Тютчев и Данте. Постановка проблемы

  Главная      Учебники - Литература     О поэтах и поэзии: Анализ поэтического текста

 поиск по сайту           правообладателям

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

содержание   ..   100  101  102  103  104  ..

 

 

Тютчев и Данте. Постановка проблемы

 

                

   Воспитанник С.  Е. Раича, участник его литературного

кружка,  Тютчев хорошо знал итальянскую поэзию и, види-

мо, рано познакомился с творчеством Данте. Однако в его

произведениях нет прямых откликов на поэзию автора "Бо-

жественной комедии",  и поэтому сама проблема "Тютчев и

Данте" может показаться надуманной. Однако более внима-

тельный взгляд,  возможно, поколеблет такое представле-

ние.                                                  

   Стихотворение "Уж  третий год беснуются языки..." не

привлекало специального внимания исследователей. Содер-

жание его представляется слишком очевидным: поэтическая

вариация на слова манифеста Николая I1 по  поводу  выс-

тупления  русских  войск против европейских революций в

1848 г.,  к тому же увидевшая свет на страницах "Север-

ной пчелы", кажется не нуждающейся ни в каких специаль-

ных комментариях.                                     

   Однако некоторые аспекты этого стихотворения все  же

способны привлечь наше внимание. Прежде всего, обращает

на себя взгляд жанр  этого  стихотворения,  являющегося

единственным  примером  сонета  в  творчестве Тютчева2.

Связь смыслового ареала сонетной поэзии  с  итальянской

традицией была для русских поэтов начала XIX в.  устой-

чивой ассоциацией. Строка Пушкина "Суровый Дант не пре-

зирал сонета" связала ее с именем Данте.  Тем более это

относилось к политическому сонету,  выпадавшему из поэ-

тических  штампов русского "петраркизма".  Но не только

жанр заставляет в связи с этим стихотворением вспомнить

имя Данте.                                             

   Стилистическая ткань  стихотворения  характеризуется

несколькими пластами.  Прежде всего,  это прямые цитаты

из манифеста.  Они входят в более широкий пласт церков-

нославянской лексики,  которая странным образом сочета-

ется  с просторечной и вульгарной:  "одурев",  "вожжи".

Такое сочетание                                       

  


 См.:  Полное собрание законов Российской  империи.

СПб., 1848. Собр. 2. Т. 23. Отд. 1. С. 181-182.       

   2 См.: Новинская Л. П. Метрика и строфика Ф. И. Тют-

чева // Русское стихосложение XIX в.: Материалы по мет-

рике и строфике русских поэтов. М., 1979. С. 400.     


ассоциировалось с "дантовским стилем" - ср.  в пушкинс-

ких имитациях дантовского стиля:                      

  

  ...И лопал на огне печеный ростовщик.              

   А я: "Поведай мне: в сей казни что сокрыто?"       

  

Или сочетания  типа:  "Одно  стяжание  имев всегда в

предмете" и "Как будто                                

   тухлое разбилось яйцо" (III,  281;  курсив мои. - Ю.

Л.). Есть, однако, в                                  

   стихотворении Тютчева  и прямые реминисценции.  Так,

излюбленный Данте образ птиц,  чей крик  сопоставляется

со смятением людских толп, реализуется в тютчевском со-

нете:                                                  

  

Как в стае диких птиц перед  грозой 

Тревожней  шум, разноголосней крики).

                                 

   Е come  li stomei ne portan 1'ali

Nel freddo tempo a schiera larga e piena;

   Cosi quel fiato li spiriti mali:

                   

   Di qua, di la, di giu, di su li mena;

              

   E come i gru van cantando lor lai, 

Faccendo in aeredi se lunga riga,

 Cosi vidi venir, traendo guai,

      

   Ombre portate da la detta briga.

                   

   ("Inferno", canto V, 40-49)

                        

   И как скворцов уносят их крыла                     

   В дни холода, густым и длинным строем,             

   Так эта буря кружит духов зла                      

   Туда, сюда, вниз, вверх, огромным роем;            

   Как журавлиный клин летит на юг                    

    С унылой песнью в высоте надгорной,               

    Так предо мной, стеная, несся круг                

   Теней, гонимых вьюгой необорной.                   

  

(Перевод М. Л. Лозинского)

  

Как стилизация  звучит и описание европейской ситуа-

ции конца 1840-х гг.:                                 

 

   В раздумье тяжком князи и владыки                  

   И держат вожжи трепетной рукой.                    

  

Это скорее напоминает обращение Данте  к  князьям  и

правителям  Италии с призывом к миру по случаю избрания

императора Генриха VII, чем харак-                    

  


 Тютчев Ф. И. Лирика. М., 1966. Т. 2. С. 121.

2 Данте А. Божественная комедия. М., 1967. С. 28.          


теристику русским  чиновником  дипломатической   службы

глав государств Европы середины XIX в.                

   В чем  же смысл этого неожиданного "дантовского" ко-

лорита в стихотворении,  казалось бы столь  далеком  по

идеям и замыслу?                                      

   Политическая концепция  Тютчева опиралась на два ми-

фа. Один из них - идея Третьего Рима - лежит на поверх-

ности  и для нашей темы не имеет первостепенного значе-

ния. Но для проблемы "Россия и Запад" не меньшее значе-

ние имел второй историко-политический миф.            

   В 1850 г.  7 марта в "Северной пчеле" появился инте-

ресующий нас сонет,  а в январе того же года  во  фран-

цузском журнале "Revue des Deux Mondes" - статья Тютче-

ва "La papaute et  la  question  romaine"  ("Папство  и

римский вопрос").  Как и в других своих статьях, Тютчев

видел в папстве источник духа индивидуализма и квинтэс-

сенцию  западной  культуры  с ее духовной атомарностью,

материализмом и революционностью.  Католицизм -  Ренес-

санс  - революция - таковы для Тютчева закономерные вы-

явления западного духа.  Тем более был ему близок  дан-

товский  миф об Империи,  противостоящей папству.  Идея

эта,  пронизывающая "Божественную комедию", нашла энер-

гичное выражение и в трактате "Монархия",  близком Тют-

чеву не только политически,  но  и  философски.  Тютчев

разделял мысль Данте о надличностном единстве,  "спаян-

ном" "любовью" и  образующем  человечество,  которое  в

рамках  единой империи складывается в коллективную лич-

ность,  реализующую высшие потенции человека.  Только в

таком  коллективном  бытии человек способен реализовать

заложенный в человечестве "возможный интеллект"  и  со-

вершить то,  что "не может совершить ни отдельный чело-

век, ни семья, ни селение, ни город, но то или иное ко-

ролевство"1.  Не случайно вторая часть "Монархии" начи-

нается цитатой из второго псалма,  звучащей  прямо  как

продолжение тютчевского сонета:  "Зачем мятутся народы,

и племена затевают тщетное?  Восстают повелители земли,

и  князья совещаются вместе против Господа и против По-

мазанника Его" (Псалтырь, 2:                          

   1-2)2. Здесь "повелители земли и князья",  у Тютчева

 "князи и владыки".  Но кто же в сознании Тютчева мог

выполнить роль этой вселенской идеальной империи  и  ее

главы Императора, про которого, как про Августа Римско-

го, Данте мог бы сказать:                             

  

   Он подарил земле такой покой,                      

   Что Янов храм был  заперт  повсечасно?  ("Рай".  VI.

8I-82)                                                 

  

Роль эту Тютчев в 1850 г.  предназначал России и Ни-

колаю I.                                              

   И здесь приоткрывается еще  один   полемический  -

смысл  интересующего  нас  сонета.  Тютчев  был  давним

светским знакомым П.  Я.  Чаадаева.  Они взаимно высоко

ценили ум и широту мышления друг друга, Чаадаев читал и

распространял "мемории" - политические трактаты  Тютче-

ва, посылал ему с любезной надписью свой портрет, выра-

жал в письме Шевыреву                                  

  


Данте А.  Малые произведения.  М., 1968. С. 307. 2

Там же. С. 321.         


                             

желание выслушать мнение Хомякова о тютчевских  идеях1.

Однако  взгляды их напоминали противоположно направлен-

ные зеркальные отражения.  Чаадаев также считал папство

основой западной идеи личности,  но делал из этой пред-

посылки прямо противоположные выводы. В том, что Россия

осталась чужда и католицизму, и западной цивилизации, и

идее личной свободы,  Чаадаев видел страшный историчес-

кий грех и фатальную предуказанность рабства.         

Сонет Тютчева обращен к дантовской традиции.  Он на-

поминает строки Данте,  пронизанные гневным  отрицанием

папства,  продиктовавшим  поэту слова (от лица апостола

Петра),  принадлежащие к самым патетическим в  "Божест-

венной комедии":                                      

  

   Тот, кто, как вор, воссел на мои престол,          

   На мои престол, на мои престол, который            

   Пуст перед сыном божиим, возвел                     

   На кладбище моем сплошные горы                     

   Кровавой грязи...                                  

  

("Рай", XXVII. 22-26)

  

Острие тютчевских  стихов  было обращено против идей

Чаадаева. Проблема "Тютчев - Данте" сливается с пробле-

мой "Тютчев - Чаадаев" и проливает,  таким образом, не-

который дополнительный свет на борьбу идей в России се-

редины XIX в.                                         

   Романтический монархизм Тютчева приводил к тому, что

политическую действительность России он видел как бы  в

двойном  освещении:  современную  реальность  - глазами

трезвого и насмешливого наблюдателя, дипломата, слишком

хорошо  знающего  закулисную  сторону правительственной

машины,  чтобы питать какие-либо иллюзии;  историческое

предназначение - глазами романтика,  возводящего совре-

менность до степени мифа.  Такое преломление  позволяло

увидеть  в  том,  что Николай I посетил Рим и молился в

соборе св.  Петра, параллель к появлению в Риме Генриха

VII,  на  которого возлагал надежды Данте.  Поэтическая

иллюзия Тютчева наложила отпечаток на его  политические

сочинения этого периода.                              

   Мировоззрение Тютчева  обычно рассматривается в кон-

тексте философских идей европейского романтизма. Введе-

ние  в идеологический кругозор Тютчева новых - в данном

случае дантовских - источников подводит нас к более ши-

рокой проблеме:  преодоление культуры XVIII в. вызывало

актуализацию более раннего, доренессансного культурного

наследия,  в частности великих идей, рожденных в эпохи,

отвергнутые "веком философов".  Тютчев в контексте дан-

товской  и  додантовской  космогонии,  натурфилософских

идей средних веков - проблема, еще ждущая исследования.

Одновременно  дан-товские истоки имперских идей Тютчева

бросают свет на тютчевскую традицию в "имперской  теме"

молодого Мандельштама.                                

  

1983                                               

 


 I См.:  Чаадаев П. Я. Полн. собр. соч. и избр. пись-

ма: В 2 т. М., 1991. Т. 2. С. 214-215.                

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

содержание   ..   100  101  102  103  104  ..