этого вопроса руководили принципиально иные 
соображения. Они искали правильного решения вопроса,

1

  Это течение  проявилось главным   образом  в  Германии, см. литературу у Liszt, Lehrbuch, 1927, S. 239, 250-251.

2

  См,  интересные   соображения  по   этому  вопросу   в   работе М. М. Исаева,   Основные   начала   уголовного   

законодательства СССР и союзных республик, 1927 г., стр. 41—42, где автор показывает,   что   «усложнившаяся   жизнь
капиталистического   общества требовала   регулировки   путем  многочисленнейших правовых норм с известными 
карательными   санкциями. Следить за обильным законодательным   и   указным  материалом оказалось не под силу 
даже самим господствующим классам»,
213

!

исходя из интересов другого класса — трудящихся, народа.
Проблема значения сознания противоправности всегда была в поле зрения советских 
криминалистов. Мнения советских криминалистов о значении сознания противоправности при 
разрешении вопроса о вине (специально — при умысле) разделились. До недавнего времени 
большинство советских криминалистов считало, что сознание противоправности не входит в 
содержание умысла (о неосторожности вопрос вовс-е не ставился). На противоположной точке 
зрения стоял М. Исаев, доказывавший, что и текст ст. 10 УК РСФСР и общие соображения 
уголовной политики в СССР говорят за то, что в понятие умысла входит сознание 
противоправности.
М. Исаев полагал, что нельзя требовать от граждан знания всех кодексов, положений, декретов, 
ведомственных инструкций и циркуляров. Смешно было бы говорить, что для советского 
правосудия не имеет значения юридическое заблуждение, которое к тому же может выражаться не
только в незнании закона, но и в неправильном понимании закона при знании его. М. Исаев считал
«юридической фикцией» утверждение, что Советское государство требует от граждан знания 
своих законов и всякое незнание) обращает во вред незнающему.
В споре между сторонниками и противниками признания сознания противоправности элементом 
умысла важнейшее значение имеет формула ст. 6 «Основных начал», согласно которой 
умышленно действующими признаются лица, которые предвидели общественно-опасный 
характер последствий своих действий, желали этих последствий или сознательно допускали их 
наступление. Можно двояко толковать слова «предвидели общественно-опасный характер 
последствий своих действий». Эти слова можно понимать в том смысле, что речь идет о 
предвидении последствий фактически, объективно являющихся общественно-опасными. Если 
последствия деяния объективно независимо от сознания виновного, не являются общественно-
опасными, то в действиях лица нет вообще уголовной вины. Но можно понимать те же самые 
слова формулы ст. 6 «Основных начал» как требование сознания самим деятелем общественно-
опасного характера последствий своих  действий.  Так  и  поступает М. Исаев, ставя при
214

?'}

этом на место понятия «общественной опасности» (в законе) понятие противоправности Ч
А. Трайнин, в противовес мнению М. Исаева, писал в 1929 г., что сознание или отсутствие 
'сознания противоправности лежит за пределами умысла. Деяние не перестает быть умышленным 
от того, что лицо не сознавало противоправности деяния. Изнасиловавший должен отвечать за 
изнасилование независимо от того, сознавал ли насильник противоправность своего поступка. 
Отсутствие сознания противоправности может быть принято во внимание лишь как 
обстоятельство, дающее основание для смягчения наказания 

2

.

В своей более поздней работе «Учение о составе преступления» А. Трайнин несколько развил 
свою точку зрения. Он полагает, что противоправность деяния, как и общественная опасность, не 
является элементом состава преступления. Противоправность как бы «розлита» по всему составу 
преступления. Общественная опасность и противоправность не входят и в содержание умысла. 
Только лишь в конкретных случаях из диспозиции той или иной статьи Уголовного кодекса или 
другого уголовного закона 'вытекает, что сознание противоправности данного преступления 
является элементом данного состава преступления. Например, при недоносительстве (ст. 58

12

 и 

59

13

 УК РСФСР) знание преступности действия, о .котором лицо не сообщает, является 

необходимым элементом состава данного преступления. В этом случае недоносительство 
попадает в содержание умысла, так как недоноситель должен знать, что речь идет о 
противоправном действии. Иное дело с самим недоносительством. Недоносительство является 
преступлением независимо от того, знал ли или не знал недоноситель о том, что недоносительство
карается по закону 

3

.

1

  М. М. Иса е в,  Об умысле, неосторожности и сознании противоправности,   «Советское   право»,   1925 г.,   № 5, стр.  

47 и след. Позже   все   высказанные   в   этой   статье   соображения   повторены тем же   автором в его работе   
«Основные Начала уголовного законодательства СССР и союзных республик», 1927 г., стр. 40—-46.

2

  А. Н. Трайнин,   Уголовное   право,  Часть   Общая,  1929г., стр. 268.

3

А. Трайнин, Учение о составе преступления, 1946 г., стр. 141. См. убедительные возражения против этого аргумента А. 

Трайнина   в   цитированной   статье   .В. Макашвили,   указав-
21*

Против признания сознания противоправности элементом умысла выступал неоднократно 'И А. 
Пионтковский. Он считал, что упоминание в сг. 6 «Основных начал» в определении умысла 
предвидения общественно-опасного характера последствий действия следует считать 
«редакционной случайностью». Это 'Подтверждается, по мнению А. П

ЙОНТКОВСКОГО

, тем, что в 

определении неосторожности в той же ст. 6 закон говорит только о предвидении «последствий 
своих действий».
В подтверждение своего взгляда А. Пионтковский ссылается и на соображения политической 
целесообразности, фактически относящиеся, однако, к первым периодам развития 
социалистического государства. Так, по мнению А. Пионтковского, признание сознания 
общественной опасности составным элементом умысла создало бы лишь уголовно-правовую 
привилегию буржуазным элементам, не желающим своевременно ознакомиться с законами 
Советского государства. Признание сознания общественной опасности составным элементом 
умысла исключало бы возможность пользования аналогией. Привлеченный к уголовной 
ответственности в порядке аналогии за деяние, прямо не предусмотренное Уголовным кодексом, 
мог бы сослаться на то, что он не предвидел общественно-опасного характера своих действий '.

I 1

шего, что законодательство при обрисовке некоторых составов преступлений оттеняет элемент противоправности, но 
это объясняется соображениями стилистического и редакционного характера. Законодатель мог бы без всякого ущерба 
исключить этот признак из диспозиции статей УК, на которые указывает А. Трайнин, точно так же как он мог бы ввести 
этот признак в диспозицию любой статьи (стр. 94).

1

 А, Пионтковский, Советское уголовное право, том первый, Общая часть, 1929 г., стр. 241. Такой позиции А. 

Пионтковский придерживался в первых трех изданиях учебника Общей части уголовного права ВИЮН. В 4-м издании 
этого учебника А. Пионтковский занял менее последовательную позицию в этом вопросе. Сознание общественной 
опасности (не противоправности) совершенного деяния является, по его мнению, при умысле презумпцией. Он пишет: 
«При установлении вины умышленной мы исходим из предположения, что такое сознание об общественной опасности 
совершенного деяния по общему правилу имеется у каждого вменяемого лица, совершающего умышленное 
преступление» (стр. 341). После этого, недостаточно определенного положения, А. Пионтковский откровенно 
возвращается к своей прежней точке зрения и заявляет: «Требование,   чтобы   наличие  сознания противоправности у 
винов-

2)6

Таким образом, можно считать господствовавшим в течение многих лет в литературе взгляд, в 
силу которого <^наш№_обш£СгвЁ'Дной опасности не входит в со-, дегзжание^умысла '.
у Однако в настоящее время положение изменилось, и все большее число советских 
криминалистов присоединяется к тому,  что сознание противоправности  является
^обязательным элементом умысла.
А, А. Гсрцензон в учебнике Общей части уголовного права, первое издание которого появилось в 
1946 г., указывает на то, что вопрос о сознании противоправности как об элементе умысла должен 
по-разному решаться в буржуазном и в социалистическом уголовном праве. В буржуазном 
государстве принцип — «никто не может отговариваться незнанием законов» — является 
фикцией, так как трудящиеся массы не в состоянии знать чуждые их правосознанию и 
направленные против них же законы. Если бы буржуазный закон признал сознание 
противоправности элементом умысла, он вынужден был бы отказаться от уголовного 
преследования сотен тысяч трудящихся, совершивших преступление, не сознававших 
противоправности своих действий.

ного было специально доказано в каждом конкретном случае при совершении умышленного преступления создавало бы
лишь ни на чем не обоснованные привилегии для лиц, сознательно или по легкомыслию не пожелавших ознакомиться с 
известными уже всем уголовными законами социалистического государства, в котором они живут» (стр. 342).

1

 Так, кроме приведенных авторов, М. Шаргородский, в рецензии на учебник «Уголовное право. Общая часть», изд. 2-е, 

1939 г.,— «Советская Юстиция», 1940 г., № 15, стр. 32, и более подробно в его рецензии на книгу А. Гсрцензопа, 
«Уголовное право. Часть Общая», 1948 г. — «Советское государство и право», 1948 г., № 12, стр. 59 — 60. В этой 
рецензии М. Шаргородский использует новый довод против признания сознания противоправности обязательным 
элементом умысла, а именно: обстоятельство, что такое признание используется сейчас наиболее реакционными 
элементами в Западной Европе и Америке для обоснования безответственности фашистских преступников с ссылкой на 
то, что они в момент совершения преступления не сознавали его противоправности. Вряд ли это соображение может 
сыграть какую-либо роль при решении рассматриваемого Вопроса. Не только это признание, но и многие Другие 
одноименные институты уголовного права англоамериканские поджигатели войны используют в своих преступных 
реакционных целях. Не отказываться же нам из-за этого от одноименных институтов в советском уголовном праве, 
имеющих в советском уголовном праве совершенно иное содержание.
217

Иначе обстоит вопрос в социалистическом государстве, в особенности после ликвидации остатков
капиталистических элементов, когда социалистическое правосознание всего народа и советские 
законы полностью совпадают. В социалистическом государстве знание советских законов 
гражданами — не фикция, а реальность.
Возражения, обычно делаемые против признания сознания противоправности элементом умысла, 
А. Гср-цеизон считает неосновательными. Ссылка и а то, что враги народа, совершающие 
тягчайшие преступления, будут ссылаться на незнание закона, неосновательна, потому что враги 
народа сознают преступность своих действий. Они сознательно посягают на основы советского 
строя 

!

. Ссылка на то, что не знают законов малосознательные элементы, не колеблет 

правильности общего гго-ложения, так как малосознательные элементы насчитываются в СССР 
единицами 

2

.

Статья В. Макашвили развила положение, выдвигавшееся сторонниками взгляда .на сознание 
противоправности как на элемент умысла. В. Макашвили показывает, что доводы противников 
этого взгляда терпят ряд ограничений, расшатывающих принцип — «никто не может 
отговариваться незнанием закона».
Основным соображением, которое, по мнению В. Ма-

1

  Неубедителен  по   этим основаниям аналогичный довод против признания   сознания противоправности элементом 

умысла, приведенный в 1948 г. Б. С.  Маньковским в статье «Советское уголовное право в период  Отечественной  
войны» в Ученых записках Ленинградского   государственного ордена Ленина университета, Серия юридических паук, 
вып. 1, 1948 г., стр. 338. В этой статье Б. С. Мань-ковский весьма резко выступал против признаний элементом умысла 
сознания   общественной   опасности.   Он   говорил   о   „политической вредности»  подобного  признания и о том,  что
только формально-догматическое  толкование   умысла   обусловливает  включение в его понятие сознания 
противоправности. В появившейся в 1949 г. работе «Проблема ответственности в уголовном праве»   Б. С. Маньковскнй 
выступает   уже   в   роли сторонника  признания  сознания  противоправности элементом умысла. Он доказывает здесь, 
что привлечение к уголовной ответственности лица, не сознававшего противоправность совершенного   им,   
«представляет   собою  определенное  отражение влияния объективного вменения» (стр. 108). По мнению Б. С. Мань-
ковского,  «исходя  из   сущности   виновности, следует признать, что сознание   противоправности  является   одним  из 
моментов  понятия вины» (стр. 111).

2

  А. А. Герцен зон,   Уголовное право. Часть Общая, 1948 г., стр. 332.

2)$

кашвили, заставляет господствующее учение придерживаться указанного принципа, служит 
опасение, что иная точка зрения способна создать привилегию для лиц> небрежно относящихся к 
знанию закона. Но такое опасение автор считает необоснованным, так как в социалистическом 
государстве отсутствует коллизия между правосознанием народных масс и требованиями 
социалистического правопорядка.
Если ошибка лица относительно противоправности своих действий, пишет В. Макашвили, 
является извинительной, то лицо не может нести уголовной ответственности за содеянное. Что 
касается неизвинительного заблуждения, то возможны две конструкции этой формы заблуждения. 
Одну из них, а именно — превращение деяния в неосторожный деликт (мог и должен был 
сознавать противоправность), В. Макашвили критикует как искусственную. В. Макащвили 
предлагает другую конструкцию. Он считает, что умысел имеется и тогда, когда фактические 
признаки деяния охватываются ■представление'/ и волей лица и когда, кроме того, у деятеля 
имеется возможность сознания противоправности совершенного деяния. Это обстоятельство 
должно быть учтено судом в рамках санкций данной статьей закона. Надо отметить, что это 
положение В. Макашвили означает известный компромисс € полным отрицанием дознания 
противоправности как элемента умысла. Это признает и сам автор, говоря, что предлагаемая им 
конструкция отклоняется от требования  для  умысла   сознания противоправности.
В дальнейшем В. Макашвили, говорящий в начале статьи о «сознании противоправности», 
отклоняется и от этого своего положения и незаметно переходит от требования «сознания 
противоправности» к требованию «сознания общественной опасности». К этому автора приводит 
постановка им вопроса о содержании противоправности (что это — наказуемость ли деяния или 
запрещен-ность уголовным законом?). По мнению В. Макашвили, для наличия умьгсла вовсе не 
требуется обязательно представление о том, что нарушается уголовный закон или какая-нибудь 
другая норма права; для этого достаточно, чтобы лицо имело возможность сознания противоречия
деяния правилам социалистического общежития.
Поставив на место отсутствия сознания противоправности «противоречие деяния   правилам   
социалистического

№

общежития», автор вынужден был в дальнейшем говорить и о «сознании общественной 
опасности» и о сознании противоправности, что, однако, не одно и то же. Автор, видимо, не 
решаясь на это, оказался тем не менее вынужденным сделать непоследовательный вывод. Он 
говорит о «противоправности (общественной опасности)», т. е. ставит уже открыто знак равенства 
между этими двумя понятиями

1

.

Для разрешения вопроса о значении сознания противоправности для наличия умысла в советском 
уголовном праве необходимо, прежде всего, выяснить принципиальное политическое и 
юридическое различие между 'Постановкой этого вопроса в буржуазном уголовном праве и в 
социалистическом уголовном праве. Это различие заключается в следующем:
1. В буржуазном уголовном праве запрещение отговариваться незнанием закона находится в 
явном противоречии с интересами трудящихся. Оно защищает интересы господствующих 
эксплуататорских классов. В капиталистических странах именно трудящиеся фактически лишены 
всякой возможности хотя бы некоторого ознакомления с огромным законодательным материалом. 
Представители же господствующего класса имеют к своим услугам дорогостоящих адвокатов, 
поверенных, нотариусов и т. д., которые оказывают им необходимую юридическую помощь. На 
помощь им приходит в этом отношении и буржуазный суд.
Таким образом, в капиталистических странах правило— «никто не может оправдываться 
незнанием закона», лицемерно защищаемое буржуазными юристами, ложится всей своей 
тяжестью на трудящихся. Классовую природу этого правила в капиталистическом обществе, всю 
его ложь и лицемерие раскрыл Ленин. «Обыкновенно, — писал Ленин, — рабочие (в массе) не 
знают законов и не могут знать их, хотя с них тем не менее взыскивают чиновники и 
чиновнические судьи за незнание закона. Если рабочий, когда ему чиновник укажет закон, 
ответит, что он не знал о таком законе, то чиновник   (и   судья)   либо   засмеется,   либо 
обругается:

1

 В. Макашвили, Вина и сознание противоправности, Методические материалы Всесоюзного юридического заемного 

института, 1948 г., № 2,  стр.^99,

W