ВИНА в СОВЕТСКОМ УГОЛОВНОМ ПРАВЕ (Б.С. УТЕВСКИИ) - часть 13

крывать в каждом деле материальное содержание вины подсудимого и давать ему ту или иную 
морально-политическую оценку. Различие в характере вины каждого из совиновников или 
соучастников, различная морально-политическая оценка каждого из них и его роли в совместном 
совершении преступления в дают возможность определить большую или меньшую степень вины 
каждого из них, а следовательно, и большую ил» меньшую ответственность.
Судебная практика давно уже стала на путь дифференциации степеней уголовной 
ответственности. Пленум Верховного суда СССР в постановлении от 4 июня 1947 г. по делу 
Бекетова, признанного виновным в том, что он организовал при участии некоторых из своих 
подчиненных хищение государственного имущества из воинского эшелона, указал: «По приговору
суда Бекетов признан организатором хищения, что повышает степень   его   ответственности»

1

.

Верховный суд СССР в ряде своих постановлений и определений ввел понятие так называемой 
повышенной  ответственности.
С этим понятием мы встречаемся впервые в постановлении Пленума Верховного суда СССР по 
делу Толон-кина и Слуцкина. Толонкин и Слуцкин работали в должности старших в почтовых 
вагонах и систематически, вместе с другими работниками, расхищали ценные вещи и посылки. 
Толонкин, Слуцкин и другие обвиняемые были осуждены по закону 7 августа 1932 г. После того, 
как Транспортная коллегия Верховного суда СССР действия всех осужденных, за исключением 
Толонкина и Слуцкина, переквалифицировала с закона 7 августа 1932 г. на п. «д» ст. 162 УК 
РСФСР, Прокурор СССР внес протест по этому делу, полагая, что и действия То-лонкина и 
Слуцкина подлежат переквалификации на п. «д» ст, 162 УК РСФСР. Пленум Верховного суда 
СССР отклонил протест, «так как Толонкин и Слуцкин должны нести повышенную 
ответственность (разрядка наша. — Б. У.) по сравнению с другими осу-

1

 «Судебная практика Верховного суда СССР», 1947 г., вып. VI, стр. б.

101

жденными, поскольку они являлись старшими в вагонах
и, таким образом, отвечали за целость вверенных им посылок» К
Подобно тому как в деле Толонкина и Слуцкина «повышенную ответственность» создавали 
особые свойства. субъекта преступления, так в условиях военного времени в ряде случаев 
«повышенная ответственность» создавалась фактом повышения опасности некоторых 
преступлений во время войны. Можно привести целый ряд примеров такого признания во время 
Великой Отечественной войны повышенной ответственности подсудимых. Можно в качестве 
примера указать на повышение ответственности за хищения социалистической собственности и 
изменение в связи с этим квалификации хищений, ранее квалифицировавшихся по пп. «г» и «д» 
ст. 162, ст. 109 и ч. 2 ст. 116 УК РСФСР. Эти хищения во время Отечественной войны 
квалифицировались иногда по закону 7 августа 1932 г.
Так, например, судебная практика квалифицировала во время Великой Отечественной войны по 
закону 7 августа 1932 г. хищение снегозащитных щитов, заборов и т. п. Здесь основанием для 
перехода от квалификации по п. «г» ст. 162 УК РСФСР на закон 7 августа 1932 г. являлось 
повысившееся значение транспорта и повышение вместе с тем опасности всяких хищений, 
наносящих ущерб четкой и бесперебойной работе транспорта, а значит, и повышение 
ответственности за такие хищения.
В опубликованных постановлениях и определениях Верховного суда СССР можно найти еще ряд 
примеров

1

 Сборник постановлений Пленума и определений коллегий Верховного суда Союза ССР, второе полугодие 11939 г., 

стр. 27. В одном из постановлений 1941 г. Пленум признал неправильной квалификацию по п. «г» ст. 162 УК РСФСР 
хищений грузов, совершенных весовщиком по проверке грузов Севастьяновым, перонным контролером Лалотковым и 
сменным вагонным мастером Куликовым с мотивировкой, что «поскольку хищения производились группой 
систематически и в больших размерах, они подлежали квалификации по закону 7 августа 1932 г. тем более, что они 
были совершены работниками железной дороги, которые должны нести повышенную ответственность за сохранность 
грузов» (постановление от 3 апреля 1941 г.).
102

признания повышенной ответственности тех или других преступлений.
Чем же вызывалась во всех этих случаях повышенная ответственность? Ответ на этот вопрос 
следует искать в установленной выше связи между ответственностью и виной. Ответственность 
может усиливаться в зависимости от усиления степени вины. Нетрудно увидеть, что во всех 
приведенных выше примерах из судебной практики (например, дело Толонкина и Слуц-кина) 
повышенная ответственность связана.с признанием судом  большей вины.
Рассмотрение вопроса о вине как общем основании уголовной ответственности не могло бы 
считаться полным и законченным, если бы оно не завершилось определением этого понятия.
Существенные признаки, образующие понятие вины как общего основания уголовной 
ответственности, были уже выше установлены.   Эти признаки следующие:
1.  Наличие   совокупности   субъективных   и объективных обстоятельств, характеризующих 
подсудимого, совершенное им преступление, последствия, условия и мотивы совершения им 
преступления.
2.  Отрицательная общественная   (морально-политическая)   оценка  от  имени  
социалистического   государства всех этих обстоятельств.
3.  Убеждение советского суда, что действия   подсудимого   на основании этой оценки должны 
повлечь   за собою уголовную,   а  не какую-либо  иную   (административную, дисциплинарную,  
гражданскую)   его ответственность.
Таким образом, вина как общее основание уголовной ответственности — это совокупность 
обстоятельств, заслуживающих, по убеждению советского суда, отрицательной общественной 
(морально-политической) оценки от имени социалистического государства и требующих 
уголовной ответственности подсудимого.
Это определение позволяет установить, что понятие вины как общего основания уголовной 
ответственности шире, чем понятие 

БИНЫ

 как субъективной стороны союз

става преступления, так как наличие последней является лишь одним из обстоятельств, 
охватываемых понятием вины как общего основания уголовной ответственности, и служит 
предметом общественной оценки со стороны суда наряду с другими обстоятельствами.
Это определение раскрывает классовое, морально-политическое содержание вины в советском 
социалистическом уголовном праве в отличие от вины в буржуазном уголовном праве.

ГЛАВА   ТРЕТЬЯ

ВИНА В УГОЛОВНОМ ПРАВЕ ЭКСПЛОАТАТОРСКИХ ГОСУДАРСТВ
В истории уголовного права зксплоататорских государств, в особенности в истории буржуазного уголовного
права, можно отметить два основных взгляда на основание ответственности за преступление: объективный, 
считающий основанием уголовной ответственности единственно или главным образом самое действие 
человека и наступившие последствия этого действия, и субъективный, усматривающий основание 
уголовной ответственности главным образом во внутренней сфере человека, в его отношении к 
совершенному им, в его' психике, в его воле и сознании.
Как известно, в истории уголовного права эксплоата-торских государств по вопросу о вине вначале 
господствует объективное вменение, объективная ответственность. Основанием уголовной ответственности 
признаются преступное действие и его последствия. Внутреннее, психическое отношение деятеля к деянию 
не интересует при этом ни законодателя (законодательство вопросов Общей части вообще не касается), ни 
судью. Вопрос о наличии или отсутствии вины, виновного отношения к содеянному еще не возникает.
Особенно долго такой взгляд на преступление удерживался в германском праве. Так называемые 
«Варварские правды» построены на принципе объективного вменения. Так, по германскому праву при 
назначении размеров композиции не играло никакой роли, было ли преступление совершено умышленно 
или случайно. Господин, подстрекнувший своего раба убить другого человека, т. е. действовавший 
умышленно, уплачивает по «Варварским правдам» такую же композицию, как и лицо, которое чисто 
случайно или по незначительной небрежности причинило другому человеку смерть.
105

Период объективного вменения в истории уголовного права сменяется — в одних странах раньше,
в других позднее — периодом, когда основанием уголовной ответственности объявляется наряду с
совершением действия и наступлением последствий также и определенное психическое 
отношение деятеля к своим действиям и к их последствиям.
Вначале в римском уголовном праве, значительно позже в уголовном праве других стран 
появляется и развивается, правда, крайне медленно и робко, требование наличия умысла или 
неосторожности. Однако если проанализировать историю уголовного права эксплоататор-ских 
государств, начиная от появления идеи о субъективном отношении преступника к своим 
действиям и до новейшего времени, то можно заметить, что развитие протекает неравномерно. 
Формально уголовным законодательством, судебной практикой и криминалистами декларируется 
необходимость для уголовной ответственности сочетания объективных и субъективных признаков
как двух равноправных и равнозначащих элементов осно

:

-вания уголовной ответственности. В 

действительности в эксплоататорских государствах в различные эпохи, в зависимости от 
социально-политических особенностей, фактически на первый план выдвигается то объективная 
сторона преступления, то субъективная.
Требование умысла или неосторожности как условия уголовной ответственности принято считать 
прогрессивным явлением.
Действительно, это требование означало, по крайней мере формально, отказ от объективной 
ответственности, невозможность привлечения к уголовной ответственности лиц, в действиях 
которых не было ни умысла, ни неосторожности, а также невменяемых лиц, исключение 
ответственности за случай, прекращение уголовных процессов по обвинению в преступлениях 
животных, птиц, насекомых и даже неодушевленных предметов.
Однако, как ни важны эти последствия требования субъективной стороны преступления как 
обязательного условия уголовной ответственности, к оценке этого требования, с точки зрения его 
прогрессивности или реакционности, нельзя подходить без учета исторических условий, вне 
зависимости от того, о какой социально-политической формации,  о каком государстве,  о  какой
106

системе уголовного' права идет речь. Менялась роль, которую играет субъективная сторона. 
Менялось и ее значение по сравнению со значением объективной стороны преступления. 
Менялось самое содержание субъективной стороны. В зависимости от этих изменений требование
вины приобретало то прогрессивный, то реакционный характер.
Одним было политическое значение субъективной стороны в эпоху феодализма (в особенности 
при абсолютизме), и иным — в эпоху прихода к власти буржуазии и развития капитализма, и 
снова иным в эпоху империализма '.
В эпоху феодализма, наряду с широким применением в уголовном законодательстве и в судебной 
практике объективной ответственности, под значительным влиянием церковных деятелей —
идеологов феодализма, уродливое развитие получила внутренняя, т. е. субъективная сторона 
преступления. Канонисты прилагают все усилия к тому, чтобы каждое светское преступление 
объявить грехом, религиозным деликтом. Даже одно только внутреннее волевое движение в 
направлении преступления, хотя бы ни в чем не объективизировавшееся, объявлялось 
канонистами грехом и преступлением. Церковь наказывала как прелюбодея только поглядевшего 
с вожделением на чужую жену. Она считала убийцей и требовала наказания только лишь 
погневавшегося на брата своего и в душе пожелавшего ему смерти. Каноническое право 
выставило и защищало положение, которое почти через тысячелетие было подхвачено и развито 
немецкими фашистами, — положение о наказуемости одной только преступной воли, хотя бы ни в
чем не объективизировавшейся. Одно из положений канонического права гласило: «Если ты не 
совершишь задуманную тобою кражу только из-за страха, то ты все же совершил кражу своим 
помыслом».
Светские власти эпохи феодализма широко воспользовались концепциями субъективной стороны 
канонического права для обоснования произвола, царившего в феодальных судах. В особенности 
пригодилось им придание решающего значения внутреннему миру чело-

1

 См.   Н.   Д.   Дурманов,   Понятие   преступления,    194Э стр. 42 и ел.

107

века, его воле и помыслам для преследования своих политических противников. Восприняв у 
римлян состав преступления — crimen laesae majestatis (преступление оскорбления величества), а 
у церкви так называемое crimen laesae majestatis divinae (преступление оскорбления божественного
величества), светские власти восприняли у римлян и у церкви привлечение к уголовной 
ответственности за crimen laesae majestatis также и в тех случаях, когда у обвиняемого 
отсутствовало какое-либо объективизирование воли, направленной против-установленной власти, 
или когда наличие такой воли устанавливалось по незначительным и шатким признакам, или 
когда признание наличия такой воли, заведомо ничем не объективизировавшейся, вырывалось у 
обвиняемого при помощи пыток. Точно так же обстояло дело и в борьбе средневековых 
императоров и королей с ересями. Из сотен тысяч жертв инквизиции немалое число приходится на
долю тех, кто не совершил никаких действий, в которых выразилась бы ересь, но которым были 
вменены в вину мысли, свидетельствующие о неверии или о сомнении в догматах церкви.
Во всех этих случаях внутренняя субъективная сторона использовалась как орудие в руках 
господствующего класса, облегчавшее расправу с политическими противниками и с самыми 
незначительными проявлениями сопротивления режиму феодальной эксплоатации, бесправия и 
угнетения. Внутренняя сторона преступления выполняла глубоко реакционную роль.
Применение жесточайших мер репрессии на основании одного только доказанного, а чаще всего 
только предполагаемого, направления воли имело место в эпоху феодализма и при преследовании 
общеуголовных преступлений. К какому вопиющему произволу вело придание решающего 
значения внутренней стороне преступления, можно судить по делу одного миланского юноши, 
который во сне видел, будто он убил вепря. Властитель Милана Бернабо, узнав об этом, приказал 
отрубить юноше руку и вырвать у него глаз за нарушение законов об охоте. Немецкие суды 
выносили смертные приговоры «за злую волю» (ob malam voluntatem). Самоубийц немецкие суды 
наказывали на том основании, что они актом самоубийства доказали приверженность к язычеству,
которое не преследовало самоубийства.
103