ВИНА в СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ (Б.С. УТЕВСКИИ) - часть 20

О цели преступления говорят и ряд других статей УК РСФСР, как-то: ст. 59 

зб

 («с целью вызвать 

крушение поезда»); ст. 63 («в целях обхода закона о наследовании и дарении»); ст. 72 (в целях 
использования поддельных удостоверений и др.); ст. 73

1

 («в целях прекращения» деятельности 

должностных лиц или общественных работников); ст. 78 («в целях препятствования правильному 
разрешению дел или вообще деятельности учреждения»); ст. 79 ' («с целью подрыва 
коллективизации сельского хозяйства и воспрепятствования его подъему»); ст. 101 («с целью 
сбыта» спиртных напитков); ч. 2 ст. 102 («без цели сбыта»); ст. 104 («с целью сбыта»); ст. 107 («в 
целях наживы»); ст. 119 («в целях последующего изобличения давшего или принявшего взятку»); 
ст. 121 («в целях передачи... сведений, не подлежащих оглашению»); ст. 123 («с целью 
возбуждения суеверия»); п. «г» ст. 136 («с целью облегчить или скрыть другое тяжкое 
преступление»); ст. 148 («из корыстных или личных целей»); ст. 149 («с корыстной целью»); ст. 
158 ' («в корыстных целях»); ст. 168 («с корыстной целью»); ст. 169 («в целях получения 
имущества или права на имущество»); ст. 169

а 

(«с целью воспрепятствовать чекодержателю 

получить сумму чека»); ст. 170 и 171 («в корыстных целях»); ст. 182

J

 («с целью продажи или 

распространения»); ст. 200 («с целью принудить потерпевшего или его родичей дать 
удовлетворение за нанесенную обиду»). Отдельные воинские преступления предполагают наличие
у виновного изменнической цели (например, п. «а» ст. 193

20 

УК РСФСР).

Появление у субъекта мотива предшествует появлению у него не только умысла, но и цели. Б этом
смысле ст. 30 «Основных Начал» говорит о «мотивах преступления». В этом же смысле п. «в» ст. 
48 УК, РСФСР говорит о «мотивах», лишенных корысти или иных низменных побуждений», ч. 2 
ст. 95 УК РСФСР — о корыстных мотивах и т. д.
Правда, терминология в уголовных кодексах в этом отношении не всегда выдержана, и в ряде 
случаев вместо термина «мотив» уголовные кодексы употребляют другие термины 
(«соображения», «побуждения», «виды», «заинтересованность», «цель»). Например, ст. 109 УК 
РСФСР говорит о «корыстных соображениях», ст. 111-а — о «корыстной заинтересованности», ст.
114—о «корыстных или

157

иных личных видах», ст. 136 — о «корысти, ревности и других низменных побуждениях», ст.ст. 
168, 170 и 171 — о «корыстных целях» и т. д. Нетрудно, однако, из смысла этих статей убедиться, 
что во всех этих случаях речь идет не о чем ином, как о мотивах преступления. Верховный суд 
СССР точно так же пользуется часто вместо термина «мотив» термином   «заинтересованность»,   
«цель» и др. 

!

.

В некоторых случаях закон считает мотив или цель одним из признаков состава преступления, 
вводя его в диспозицию соответствующих статей уголовных кодексов. Мотив является одним из 
признаков состава преступления при возбуждении национальной вражды или розни (ст. 59

7

 УК 

РСФСР), при угрозе должностным лицам или общественникам (ст. 73

1

 УК РСФСР), при 

хищническом убое скота (ст. 79

1

 УК РСФСР), при ложном доносе (ст. 95 УК РСФСР), при 

спекуляции (ст. 107 УК РСФСР), при корыстном злоупотреблении властью (ст. 109 УК РСФСР), 
при постановлении неправосудного приговора (ст. 114), при умышленном убийстве (ст. 136 УК 
РСФСР) и многих других преступлениях.
Мотив входит в материальную характеристику преступления и играет весьма существенную роль 
при оценке подсудимого и его деяния, при установлении его вины и ее степени.
На решение суда о виновности и о степени вины подсудимого может оказать большое влияние, — 
а в некоторых делах даже решающее, — характер мотива, который руководил подсудимым. 
Наиболее низменными мотивами являются контрреволюционные мотивы. Мотивы могут иметь и 
иной низменный характер (например, корысть, ревность, злоба и др.). Они могут быть лишены 
низменного характера (ложно понятые сострадание, чувство дружбы, чувство долга и т. д.). Суд 
по-разному отнесется к подсудимому, совершившему убийство из корысти, и к подсудимому, 
убившему с целью избавить безнадежно больного от страданий, хотя в том и другом случае 
действия преступника общественно-опасны и требуют наказания.
Это относится и к цели преступления. Цель, которую преследовал подсудимый, также является 
одним из объек-

1

 См. Сборник постановлений Пленума и определений коллегий. Верховного суда Союза ССР, 1940 г., стр. 40, 41, 98,   

104 и др.
158

тов оценочной Деятельности суда при разрешении вопроса о вине подсудимого и ее степени. 
Верховный суд СССР
прямо указывает, что для раскрытия «подлинного содержания умысла» необходимо установить 
цель, которую преследовал виновный. Так, устанавливая по конкретному делу различие между 
ст.ст. 193

7

 и 193

ю

 УК РСФСР, Пленум Верховного суда СССР в постановлении от 5 апреля 1946 г. 

по делу Рагозина указал: «Если по делу установлено, что получение обвиняемым разрешения на 
преждевременное увольнение или отпуск преследовало с его стороны задачу лишь облегчить или 
замаскировать таким путем осуществление своего умысла на длительное незаконное оставление 
части, то такого рода действия нет основания квалифицировать по ст. 193 

10

 УК. В этих случаях, 

поскольку длительность незаконного отсутствия сверх разрешенного отпуска или 
кратковременного увольнения раскрывает подлинное содержание умысла обвиняемого (разрядка 
наша — Б. У.), действия последнего надлежит квалифицировать как самовольную отлучку или 
дезертирство в зависимости от обстоятельств дела» '.
Несколько иначе вопрос стоит в тех случаях, когда мотив или цель прямо предусмотрены в 
диспозициях статей Уголовного кодекса в качестве признака преступления (ст. ст. 59

7

, 73

1

, 79

!

, 

107, 114 ив других статьях УК РСФСР), или когда они по характеру преступления, очевидно, 
являются обязательным признаком состава преступления без прямого упоминания о том в 
диспозиции (так, например, при всех контрреволюционных преступлениях мотивом являются 
контрреволюционные настроения и взгляды), или когда, наконец, мотив преступления является 
отягчающим обстоятельством (ч. 2 ст. 95, ч. 2 ст. Ш-а, ст. 120, ст. 136 УК РСФСР). В таких 
случаях мотив, не теряя своего значения в общей оценке субъекта и его поведения, вместе с тем 
входит в состав преступления в качестве одного ив элементов субъективной стороны 
преступления. В таких случаях закон исходит из предположения, что виновный, совершая 
преступление, руководствовался указанными в диспозиции мотивами и целями.

1

 «Судебная  практика   Верховного  суда   СССР», 1946   г., вып. Ill (XXV11), стр. 4.

159

§3. Чувства (эмоции) как элемент вины
Маркс указывал на неразрывную связь чувств с созна-лием и волей. Он писал: «Человек 
присваивает себе свою разностороннюю сущность разносторонними способами, т. е. как 
целостный человек». Говоря о «человеческих отношениях к миру», Маркс перечисляет: «зрение, 
слух, обоняние, вкус, чувство, мышление, созерцание, ощуще-■ние.^хотение, деятельность, 
любовь»

1

. ^Основным положением советской науки психологии является, что человеческая 

психика представляет собой неразрывное единство сознания, чувства и воли. «Психология 
советских людей — это совокупность их чувств, настроений, навыков, привычек, склонностей, 
определенных черт характера, направленности воли»

2

.

Ошибкой является поэтому сведение психического процесса при вине к одному или двум 
элементам психической деятельности человека.
Нельзя при рассмотрении психики человека при совершении им любого акта поведения 
искусственно абстрагироваться от любой из трех сторон психики {сознание, чувство, воля) и 
ограничить исследование только двумя из них. Самое содержание чувства (эмоции) показывает 
его связь {единство) с сознанием и волей. Чувство (эмоции) представляет собой переживание 
человека, его отношение к тому, что он познает и делает. Чувство {эмоции) человека является 
двигателем его воли. В то же время воля человека предполагает осознание им своих чувств 

3

.

Это элементарное положение советской психологии целиком применимо и в отношении 
психических процессов при вине. К сожалению, оно до настоящего вре-

1

  Маркс, Маркс и Энгельс, Соч., т. III, стр. 625.

2

  Ф. Б.   Константинов, Роль   социалистического  сознания в развитии   советского  общества,  в сборнике   «О 

советском социалистическом обществе».

3

    См.   А.   М.    Халецкий— Судебная   психиатрия,   1949  г., стр.   133—«Эмоции   выражают   наше   отношение к 

внешнему миру и наше внутреннее состояние, самочувствие...
Их качественная сторона, их богатство находится в зависимости от уровня развития личности, от накопленного опыта... 
Эмоции сопровождают всю нашу деятельность... Волевое действие, преодолевающее внутренние и внешние 
препятствия, обязательно сопровождается «эмоцией».

160

мени игнорировалось советскими криминалистами и судебными психиатрами. Это положение 
оставляет вне поля зрения учебник Общей части уголовного права (изд. 4-е).
В. Трахтеров останавливается, говоря о невменяемости, правда, на чувствах (эмоциях), но только 
для того, чтобы в конечном итоге отвергнуть их значение как обязательного составного элемента 
психического процесса при вине. Он пишет: «Достаточно ли указать в формуле невменяемости 
оба юридических критерия — интеллектуальный и волевой? Не следует ли отразить в формуле 
невменяемости расстройства или аномалии в третьей области психических функций — в области 
эмоциональной, в области чувств? Не следует ли дополнить оба юридических критерия третьим?» 
'. Указав, далее, на то, что в психологической и психиатрической литературе можно найти 
многочисленные подтверждения тесной связи сознания и воли с эмоциями, В. Трахтеров приходит
тем не менее к выводу об отсутствии оснований для самостоятельного указания в формуле 
невменяемости на эффект, произведенный болезнью или аномалией в области чувств,

1

 В. Трахтеров, Юридические критерии невменяемости в советском уголовном праве, Ученые записки Ленинградского 

юридического института, вып. IV, 1947 г., стр. 143 и 144. Кстати, совершенно необоснованным является наименование 
критериев, о которых говорится в статье В. Трахтерова, т. е. интеллектуального и волевого — юридическими. В. 
Трахтеров только повторяет эту твердо установившуюся в советской уголовно-правовой и судебно-лсихиатричсской 
литературе терминологию. В действительности оба этих: критерия — чисто психологические. Только боязнью 
«психологизма» можно объяснить, что психологические явления объявляются «юридическими». Л. А. П и о птк о в ский
совершенно правильно в 1929 г. называл эти признаки «психологическими», но в 1938 г. в 1-м издании учебника 
«Уголовное право. Общая часть» переименовал их в «юридические» (стр. 262). Еще более странной является эта боязнь 
психологии у судебных психиатров, также называющих указанные критерии «юридическими».— См. «Судебная 
психиатрия», 1949 г., стр. 14. Следует отметить, что вопрос этот — не только терминологический. Он отражает 
неправильную традицию — изучение проблем вины и невменяемости в отрыве от советской психологии. На этот отрыв 
и, в частности на игнорирование советскими криминалистами эмоций как элемента психического процесса при вине, 
впервые указал в декабре— январе 1948—1949 гг. М. М. Исаев в прениях по докладу Б. С. Утевского о вине в советском
социалистическом праве, происходивших во Всесоюзном институте юридических наук.

11   Зак. 5508.  Б.  С.   Утевский.

161

эмоций. Так же поступают и авторы учебника «Судебная психиатрия» (J949 г., стр. 14), 
включающие в формулу невменяемости только интеллектуальный и волевой критерии (признаки).
Этому противоречит указание в том же учебнике на «расстройства эмоциональной жизни» как на 
один из симптомов психических расстройств (стр.   133).
Невозможность исключения чувств (эмоций) при анализе психического процесса подтверждается 
и указанием Энгельса на то, что «Воля определяется страстью или умыслом. Но те влияния, 
которыми в свою очередь определяются непосредственно страсть или умысел, далеко не 
одинаковы. Иногда они исходят из внешних предметов, иногда—от идеальных двигателей: 
честолюбия, «восторженной любви к истине и праву», от личной ненависти или даже от всякого 
рода прихотей»'. Это указание Энгельса с исключительной яркостью показывает, какую большую 
роль играют чувства (эмоции) в процессе обра-з,ааашш...-ЕОли и при умысле на совершение 
преступления.
Чувства (эмоции) людей неслучайны. Они так же являются отражением в психике человека 
объективной действительности, как и сознание и воля\ «Разве бытие не определяет собой 
«чувства» и взглядЮПОдей?», — говорит товарищ Сталин 

2

, Советская психология и исходит из 

зависимости чувств человека от его общественного бытия. «Наши чувства, или эмоции, не могут 
быть беспредметными или бессознательными. Нельзя чувствовать или переживать неизвестно что.
Нельзя любить или ненавидеть неизвестно кого и неизвестно за что... Природа наших взглядов, 
убеждений, стремлений, вкусов, привычек, наших эмоций не биологическая, а общественная» 

3

.

Изучение чувств (эмоций) человека имеет особое значение при анализе умысла и неосторожности.
Ведь чувства как раз и отражают отношение человека к вещам ■и явлениям.^Советская 
психология именно я этом видит природу чувств (эмоций). «Чувство выражает отношение 
человека к этим вещам и явлениям» 

4

.

Задача советской науки уголовного права—дать, па основе  советской  психологии,   анализ 
эмоций, характер-

1

  Энгел ьс, Маркс и Энгельс, Соч., т. XIV, стр. 668.

2

  И. Сталин,   Соч., т. 1, стр. 338.

у

 Е. Т. Черноков, Против идеализма и метафизики в психологии, «Вопросы философии», 1948 г., № 3, стр. 

306. 

4

 Б. Теп лов,  Психология, 1946 г., стр. 47.

162

ных для нарушителей советских уголовных законов. Эти эмоции, разумеется, отличны от эмоций 
советского человека. Они имеют совершенно иной морально-политический характер и получают 
поэтому отрицательную общественную оценку. Ненависть врага к социалистическому 
государству, антипатриотизм, стремление к наживе, чувство мести, лодырничание, безразличие к 
общественным интересам, трусость на поле битвы — это те «дикие чувства»

1

, которые носят ярко 

выраженный антиобщественный характер и которые не могут не учитываться судом при 
выяснении психического отношения подсудимого к содеянному им. Без их учета не может быть 
полной оценки поведения подсудимого, обоснованного решения вопроса о вине подсудимого и о 
степени его вины.                    ___
Законодатель в определение вины не вносит признаков, лежащих в области чувств (эмоций) 
виновного, но это не снимает с науки уголовного права обязанности включения эмоций в число 
тех переживаний, которые составляют психическое основание вины. Эта обязанность 
подкрепляется тем, что во всех крупнейших советских законодательных актах по уголовному 
праву в той или иной мере при оценке действий виновного учитываются и эмоции, 
характеризующие характер его поведения. \Так, еще «Руководящие начала по уголовному праву 
РСФСР» 1919 г. предлагали при определении меры наказания различать в каждом отдельном 
случае, «обнаружены ли совершающим деяние... жестокость, злоба, коварство, хитрость...» (ст. 
12). Уголовный кодекс 1922 г. воспроизвел это положение, но только в отношении «жестокости» и
«хитрости» (п. «п» ст. 24). Об учете «жестокости» и «хитрости» говорят и «Основные начала» 
1924 г. (п. «д» ст. 31). Эти же два чувства сохранены среди отягчающих вину обстоятельств и в УК
РСФСР ред. 1926 г. (п. «д» ст. 47).                                                                                     ■——
В ряде статей уголовных кодексов диспозиции содержат в числе других обязательных признаков 
состава преступления указание на определенные чувства (эмоции) виновного^ Так, например, при 
квалифицированном хулиганстве виновный действует с «цинизмом» и «дерзостью.* (ч. 2 ст. 74). 
Виновные в некоторых половых преступлениях действуют в состоянии «половой страсти (ст.ст. 
151,

1

 И. Сталин, Соч-^т. 1, стр. 338. 11*

163

154), При некоторых преступлениях поведение виновного характеризуется «злостностью» (ст.ст. 
59

3в

, 79

3

, 158). Поведение виновного в «хищническом убое» скота (ст. 79

3

) определяется 

хищническим отношением к скоту. Корысть, о которой говорится в диспозициях целого ряда 
статей Уголовного кодекса, или ревность (ст. 136) означают не только соответствующий мотив, но
и определенное чувство, переживаемое виновным.
Ряд преступлений, предусмотренных в уголовных кодексах союзных республик, предполагает 
определенные чувства (эмоции) виновного, характеризующие его моральный облик. Достаточно 
указать на контрреволюционные преступления, хулиганство, оскорбление, клевету, дезертирство, 
корыстные преступления, половые преступления, ложный донос, ростовщичество и др. Каждое из 
этих преступлений связано с особыми, характерными только для него, эмоциями виновного, 
характеризующими его поведение, выразившееся в совершении преступления. Чувства (эмоции) 
контрреволюционера характеризуются ненавистью и злобой к Советскому государству, звериной 
враждой к социализму; чувства (эмоции) хулигана ■— озорством, цинизмом, неуважением к 
социалистическому обществу; эмоции дезертира — это эмоции трусости и предательства;   эмоции
спекулянта — жадность   и   алчность
, «Сильное душевное волнение» признается всеми уголовными кодексами союзных республик 
обстоятельством, смягчающим вину подсудимого^ (ст. 138 УК РСФСР). «Сильное душевное, 
волнение» придает особую психологическую окраску умыслу, давшую основание говорить о так 
называемом «аффектированном умысле».
В своих обвинительных речах А. Я. Вышинский часто описывает чувства (эмоции) подсудимых .и
—тем самым помогает понять их ^субъективное отношение к содеянному ^ими, понять характер и
степень их вины. Так, например, он говорит о «чисто волчьих навыках, привычках и настроениях»
подсудимых по делу о гибели парохода «Советский Азербайджан»', о «трусости некоторых из 
этих   подсудимых»

3

    и    «паническом»    их   настроении

3

,

1

  А. Я. Вышинский, Судебные речи,   1948 г., стр. 179.

2

  Та м  же, стр. 216.

3

  Там   же, стр. 221.                   ,,, ,.         , >

164