Соучастие. Социальные, криминологические и правовые проблемы (Бурчак Ф.Г.) - часть 8

В сфере уголовного права эта минимальная связанность
третьих лиц с действиями исполнителя определяется как
пособничество преступлению, максимальная же - как под-
стрекательство и организация преступления. Конечно и по-
собничество, и подстрекательство, и организационная дея-
тельность- понятия весьма емкие. В пределах одной и той
же функциональной роли степень напряженности дейст-
вий конкретного соучастника, их влияние на действия ис-
полнителя, а, следовательно, и оценка их общественной опас-
ности могут быть весьма различными. Но это уже вопрос,
который по праву занимает важное место в уголовно-пра-
вовой теории, в частности в тех ее разделах, которые посвя-
щены вопросам индивидуализации ответственности соуча-
стников. Криминологический же подход к этой проблеме
связан прежде всего с тем, что эти действия третьих лиц
выступают в одном причинном ряду с преступлением, со-
вершенным исполнителем.

Сложность этой проблемы в ее практическом воплоще-
нии заключается прежде всего в том, что в причинную за-
висимость с совершаемым лицом преступлением нередко
включаются и такие действия третьих лиц, которые по сво-
им внутренним свойствам, сущности криминогенного со-
держания иметь не могут, А это значит, что в задачу кри-
минологии, предметом изучения которой является преступ-
ность, входит установление дополнительных критериев, с
помощью которых из всех действий третьих лиц, причинно
связанных с преступной деятельностью исполнителя, дол-
жны быть выделены те, которым присущи криминогенные
свойства.

Мы уже говорили о том, что в деятельности получает
свое выражение внутренний настрой личности, ее социаль-
ная ориентация. Но для того чтобы выявить их, необходи-
мо рассматривать конкретную деятельность лица, причинно
связанную с преступным поведением исполнителя, в кон-
тексте всего социального поведения лица, в контексте кон-
кретной жизненной ситуации, в которой эта деятельность
развивается. Только так мы сможем проникнуть во внутрен-
нюю сущность действий, ставших объектом криминологиче-
ского изучения, только так мы сможем определить степень
их общественной опасности и на этой основе высказать со-
ображения о включении этих действий в сферу уголовно-
правовых интересов.

На необходимость проводить различие между сущест-
вом действий того или иного лица и его внешним проявле-
нием неоднократно указывал В. И. Ленин. <Представьте
себе,- писал он,- что ваш автомобиль окружают банди-
ты и приставляют вам револьвер к виску. Представьте се-
бе, что вы после этого отдаете бандитам деньги и оружие,
предоставляя им уехать на этом автомобиле. В чем дело?
Вы дали бандитам оружие и деньги. Это факт. Представьте
теперь себе, что другой гражданин дал бандитам оружие
и деньги, дабы участвовать в похождениях этих бандитов
против мирных граждан.

В обоих случаях есть соглашение. Записано оно или нет,
сказано оно или нет, это не существенно. Можно себе пред-
ставить, что человек отдает молча свой револьвер, свое
оружие и свои деньги. Ясно содержание соглашения. Он го-
ворит бандитам: <Я тебе дам револьвер, оружие и деньги,
ты мне дашь возможность уйти от приятной близости с то-
бой>... соглашение налицо. Точно также возможно, что мол-
чаливое соглашение заключается человеком, который дает
оружие и деньги бандитам для того, чтобы дать им возмож-
ность грабить других, и который потом получает частицу
добычи. Это тоже молчаливое соглашение.

Я вас спрашиваю, найдется ли такой грамотный человек,
который не сумел бы различить обоих соглашений. Вы ска-
жете: это наверно кретин, если действительно найдется
такой человек, который не способен различить то и другое со-
глашение...> [9, 341- 342]. Эту же мысль В. И. Ленин раз-
вивал и в другом месте, указывая на невозможность при-
знать лицо, давшее бандитам автомобиль, оружие, деньги,
во всех случаях <соучастником бандитов (хотя бандиты,
сев на автомобиль, могли использовать его и оружие для
новых разбоев)> [10,19].
Таким образом, криминологическое осмысливание кон-

кретной реальности, заключающейся в том, что действия
третьих лиц, пересекаясь с действиями исполнителя пре-
ступления, тем самым включаются в причинную цепочку,
приводящую к преступлению, должно привести к установ-
лению определенной суммы признаков, по которым эти дей-
ствия можно рассматривать как общественно опасные.
Именно совокупность таких объективных и субъективных
признаков должна служить критерием, с помощью которого,
на базе уголовной политики, формулируется конкретный
уголовно-правовой запрет, формируется и конструируется
определенная норма закона.

5. Недостаточная глубина социологического и кримино-
логического осмысливания определенной социальной реаль-
ности или ее неправильная интерпретация неизбежно отра-
жаются в уголовном законе. При этом последствия такого

отражения могут быть, зачастую, прямо противоположны-
ми: то ли область законодательного регулирования в кон-
кретной сфере борьбы с преступностью окажется чрезмерно
узкой и практике для надлежащего осуществления стоящих
перед ней задач придется прибегать к распространительно-
му истолкованию отдельных уголовно-правовых норм, то ли,
наоборот, отдельная норма уголовного закона окажется
сформулированной настолько широко, что будет охватывать
и те действия, которые по степени своей опасности должны
либо находиться в другом ряду, либо вообще не подпадать
под область уголовной юрисдикции. Примеры и той и дру-
гой крайности можно привести, не выходя за рамки инсти-
тута соучастия.

Как известно, уже в первых советских уголовно-право-
вых актах, вызванных к жизни борьбой с контрреволюцией,
делалась попытка определить различные формы антиобще-
ственных действий, направленных против власти рабочих и
крестьян, против нового революционного порядка '. Ана-
лиз этих актов и, в частности, тех из них, которые содержа-
ли постановления, устанавливающие ответственность от-
дельных соучастников, позволяет проследить, как осущест-
влялось криминологическое осмысливание конкретной

' Еще 26 октября (8 ноября 1917 г.) Всероссийский съезд Совегов
известил об аресте министров Временного правительства и предложил
всем армейским организациям принять меры к аресту Керенского, при-
чем всякое пособничество Керенскому рассматривалось как тяжкое го-
сударственное преступление [88, 20]. 27 октября (9 ноября) Военно-
революционный комитет обратился ко всем фронтовым и тыловым ар-
мейским, корпусным, дивизионным и ротным комитетам и Советам ра-
бочих, солдатских и крестьянских депутатов с призывом арестовать
Корнилова и <всех изобличенных участников его заговора как врагов
народа и революции> [89, 60}.

реальности, требующей использования уголовно-правовых
средств борьбы, как зарождался и оформлялся институт со-
участия. В законодательных нормах этого периода один за
другим назывались соучастники: исполнители, пособники,
подстрекатели, организаторы, а также укрыватели и недо-
носители; делалась попытка дать обобщенное описание
конкретных видов соучастия '.

Попытка обобщить эти разрозненные постановления пу-
тем формулирования общих принципов уголовной ответст-
венности соучастников была предпринята в <Руководящих
началах по уголовному праву РСФСР>, изданных НКК)
РСФСР 19 декабря 1919 г. [23]. В этом акте, являвшемся
первой пробой формулирования и систематизации норм
Общей части советского уголовного права, назывались три
вида соучастников: исполнители, подстрекатели и пособни-
ки ". Организаторы, о которых шла речь в ряде первых де-

' Например, в инструкции НК.Ю РСФСР от 19 декабря 1917 г. <О
революционном трибунале, его составе, делах, подлежащих его веде-
нию, налагаемых им наказаниях и о порядке ведения его заседаний>
указывалось, что <революционному трибуналу подлежат дела о лицах:
а) которые организуют восстание против Рабоче-Крестьянского Прави-
тельства, активно противодействуют последнему... или призывают дру-
гих лиц к противодействию или неподчинению ему> [20]. В ст. 2 декре-
та СНК РСФСР <О взяточнистве> от 8 мая 1918 г. устанавливалось,
что такому же наказанию, как виновные в принятии взяток, подвер-
гаются лица: <а) виновные в даче взятки и б) подстрекатели, пособни-
ки и все прикосновенные к даче взятки служащие> [21]. Следующий
за ним декрет, направленный на борьбу с преступлениями,- <О спе-
куляции>,-принятый 22 июня 1918 г. [22], уже не ограничивался
простым перечнем подстрекателей, пособников и прикосновенных к
преступлению лиц и указанием на их равную в принципе ответствен-
ность с главным виновником, но и давал также примерный перечень
деяний, рассматриваемых как соучастие в спекуляции, позволяющий су-

дить, насколько широко законодатель в тот период очерчивал круг
соучастников, а следовательно, и о том, как он истолковывал конкрет-
ную криминологическую реальность.

В законодательной практике Украинской ССР термины <пособник>,
<соучастник> и <подстрекатель> впервые встречаются в декрете СНК
УССР от II июня 1919 г. <Об ответственности лиц, виновных в пере-
возке помимо почтового ведомства писем, денег и посылок>. Ст. 2 это-
го декрета, в частности, устанавливала, что <пособники, соучастники,
подстрекатели и прикосновенные лица отвечают наравне с главными
виновниками>.

* Вопросам соучастия посвящен раздел V <Руководящих начал>
(ст. 21-24). Ст. 21 указывает, что <за деяния, совершенные сообща
группою лиц (шайкой, бандой, толпой), наказываются как исполнители,
так и подстрекатели и пособники. Мера наказания определяется не сте-
пенью участия, а степенью опасности преступника и совершенного им
деяния>.

Следует указать, что данное выше определение соучастия ограни-
чено в двух направлениях. Во-первых, оно охватывает лишь соучастие
в форме участия в организации, т. е. соучастие 501 ^спепэ, и участие в

кретов Советской власти, в этом акте вообще не упомина-
лись. Не упоминались они и в первом советском Уголовном
кодексе, утвержденном третьей сессией ВЦИК. 22 мая 1922 г.
[24], Как и <Руководящие начала> этот кодекс называл
лишь исполнителей, подстрекателей и пособников '. Не из-
менилось положение и с принятием 31 октября 1924 г. перво-
го общесоюзного закона, посвященного вопросам уголовной

ответственности,- Основных начал уголовного законода-
тельства Союза ССР и союзных республик [19]. В этом ак-
те вопросам соучастия была посвящена только одна ста-
тья, в которой указывалось, что наказание <применяется в
отношении всех соучастников (подстрекателей, исполните-
лей, пособников) в зависимости как от степени их социаль-
ной опасности, так и от степени участия в преступлении>.
Как видим, здесь устанавливается только общий принцип
ответственности при соучастии, но не дается ни определения
самого института, ни видов соучастников, круг которых по-
вторяет то, что было зафиксировано и в <Руководящих на-
чалах>. Естественно, что за эти пределы не выходили и при-
нятые в 1927-1937 гг. республиканские уголовные кодексы,
которые в конструкции своей Общей части базировались (с
некоторыми нюансами) на положениях <Основных начал>
1924 г.

И только с принятием в 1958 г. Основ уголовного зако-
нодательства Союза ССР и союзных республик [17] круг
соучастников был дополнен фигурой организатора. Возни-
кает вопрос: что же изменилось к моменту принятия Основ

толпе. Соучастие же в собственном смысле этого слова остается, по
существу, за рамками данного определения. Во-вторых, оно ограничи-
вает критерий наказуемости соучастников. Это ограничение критерия

ответственности приводит фактически, как справедливо замечает
А, Н. Трайнин [220, 48}, к отрицанию института соучастия в целом, так
как игнорирование степени участия того или иного лица в преступле-
нии и выдвижение на первый план его общественной опасности делает
ненужным существование специального института. Такое ограничение
тем более непонятно, что <Руководящие начала> противопоставляют
степень участия в преступлении степени опасности преступника, в то
время как в действительности степень участия преступника в осущест-
влении преступного деяния сплошь и рядом является существенным
показателем его опасности.

' Мы не вдаемся здесь в характеристику отличий постановлений
о соучастии, данных в УК 1922 г., а также в <Основных началах уголов-
ного законодательства Союза ССР и союзных республик> и принятых
на их базе республиканских уголовных кодексах, хотя и сами эти от-
личия являются интересным материалом для суждений о том кримино-
логическом подходе, который был использован законодателем в то вре-
мя. Подробный разбор этих отличий дан в нашей книге <Учение о со-
участии по советскому уголовному праву>, выпущенной в свет изда-
тельством <Наукова думка> в 1969 г. [65].

в той криминологической реальности, которая одна только
и является почвой для законодательного урегулирования
поднимаемых жизнью, практикой борьбы с преступностью
вопросов? Если говорить конкретно об организаторской
деятельности, то за истекшие десятилетия число лиц, совер-
шающих преступления в такой форме, неизменно сокраща-
лось. Криминологическая реальность, следовательно, не
только не ухудшилась, а наоборот, разрядилась. А это зна-
чит, что изменился подход к проблеме, изменилось ее кри-
минологическое и юридическое осмысливание.

Постфактум всегда трудно говорить о том, чем руковод-
ствовался законодатель, принимая то или иное решение, как
оценивал он существующую на момент принятия закона кри-
минологическую реальность. Это особенно трудно сделать
в отношении <Руководящих начал>, принятых свыше 65 лет
тому назад. Но между <Руководящими началами> и дейст-
вующим законодательством лежат две уголовно-правовые
кодификации. И, поэтому, по тем взглядам, которые разви-
вались на страницах печати в ходе этих кодификаций, дово-
льно точно можно составить представление о том подходе,
который существовал к этой проблеме. Это тем более легко
сделать еще и потому, что отголоски высказываемых тогда
точек зрения были слышны и после принятия нового уго-
ловного законодательства [117, 132-, 196, 410}.

6. Сторонники решения вопроса об ответственности за
организаторскую деятельность без посредства ее урегули-
рования в Общей части уголовных кодексов обычно приво-
дят аргументы двух видов. Во-первых, они утверждают, что
деятельность организатора настолько опасна, что ее нет не-
обходимости отличать от действий наиболее опасного из
соучастников - исполнителя, который своими руками осу-
ществляет преступление. И, во-вторых, что организатор
всегда принимает участие в осуществлении преступления и

поэтому ни для урегулирования вопроса об его ответствен-
ности, ни для квалификации его действий нет необходимо-
сти в специальных установлениях Общей части.

И первый и второй аргументы представляются нам не-
состоятельными. Их несостоятельность проявляется преж-
де всего в плане юридическом. Начнем с первого из
них.

В условиях провозглашения уголовным законом в прин-
ципе равной ответственности всех соучастников (а именно
так решался вопрос и <Руководящими началами>, и после-
дующими актами) едва ли есть какие-либо основания
умалчивать о каком-либо из соучастников только потому,
что он будет отвечать как исполнитель. Ведь такую же

ответственность, как исполнитель, несут по закону и другие
соучастники, названные в законе.

'Что же касается второго утверждения, а именно, что
организатор всегда принимает непосредственное участие в
совершении преступления, то оно не отвечает и фактичес-
кому положению дел. Нами в общей сложности было изу-
чено 20 дел, по которым один из соучастников преступле-
ния был признан судом организатором и его действия были
квалифицированы со ссылкой на ст. 19 УК УССР. Так вот,
из этих 20 дел в 8 зафиксировано, что организатор непос-
редственного участия в совершении действий, образующих
объективную сторону состава преступления, не принимал.
Напомним еще раз, что речь шла не об организованных
группах, а о преступлениях, относящихся к соучастию в
собственном смысле этого слова. Таким образом, кримино-
логическая реальность не дает оснований для такого уго-
ловно-правового решения, которое исключало бы органи-
затора из общего круга соучастников преступления и остав-
ляло бы вопрос об его ответственности нерешенным в
Общей части,

Можно было бы, обращаясь к юридической стороне во-
проса, сослаться и на то, что никакого различия в этом пла-
не между организатором, с одной стороны, и подстрекате-
лем или пособником, с другой, вообще провести нельзя.
Ведь и последние, если они сверх своих подстрекательских
или пособнических функций, еще принимают к тому же
непосредственное участие в совершении преступления, прив-
лекаются на практике к ответственности как исполнители,
поскольку считается, что их исполнительская деятельность
поглощает всякую другую.

Однако дифференциация ответственности соучастников, ее
индивидуализация применительно к степени участия в пре-
ступлении требуют полного учета всего сделанного испол-
нителем сверх того, что связано с осуществлением объек-
тивной стороны состава.

Таким образом, недостаточно полное криминологическое
осмысливание проблемы ответственности организатора мо-
жет привести, с одной стороны, к тому, что его деятельность
(когда он не принимает непосредственного участия в со-
вершении преступления) вообще останется за бортом уго-
ловно-правового регулирования', а, с другой (когда он дей-
ствует как исполнитель) - к тому, что его организаторская

' По уголовному законодательству, действовавшему до принятия
Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик,
это, как и некоторые другие упущения, компенсировалось существова-
нием института аналогии.

деятельноть будет неучтенной при определении степени его
участия в совершении преступления.

7. Противоположный пример ненадлежащего кримино-
логического осмысливания проблемы соучастия можно ви-
деть в том, что к числу действий, причинно связанных с по-
ведением исполнителя,- а именно они то и составляют
соучастие в преступлении,- были отнесены и действия, ко-
торые в причинной связи с поведением исполнителя не на-
ходятся, а именно - заранее не обещанное укрывательство.

Число примеров, когда неполный учет криминологичес-
кой обстановки или неадекватная ее оценка приводят к свое-
образным деформациям на уровне конструкции уголовной
ответственности, можно было бы продолжить. Но и сказан-
ное со всей очевидностью показывает важность учета всех
этих обстоятельств.

Поскольку в криминологическом плане причины, обус-
ловливающие поведение исполнителя, представляют опас-
ность для социалистических общественных отношений, го-
сударство, общество должны стремиться к их нейтрализа-
ции. В тех же случаях, когда в качестве таких причин
выступают действия других лиц, необходимо криминологи-
ческое осмысление целесообразности использования для
борьбы с ними средств уголовной репрессии, а если это бу-
дет признано необходимым, то и выявление границ, преде-
лов, до которых борьбу с действиями, причинно обуслов-
ливающими поведение исполнителя преступления, целесооб-
разно вести с помощью этих средств.

Как показывает практика борьбы с преступностью, та-
кие действия могут быть достаточно разнообразны. Они мо-
гут заключаться и в активном влиянии на лицо, на форми-
рование у него решимости совершить определенные, запре-
щенные законом действия, и в понуждении его к таким
действиям, и в планировании, организации их. На уголов-
но-правовом уровне такая деятельность охватывает весь
спектр поведения соучастников - от интеллектуального по-
собничества, способствующего формированию умысла ис-
полнителя, до организации преступления.

Наиболее опасными из этих действий являются те, ко-

торые связаны с проявлением инициативы лица в соверше-
нии преступления, поскольку в широком плане это означа-
ет что такое лицо выступает в качестве первопричины пре-
ступления.

3. Инициатор преступления и его криминологическая
характеристика

1. Роль инициатора преступления может быть надлежаще
осмыслена именно на криминологическом уровне, поско-
льку уголовный закон такой фигуры не знает и инициативу
в совершении преступления, по общему правилу, связывает
с действиями соучастников преступления или со специаль-
ными составами, предусмотренными в Особенной части
Уголовного кодекса. Но на криминологическом уровне для
всестороннего исследования проблем, связанных с проявле-
нием инициативы в организации совместной преступной
деятельности, открываются самые широкие перспективы.
Дело в том, что понятие <инициатор преступления>- это,
по существу, криминологический аналог социально-психо-
логического понятия <лидер> для тех случаев, когда речь
идет о совместной антиобщественной деятельности. Поэто-
му применительно к анализу деятельности инциатора пре-
ступления следует опираться на общесоциологические
и социально-психологические характеристики деятель-
ности лидера как стержня, объединяющего людей для
достижения общей, значимой для всех объединяемых,
цели.

В формировании преступления роль инициатора может
быть самой различной: от рождения <идеи> совершить пре-
ступление и <навязывания> ее конкретному лицу, выступаю-
щему в качестве исполнителя его преступных замыслов,
и кончая организацией всей преступной деятельности одно-
го или нескольких лиц.

Следует отметить, что <уровень> инициативы, проявляе-
мой лицом, степень его усилий по воплощению своих пре-
ступных замыслов в жизнь, обнаруженные при этом изоб-
ретательность, настойчивость и последовательность, также
как и характер употребленных при этом приемов и средств,
во многом зависят как от личностных свойств самого ини-
циатора, уровня его антисоциальности, так и от конкретной
ситуации, в которой его деятельность протекает, от лично-
стных качеств, ценностных ориентаций тех, на кого он стре-
мится оказать свое воздействие. Зависит деятельность ини-
циатора и от характера, длительности и стойкости межлич-
ностных связей, существующих между ним, с одной стороны,
II теми, кто попадает в орбиту его инициативы, с другой.
В тех случаях, когда речь идет о групповой деятельности,
она зависит и от характера группы, от системы господст-
вующих в ней ценностей, от степени сорганизованности ее
участников.

2. Можно считать бесспорным, что в любом преступле-
нии, в котором участие принимают два или большее коли-