О науке. Том I (В.И. Вернадский) - часть 14

Наряду с минералогической коллекцией Гёте должно быть поставлено его большое остеологическое собрание, до известной степени носящее характер палеонтологический, так как в нем были собраны кости послетретичных ископаемых, находимых постоянно в то время в Саксен-Веймарском герцогстве и в окрестных местах при постройках, в каменоломнях, в глинищах и при добыче песка. Эта остеологическая коллекция создавалась в связи с анатомо- морфологическими трудами Гёте.

Собрание коллекций было для Гёте не препровождение времени любителя, знатока, - оно было одним из способов его научной работы. Гёте пришел этим путем в материально благоприятных условиях своей жизни к созданию своеобразного музея, сейчас сохраненного. Гёте, в результате этой работы, становился знатоком той области знания, предметы которой он собирал. Он держал в своей памяти этим путем огромное количество точно установленных, постоянно обдумываемых фактов. Он распространял этот способ научной работы на изучение нумизматики, рисунков, гравюр, камней, скульптуры, медалей. Он работал так упорно и систематически всю жизнь. Работал как ученый.

Своеобразную форму приняло для Гёте при этом изучение живых тел природы - живых существ. Гёте не собирал систематически гербария, коллекций насекомых или птиц. Едва ли правильно объяснять это тем, как это делали, что для этого у него не хватало времени, вернее, это было связано у Гёте с его представлениями о биосфере. Живое он считал необходимым изучать не в мертвых его остатках, а только в живом состоянии на воле. Он собирал и изучал живые предметы.

Гёте неустанно гербаризировал, определял живые растения, ставя их в систему. Ботанические сочинения Линнея и, по-видимому, его "Система природы" были его настольной книгой во время его путешествия по Италии (1787-1788), когда он достиг первых научных обобщений в этой области знания. Таковы его морфологические работы. Он определял открывшиеся ему новые растения итальянской флоры. В своих частых отдыхах на минеральных водах в Чехии - в Теплице и в Карлсбаде и их окрестностях - определение растений и их собирание (среднеевропейская флора) представляли одну из форм его отдыха, к которому он привлекал светских знакомых и друзей, курортную публику. Он приспособил себе здесь молодого помощника, практического знатока местной флоры, студента Ф. Дитриха, гербариста, из семьи "травоискателей", у которых знание

местонахождения редких, но медицински важных как в народной медицине, так и в аптеках, растений передавались из поколения в поколение и являлось профессией. Эта профессия травоискателей, может быть, начавшаяся в средние века, в этой области Чехии связана с уходом в более глухие места бежавших из университетских городов медицинских студентов в 30-летнюю войну, разорившую эти области тогдашней священной Германской империи. Ф. Дитрих собирал живых представителей флоры, их определял и подбирал объекты для изучения

Гёте[36].

Гёте в 1780-х годах и другим путем создал себе базу для живого наблюдения растений - в Веймаре были собраны под его руководством драгоценные иноземные растения в теплицах, а в парках великолепные дендрологические коллекции. В библиотеках Веймара им в течение десятков лет собрана была богатая литература, нужная для определения живых и мертвых тел природы.

Его методика наблюдателя природы не ограничилась собиранием только коллекций в той или иной форме.

Гёте наблюдал природу и в более грандиозных ее процессах. В многочисленных путешествиях Гёте пешком и на лошадях объездил значительную часть современной Германии, значительные части Польши, Франции (из теперешней Франции он был только в Страсбурге, не был в Париже), Чехословакии, Австрии, Швейцарии, Италии (кончил Сицилией и Пестумом). Лишь неспокойное для мирных передвижений время разгара наполеоновских войн начала ХIХ в. остановило планы дальнейшего расширения личного знакомства Гёте с новыми странами. Перед наступающей бурей в конце 1797 г.

Гёте вернулся из Швейцарии назад в Веймар, отложив, казалось навсегда, в тревожные наступившие годы новую большую поездку в Италию, куда он стремился.

Все эти передвижения Гёте, помимо тех или иных причин, их вызвавших, были всегда связаны с изучением памятников искусства, зодчества, скульптуры, театра, музыки, живописи, древности, прежде всего античной, и широким изучением живой и мертвой природы каждой местности. Гёте охватывал каждую новую страну как натуралист и как художник. Помимо живой природы, главным образом растительности, на первое место перед ним выступали большие проблемы биологического характера.

Мы увидим ( 15, 46), что Гёте чувствовал природу, как живую.

Природа для него была область жизни, т.е. биосфера. За пределы биосферы можно выходить только мыслью и взором - взором и мыслью в звездное небо, мыслью в недра планеты. Пантеистическое чувство, охватывавшее Гёте, конкретно не выходило за пределы биосферы. В одном месте своих сочинений Гёте указывает о своем переживании: находясь на гранитной вершине Брокена на Гарце, через гранитную почву, на которой он стоял, он чувствовал излияние на него внутренности ядра планеты[37]. Это чувство не отвечало реальности. В действительности Гёте, находясь на гранитной вершине, не выходил не только за пределы земной коры, но не выходил за пределы влияния жизни, так как гранитная оболочка земной коры отвечает

метаморфизованным былым областям жизни, былым биосферам.

Характерно, что Гёте, научно и пристально наблюдавший атмосферу, оставался чужд при этом видимой в ней картине Космоса - звездному и планетному миру. Он интересовался ими как образованный человек, не более, не как натуралист-испытатель природы, хотя нередко наблюдал в телескоп небесные явления.

Геологическая работа в немецких ученых кругах в эпоху Гёте шла вне того основного русла, которое благодаря, главным образом, английским и шотландским геологам привело течение научной мысли к ее современному уровню.

Современники Гёте - Д. Геттон (1726-1797, главным образом с 1788), У. Смит (1769-1838, главным образом с 1791), Д. Плейфер (1748- 1819, главным образом с 1802), Ч. Ляйель (1797-1875, главным образом с 1830) - оказали в эпоху Гёте решающее влияние на судьбу геологии. Но Гёте, как и другие немецкие геологи этого времени (1788-1832), этого не сознавали и даже работ их не знали. Такие новаторы геологической научной мысли как Геттон и Смит были Гёте

неизвестны даже по имени. Об их достижениях немецкие ученые узнавали прямо или косвенно иногда через десятки лет[38].

Немецкая геолическая работа шла своим путем, представляла в науке долго провинциальное, неяркое течение, которое в значительной мере в данное время шло по неверному пути и которое к последним годам жизни Гёте было захвачено и перемолото в корне мировым течением мысли. Мы видим теперь, что и тот спор о нептунизме и плутонизме, который всю жизнь горячо охватывал Гёте (нептунистический центр был недалеко от него во Фрейбурге - А.Г. Вернер, 1750-1817), который занимал десятилетия мысли геологов, особенно немецких, и казался современникам важным, но в действительности им не был, - эти оба представления или сводили всю структуру изучаемых геологами явлений к влиянию поверхностных сил, царящих, по современной терминологии, в биосфере - нептунисты (преобладающая роль воды - Нептуна), или допускали преобладающее влияние глубоких частей планеты, ярким проявлением которых являлись вулканы - плутонисты. Высокая температура вулканов объяснялась нептунистами связанными с поверхностью планеты химическими явлениями (подземные пожары и т.п.)[39], а вулканистами в эпоху Гёте она относилась к той теплоте, которая наблюдается в каждой точке планеты при углублении с поверхности Земли в ее глубь, как к факту наблюдения, или связывалась с

космогоническими гипотезами.

Геттон в конце ХVIII в. связал увеличение температуры с метаморфизмом, беря увеличение температуры как точно установленный эмпирический факт, не вдаваясь в его объяснения. Он положил в основу научной работы геологов принцип актуализма, т.е. необходимость при суждении о прошлом Земли исходить из наблюдений сейчас происходящих в ней геологических явлений. Он был прав, так как объяснить это можно было только после открытия радиоактивности в ХХ в.

В основе этого положения лежит эмпирическое обобщение, что в геологии проявляется большое дление - очень долгое время, в течение которого выявляется влияние ничтожных, незаметных в течение человеческой жизни окружающих нас явлений. "Капля воды разрушает

камень". Наблюдаемая нами окружающая природа геологически вечна. Но наряду с этим У.Смит, землемер по профессии, положил основы геологической стратиграфии, точно доказав, что в истории Земли неизменно происходит смена во времени биоценозов и форм живых организмов. Работы Кювье и создание новой науки - палеонтологии - положили прочные научные основы этому новому геологическому явлению. Принцип актуализма был в этом отношении уточнен и ограничен. Геттон правильно учел влияние нынешней высокой температуры для более далеких от земной поверхности явлений.

Немецкие плутонисты эпохи Гёте, как наиболее влиятельный из них Леопольд фон Бух (1774-1853), были далеки от осторожной работы англосаксонских исследователей школы Геттона-Ляйеля. Они часто исходили из теоретических представлений, ходом науки не оправданных и часто в корне неверных.

Гёте оставался чужд представлениям плутонистов, он был нептунистом, идеи которых долго господствовали среди немецких геологов под влиянием А.Вернера, которого высоко ценил Гёте, хотя идей его минералогических и геологических он не разделял[40].

Спор был сведен к experimentum crucis [решающему эксперименту], к происхождению базальта, которое Вернер объяснял морским осадком, Гёте - кристаллизационными силами, а ряд геологов других стран и немногие немцы, как И.К. Фойхт (I.K.W.Foigt, 1752- 1821) более правильно рассматривали (Фойхт, 1796) как вулканическую породу. Фойхт был близок к Гёте, хотя являлся его учителем в геологической полевой работе, авторитет его как геолога был высок для Гёте, но в этом конкретном явлении Гёте ошибочно его

не признавал[41].

Нельзя забывать политических условий для того, чтобы понять положение Гёте в области геологических проблем того времени.

Немецкие ученые, как вкратце уже упоминалось, были годами отрезаны континентальной блокадой от Англии, где в это время создавались (Геттон, Смит) основные понятия и методика новой геологии. Они их не знали и на них эта работа оказала влияние лишь тогда, когда их методика работы и понимание происходящего сложились. Им пришлось переучиваться.

Связь с Англией французских ученых не прерывалась. Дэви, например, несмотря на блокаду, жил в Париже и переносил туда, в мировой научный центр того времени, достижения творческой великобританской геологической работы. Мы, которые пережили 1918- 1920 гг., ярко можем представить последствия для науки блокады Наполеона, длившейся дольше и в условиях общения много менее интенсивного, чем в ХХ в.

Для натуралиста основной работой, однако, является всегда, а в новое время, в ХVIII-ХХ столетиях в особенности, не построение гипотез, гипотетических обобщений, объяснений или теорий, но точное установление и изучение конкретных научных фактов, эмпирическая работа исследователя, участие в коллективной вековой работе над созданием эмпирического научного аппарата естествознания (см. 7).

Этот элемент всегда присутствует в работе натуралиста, и он один сам по себе может дать, и всегда дает ему, жизненное удовлетворение и

понимание окружающего.

Спорные вопросы и объяснения гипотез не являются, вообще говоря, основной его работой. Их может и не быть, и они могут стоять в стороне от круга знаний натуралиста.

У Гёте они были в значительном развитии, но они не составляли основного элемента его работы, охватывая по времени и по труду небольшую часть его жизни. В основе лежала у него наблюдательная и опытная эмпирическая работа естествоиспытателя. В ее процессе Гёте, одаренный глубочайшим художественным творчеством, интуитивным переживанием природы, пантеист и точный натуралист, мог углубляться и охватывать окружающее несравнимо более точно и глубоко, чем в гипотезах и научных построениях вроде нептунизма, на который обычно обращают внимание при оценке Гёте как

натуралиста[42].

В геологии он определял породы и минералы, поскольку это можно было сделать в его время. Он работал в поле, как геолог, готовился к своим геологическим экскурсиям так же, как он готовился к изучению древности или произведений искусства. Он овладевал раньше известным в литературе о геологическом строении местности. В этой работе он стремился к наибольшей точности и брал из нее все, что можно было взять в его время и в его условиях. В очень многих своих обобщениях он так же ошибался, как и в нептунистических представлениях. Но наряду с этим, конечно, он был в очень многих случаях и впереди своего времени. "Ошибки" при таком характере не были ошибками в нашем обычном понимании этого слова. Это было проявление уровня знания времени, раз только (что и было на деле) он

работал в поле и в кабинете, как настоящий натуралист своего времени. В виде примера отмечу три геологические проблемы и достижения Гёте, в которых он опередил свое время.

Во-первых, он явился одним из инициаторов создания геологической карты Тюрингии. Любопытно, что цвета для обозначения разных геологических формаций были выбраны Гёте исходя из его идеи о цветности. Он придавал геологической карте большое значение для геологических разведок и с этой точки зрения поддержал карту Тюрингии, построенную геогностом и натурфилософом Кеферштейном (1784-1866). Цвета этой карты вошли в жизнь и сохранились в современных геологических картах планеты. Они были введены в жизнь международным соглашением на Международном геологическом конгрессе в Болонье в 1878 г.

Другая новая в то время идея Гёте связана с вопросом о геологическом значении ледниковых явлений. Наблюдая в Альпах современные ледники, он правильно заключил о большом значении ледниковых процессов в прежнее геологическое время в Швейцарии и в Германии и о связанных с этим изменением климатических условий. Он связывал это с существованием в это время похолодания климата. Он был в числе передовых геологов, у которых росла эта идея, давшая начало через 40-50 лет после смерти Гёте новой науке гляциологии.

Еще ярче, мне кажется, это выявляется в его понимании геологического времени. Здесь он на несколько поколений шел впереди. Он был совершенно свободен от библейского и ньютоновского

представления о времени. Он мыслил о миллионах лет существования Земли и даже существования человека. Я не знаю таких его печатных выступлений при жизни. Эти его высказывания были опубликованы в посмертных работах (План истории Земли и др.; также в записи разговоров).

Гёте был одним из первых, который заговорил на Западе о миллионах лет геологического времени, о такой длительности нашей планеты после тысячелетнего перерыва. Это являлось следствием его пантеистического религиозного сознания. Он так же, как Геттон, мог не мыслить о начале и конце земной природы, пока оставался в пределах геологических наблюдений.

Гёте был ярким актуалистом в геологии. Это логически вытекало из его представления о длительности геологических процессов. Эти представления были независимы от Геттона и английских и шотландских геологов[43]. Один из друзей Гёте, с которым он был в тесном контакте в геологической работе, К.Э. фон Гофф (1771-1837), живший недалеко в Готе, развивал на геологическом материале те же идеи. Немецкие ученые неправильно придают фон Гоффу значение новатора в этой области геологии. Хронологически ясно, что это неверно. Ими были Геттон, Плейфер. Эти примеры достаточны, чтобы

выявить живую творческую мысль Гёте в геологии.

Движение науки ХХ столетия находит в ней некоторые из своих корней, например, то новое представление о количественном учете геологического времени, которое так характерно для геологии наших дней. То же самое мы видим в конкретных, фактических наблюдениях Гёте: факты, им наблюдаемые, не прошли бесследно и остаются как ценные указания в архиве науки[44]. До конца жизни он стремился быть в курсе новых достижений и новых пониманий в геологии. С этой целью он пополнял свою минералогическую коллекцию, в старости особенно[45].

Гёте был очень чувствителен к погоде, к барометрическому давлению, но только ознакомившись с классификацией облаков, выработанной в 1802 г. квакером Л. Говардом (1772-1864), он стал в 1815 г. вести правильные наблюдения и зарисовки. Многолетних работ Ламарка (1800) в этой области он не знал. Интерес его к метеорологии проявлялся двойственно. Он первый в Германии организовал сеть метеорологических станций в Веймар-Эйзенахском герцогстве, которые быстро распространились в других ее государствах. Его инициативой вызвана была первая горная станция в Шнеекоппе в Исполинских горах (Крконошах) в Чехии.

Наряду с этими точными наблюдениями, его попытки объяснения, самый подход к ним, были неверны и архаичны. Гёте объяснял барометрические колебания колебаниями силы тяжести и видел в барометрическом давлении в связи с этим основное первичное явление для объяснения погоды.

Но основная работа с точки зрения натуралиста - сбор и организация новых фактов - была правильна: точное описание фактов прежде всего, а не их объяснение; и здесь работы Гёте не пропали[46].

Гёте был не только наблюдателем, но и экспериментатором.

Тут мы встречаемся с неправильной оценкой его работы в этой области, связанной с тем, что в гётевской литературе не привыкли достаточно учитывать его значение как натуралиста или, правильнее, не сознавалось значение эмпирической естественноисторической работы Гёте для понимания его индивидуальности.

Главной по массе труда и времени была в его жизни экспериментальная и наблюдательная работа для учения о цветах. Она длилась десятки лет. Гёте применял здесь наблюдения в путешествиях и поездках, в поле, в саду, в тенях деревьев, на каждом шагу, в быту.

Он отыскивал всякие случайные предметы, которые проявляли особые цветовые оттенки. Нельзя было сделать подарка ему более приятного, как найти такой предмет с особыми оттенками, например стеклянный цветной сосуд.

Конечно, для того чтобы это понять, надо было войти в его своеобразные представления о красках в природе. Друзья его так и делали, как, например Эккерман.

Для той же цели Гёте построил ряд новых остроумных приборов, создав целый физический кабинет. [Опыты его были точны, были позже проверены и повторены]. Собран им был огромный материал научных опытов, при проверке правильных, но все это сделано для доказательства теории, ясно для всякого физика времени Гёте, неверной.

Тут возникает любопытная загадка, по существу не психологическая, как часто думают, - а более глубокая. Она вскрывает, мне кажется, очень важные черты естествознания, остающиеся часто в тени в научной работе в наше время.

Огромная опытная и наблюдательная работа Гёте о цветности в природе не прошла бесследно в науке. Она вскрыла и вскрывает много новых, неизвестных до него фактов и явлений, при жизни его или после него частью другими вновь открытых. Так, например, Гёте первый (не Беккерель, позже независимо от него открывший) показал, что только синие и фиолетовые лучи заставляют светиться "болоньский шпат" (конкреции барита). Но эта работа имела другое, гораздо большее значение: она положила в действительности начало физиологической оптики, в то время не существовавшей. Гёте вскрыл световое явление, которое зависит от глаза и его проявления, а не только от физических свойств света. В этой области им установлено впервые множество новых явлений и фактов, и работы его при внимательном чтении могут открыть новое и сейчас. Как натуралист он сделал свое основное дело, но он неправильно только, и то относительно, его истолковал.

Его работы по физиологической оптике получили в дальнейшем ходе науки бльшее признание, чем это сперва сделал в 1859 г. Г. Гельмгольц. Работы Э. Геринга во многом оправдали Гёте, но и Геринг, и Гельмгольц оторвали объяснения Гёте от его неправильной антиньютонианской физической основы, столь дорогой для Гёте. В своей оптической работе Гёте все время шел наблюдением и опытом.

Он строил приборы, повторял новые открытия, например по кристаллооптике, углублялся в старую литературу, дал ценный - по первоисточникам - очерк истории учения о цветах и т.д. Характерно, что его больше занимала качественная, чем количественная сторона

явления. Мне кажется, что пересмотр материала, собранного Гёте, может вскрыть новое не только в физиологии цветности. Далеко и посейчас не все ясно и охвачено теорией в учении о цветности природы, в проявлении цветности в биосфере. Физиологическая оптика всего не объясняет.

Но не только в этой специальной, относительно небольшой области физиологии сказалось влияние Гёте. Он еще глубже повлиял на все учение об органах чувств, главным образом через И. Мюллера

(1801-1858). В учении И. Мюллера о специфических нервных энергиях, оказавших большое влияние на всю физиологию и через нее на психологию, сказалось влияние идей Гёте[47].

Будучи садоводом, имея в распоряжении своем оранжерею, Гёте производил опыты, которые могут рассматриваться как провозвестники экспериментальной ботаники ХХ столетия, развитие которой (Ф. Габерландт, К. Гебель) стоит в исторической неразрывной связи с идеями Гёте о метаморфозе растений, о значении междуузлия, увенчанного листом, и т.п. Гёте учитывал при этом и опыты и наблюдения практиков. В 1794 г. старый садовод-практик Зенгель в Дрездене продемонстрировал Гёте ряд примеров метаморфоза, которые он независимо от Гёте установил. Сейчас же по опубликовании работы Гёте о метаморфозе растений вошли в научный обиход, встречая как возражения, так и дальнейшее развитие (А. Браун, О. Декандоль). К концу ХIХ и начале ХХ в. они вновь обратили на себя внимание и повлияли на научную мысль (Гебель).

Охватывая природу как целое явление, Гёте явился одним из натуралистов, которые систематически вводили в научное мышление сравнительный метод научной работы. В частности, это проявилось в его остеологических работах, которые занимали его с конца ХVIII столетия, но опубликованы были много позже.

Нахождение межчелюстной кости в черепе человека, сделанное Гёте самостоятельно, в действительности открывалось много раз раньше, о чем Гёте и его современники не знали. О ней знал уже Везалий в ХVI столетии. Морфологически, но не генетически, Гёте связывал череп с позвонком, генетической связи при этом могло, по его мысли, и не быть. Эта работа Гёте имела влияние в создании сравнительной морфологии и не выходит из поля зрения в ней до сих пор. Эти работы отнюдь не являются столь важными для характеристики Гёте-натуралиста, как это часто указывают. Основной работой Гёте как натуралиста являлось не обобщение, всегда умозрительное, а искание и установление эмпирических факторов.

Научное естествознание и эмпиризм по существу неразделимы.

С опытной и наблюдательной работой такого рода связаны его интересы к прикладным проблемам естествознания, которые он для своего времени охватывал очень глубоко и широко, как очень немногие в его время. Здесь мы встречаемся с представлениями, столь же

глубоко связанными со всей его индивидуальностью и с его пантеистическим переживанием природы, как это мы видим и в его художественном творчестве.

Основное значение прикладного естествознания для жизни стало ясным в полном размахе только в наше время - в ХХ в. Но корни его можно проследить далеко вглубь, когда в ХV-ХVI столетиях научная

мысль проникла в мастерские художников, в лаборатории алхимиков, к инженерам, к ремесленникам, к техникам и купцам - в гущу жизни, вне ученых, схоластических тогда университетов, клерков, докторов юриспруденции и медицины, философов, теологов. Корни нашей современной науки, приведшей к великому подъему ХVII в., одинаково зиждятся в технике практиков - в гуще жизни - и в учености образованного общества.

В эпоху Гёте - с конца ХVIII столетия - сделан был второй решительный шаг, причем еще в ХVI-ХVII столетиях Ф. Бэкон (1561- 1625) ожидал от науки увеличения силы человека над природой, поставил ее задачей дать человечеству новые ее источники. Основной задачей науки стало улучшение условий человеческой жизни. Ученые, а не чуждые науке государственные люди, должны править человеческим обществом. Бэкон не одинок, эти мечтания проникали мыслителей ХVI столетия, приводили к социальным утопиям.

Великая французская революция с ее последствиями, бурно отразившаяся на жизни целого поколения - 1788-1815, привела к научному пониманию экономической эксплуатации, к объяснению ею бедности и нищеты одних - угнетенных народных масс - и богатства и роскоши других - господствующих классов и семейств династий.

Первые крупные политические мыслители, пришедшие к идеям социализма, как Сен- Симон (1760-1825), и к идеям анархизма, как В. Годвин (W.Godwin, 1756-1836), ясно и определенно выдвинули, как задачу точного знания - прикладной науки, создание народного богатства в такой мере, при которой при правильном его распределении не было бы в мире нищеты - недоедания - и вызываемых этим человеческих страданий.

Прикладное естествознание, в научной его форме, получило здесь новое глубокое научное обоснование, связавшее его с будущим человека - с новой формой его существования. Значение этих идей сказалось скоро после смерти Гёте в развитии социализма и получило глубокое научное обоснование в трудах К. Маркса.

Огромное историческое значение этого течения мысли стало ясным после нашей революции в происходящих сейчас на наших глазах попытках планировать государственную мощь для правильного распределения народного богатства и правильного использования производительных сил - природных и социальных.

Мне кажется, что Гёте, внимательно относившийся к проявлениям мысли первых социалистов, ярко выдвинувший реальную и научную силу прикладного естествознания как источника власти человека над природой и источника национального богатства, сознавал нарастание новой идеологии. Сознавал, что наука, и прежде всего прикладное естествознание, выдвигается как основная социальная сила будущего.

Конкретный опыт Гёте, как "камерального" министра, министра - хозяина маленького немецкого герцогства, дал ему, в свою очередь, и многолетнюю конкретную базу для размышления в этой же области.

В образной, художественной форме, как основную жизненную

цель научного знания, Гёте всего ярче выразил плод своего жизненного опыта во второй части "Фауста" (1830-1831). Высший смысл жизни Фауста он видел в овладении природой силами науки для блага народных масс, в создании наукой, я бы сказал языком ХХ в., - ноосферы[48]. Это казалось ему основной государственной задачей,

которая для государственных деятелей его времени реально в таком виде почти не существовала.

Здесь Гёте был впереди своего времени. Он, конечно, не мог предвидеть реального конкретного будущего и форм исторически сложившегося его выражения, которое начинает вырисовываться в наше время.

Но характерно, что в истории Фауста он придал как реальную задачу для деятельности одного человека такую, какая исторически совершалась только столетиями и массовой работой: отвоевание новой культурной земли у моря. Мне кажется, в художественной мировой литературе этот образ стоит одиноко.

Из предыдущего ясно, как заняты были время и мысль Гёте в течение всей его жизни научной работой натуралиста.

В связи с этим понятно, что Гёте внимательнейшим образом следил за ходом научного знания своего времени.

Круг людей, среди которых он вращался, был богат натуралистами и любителями природы. Многих самых крупных натуралистов своего времени он знал лично, со многими был в переписке.

В этом отношении жизнь его сложилась чрезвычайно необычно.

Поэт-натуралист, величайший писатель немецкого народа, слава которого сделалась при жизни всемирной, переведенный на все культурные языки, он, в то же время, больше чем обеспеченный материально, в качестве министра немецкого княжества вошел в правящие круги европейского, не только немецкого, общества.

Гёте в Веймаре занял особое положение прежде всего вследствие дружбы на всю жизнь с молодым герцогом Карлом Августом. Личная дружба эта переломила всю жизнь Гёте - конечно, не она одна, - но она явилась мощным реальным и действенным житейским фактором. Карл Август, гораздо менее одаренный духовно, чем Гёте, все же был необычным явлением в своей среде. Подобно Гёте, это был человек широких естественно-исторических интересов, особенно с начала ХIХ в., натуралист в душе, редкий тип натуралиста-правителя. Он сохранил до конца жизни интерес к этой области, много читал, знал природу не из книг. В отличие от Гёте он научно не работал, но принимал живое участие в научной работе Гёте изо дня в день.

Благодаря особому характеру двора веймарского герцога, среди обычной светской и придворной жизни и ее мишуры, высокие духовные интересы здесь были сосредоточены в значительно большей степени, чем в какой бы то ни было придворной среде времени Гёте и Карла Августа.

В Германии того времени, беря в совокупности все бесчисленные мелкие самостоятельные государства, а также и большие, как Австрия

и Пруссия, нигде не было духовной обстановки, подобной созданной веймарским герцогом. К концу жизни Карл Август не устоял против трагической для народа "игры в солдатики". Большие немецкие государства того времени, как Пруссия и Австрия, были культурно, исторически и этнически - исторически в значительной и подавляющей части своего народа не немецкими, и это сказывалось резко в их структуре и в духовной жизни. Веймарское герцогство было чисто немецкое, может быть, этнически, по происхождению - частью славянское. Верхние слои немецких государств были охвачены французской культурой, мощно и свободно двигавшей научную мысль. Веймар при Гёте и Карле Августе, прежде всего благодаря им, стал самым мощным центром немецкой культуры.