Как жили византийцы (Литаврин Г.Г.)

платежеспособности налогоплательщиков, иногда устраивало

ревизии и карало практоров-лихоимцев, но тут же само

прибегало к откупам и продаже должностей сборщиков налогов,

надеясь на рост поступлений денег в казну. Никита Хониат

считал, что из сумм, собранных в качестве налога, едва ли

половина доставалась казне. А денег государству требовалось

все больше и больше и прежде всего на военные нужды.

В IX-XI вв. вооруженные силы империи состояли в

основном из крестьянского ополчения каждой фемы,

периодически созываемого для учений и походов. Теоретически,

как это отмечалось в трактатах о воинском искусстве

стратегиконах, хорошо обученный и обеспеченный воин-

соотечественник

(ромей) должен был быть надежнее в бою

воина-наемника

- пришельца и чужеземца. Но стратиотское

ополчение в империи выродилось уже к середине XI в.

Сохранилась лишь его меньшая часть, комплектовавшаяся из

состоятельных крестьян. В тяжелой коннице служили мелкие

вотчинники. Прочие стратиоты постепенно обретали новый

статус: часть их переводили в разряд военных моряков, часть

зачисляли в легкую пехоту, а большинство вносили в списки

простых крестьян-налогоплательщиков.

Военная служба представителей зажиточной семьи

начиналась в

18 лет. Земля этой семьи находилась под

контролем военного ведомства. Если отец-воин погибал или

умирал до достижения сыном призывного возраста, вдова порой

выставляла наемного воина; то же делала она, когда не имела

сыновей, чтобы ее земля не потеряла военного статуса,

дававшего ряд преимуществ.

денежную плату и натуральное довольствие). Расходы возросли

также в связи с переносом центра тяжести на наемное войско из

иноземцев и свободных наемников-ромеев. В новых условиях

боеспособнее оказались хорошо оплачиваемые наемные войска,

как, например, русско-варяжские, франкские, итальянские и

германские соединения, находившиеся в византийской армии

уже с конца X в. Однако плата не всегда удовлетворяла и своих

и иноземных воинов, особенно в правление василевсов,

представлявших интересы столичной знати. При Михаиле VII,

например, расквартированное у Адрианополя войско направило

к василевсу посланцев с жалобой, что оно не получает опсония,

но жалобщиков избили и обобрали. По той же причине восстало

войско на Дунае. Скудное содержание вело к падению

дисциплины. Никифор Вриенний, муж Анны Комнин,

рассказывает в своем сочинении, как все войско тайком от

стратига (им был юный Алексей Комнин) решило бежать из

лагеря - и бежало ночью, не оставив своему военачальнику даже

коня. Мануил I Комнин нередко отдавал приказ верным людям

стеречь ночами все выходы из лагеря, грозил воинам

ослеплением за дезертирство, но стратиоты все равно покидали

войско.

Особенно быстро росло число наемников в XI в. Это

были и крещеные арабы, и армяне, и грузины, и печенеги, и

половцы, и аланы, и пришельцы с Запада. С 70-х годов XI в.

появились среди них и турки. Наемники-иноземцы прибывали в

империю и поодиночке, и группами в несколько сот человек,

как, например, русские и варяги. Армяне и грузины приходили

иногда на зов василевса воинскими соединениями и играли

крупную роль в военных действиях в Малой Азии. Изредка

империя нанимала целую армию у правителей иных стран. Но

это было и дорого и опасно. Болгарское войско, позванное

василевсом для подавления восстания Фомы Славянина,

получив плату, на обратном пути грабило местное население.

Войско Святослава, приглашенное Никифором II для ведения

совместной войны с болгарами, всерьез стало угрожать самой

Византии.

Анна Комнин считала, что закованные в броню западные

рыцари непобедимы. Глядя на сражающегося Никифора

Катакалона, пишет она, его можно было принять "за уроженца

Нормандии, а не ромея" - так он был могуч и искусен. Мануил I,

по словам Никиты Хониата, знал, что воины-ромеи подобны

"глиняным горшкам", а западные наемники - "металлическим

котлам". Исаак II, несмотря на нищету отечественных воинов,

отдавал захваченных на войне коней не им, а наемникам с

Запада, так как они лучше действовали тяжелым копьем

вооружением конника. Обидеть иноземных наемников было

гораздо опаснее, чем стратиотов-ромеев. Василевсам не раз

приходилось подавлять их грозные бунты, а затем идти на

серьезные уступки.

Особые отряды воинов, находившихся на службе у

магната, которые появились уже в X в., ни тогда, ни

впоследствии не превратились в настоящее войско, с которым

феодалы могли бы, как на Западе, участвовать в походе

государя-сюзерена. Магнат шел в битву с небольшим

собственным отрядом оруженосцев, полувассалов, слуг и

родственников. Такие отряды не играли серьезной роли в

сражениях. Вассалитет не стал в империи развитой и всеобщей

системой.

Не избавила империю от необходимости содержать

большое наемное войско и система так называемых проний,

которая стала развиваться во второй половине XII в. Пронин -

пожалования императора в пользу частных лиц, заключающиеся

в передаче им права управлять определенной территорией с

государственными и свободными крестьянами и собирать с них

налоги в свою пользу.

Помимо сухопутных сил, империя имела также военный

флот: провинциальный, используемый в основном для

сторожевой службы, и центральный

- царский, игравший

главную роль в крупных экспедициях. Кроме того, на побережье

Малой Азии и на островах находилось несколько морских фем,

население которых содержало сильный военный флот и несло

преимущественно морскую службу в качестве гребцов и

военных моряков.

Военный флот Византии переживал эпохи взлета и

падения. В середине VII в. Константин V смог послать в устье

Дуная для ведения действий против болгар до 500 судов, а в 766

г. - более 2 тыс. Сильным оставался флот и в X в. Ужас на врагов

наводил "греческий огонь". Выбрасывался он из сифонов,

устроенных в виде бронзовых чудищ с разинутыми пастями.

Сифоны можно было поворачивать в разные стороны.

Выбрасываемая жидкость самовоспламенялась и горела даже на

воде.

Военные парусные суда имели и экипажи гребцов.

Наиболее крупные корабли (дромоны) с тремя рядами весел

были быстроходны и брали на борт до

100-150 воинов и

примерно столько же гребцов.

Со второй четверти XI столетия стали проявляться

первые признаки упадка военного флота. Успехи норманнского

вторжения из Италии в начале

80-х годов XI в. побудили

Алексея I принять срочные меры к возрождению флота.

Особенно много судов строили в столице. Смолили и оснащали

их главным образом на острове Самос. Но и этот наспех

выстроенный флот не смог помешать высадке Роберта Гвискара,

и василевс прибег к услугам венецианцев, заплатив им

чрезвычайными торговыми привилегиями в империи, что

губительно отразилось, как было рассказано в первой главе, на

развитии отечественного ремесла и торговли.

В конце XII в. византийские военные моряки пускались в

бегство, едва завидев вражеские корабли. Глава царского флота

Михаил Стрифн, зять императора, открыто торговал

снаряжением: парусами, якорями, канатами. Ко времени подхода

крестоносных флотилий к Константинополю весной

1203 г.

бывшая "владычица морей" практически своего военного флота

не имела.

Военные силы империи использовались не только для

борьбы с внешними врагами, но и с внутренними: узурпаторами,

посягавшими на трон василевса; угнетенными крестьянами и

горожанами, поднимавшими восстания; иноплеменными

подданными, стремившимися отделиться от империи. Однако не

одно прямое насилие обеспечивало прочность власти василевса.

Режим византийской деспотии поддерживался и с помощью

постоянной идейной обработки ромейских подданных, которой

ежедневно занималась не только церковь, но и вся официальная

правительственная пропаганда. Императора славили всюду.

Принимаемые в торгово-ремесленные корпорации должны были

клясться богом и здоровьем василевса. В праздники

специальные гимны в его честь распевали перед народом

цирковые партии. Толпе на улицах и площадях следовало

выкрикивать хором "здравицу" и "славу" василевсу. Этой

церемонии придавалась даже некая "конституционная"

функция: василевс в нужном случае мог сослаться на то, что он

избран также народом и ему угоден.

Формулы приветствий отрабатывались во дворце и были

порой исполнены тайного смысла: например, упоминание о

Константине (сыне Михаила VII) и Анне Комнин сразу после

имени Алексея I означало, что юные обрученные прочатся в

наследники престола, а умолчание о них после рождения у

василевса сына Иоанна показывало, что Константин и Анна уже

не наследники. Возглашение и славословие являлись актом и

признания и клятвы на верность одновременно.

Хронист, спустя много лет после смерти василевса,

позволял себе хулить его, мог порицать его и ромей в тесном

кругу семьи и друзей (Кекавмен строжайше запрещал это своим

сыновьям), но на людях, на площадях и улицах, в реляциях и

указах, громко читаемых народу на рынках и у церквей

глашатаями, с церковного амвона византиец привыкал слушать

лишь славословие василевсу.

Говоря о демагогии как важном средстве укрепления

власти, Скилица заметил, что Михаил VI Стратиотик был на

этот счет "бесталанен": не умел "опутывать" оскорбленных и

затаивших гнев в душе (Georgius Cedrenus. Joannis Scylitzae ope,

II. Bonnae, 1839, p. 616.). Василевс мог распорядиться жизнью

любого подданного, но и он был вынужден мотивировать свои

поступки, и демагогия обычно предшествовала аресту и ссылке

видного лица, если на это не имелось законных оснований.

Задумав низложить патриарха Михаила Кируллярия, Исаак I

поручил Пселлу оклеветать его в обвинительной речи, а когда

патриарх внезапно умер,

- прославить почти как святого в

официальной эпитафии-панегирике. Решив свергнуть патриарха

Алексея Студита и сесть на престол, временщик Орфанотроф

обвинил владыку в неканоническом избрании: Алексея

действительно назначил Василий II без соблюдения должного

ритуала. Но на этот раз не помогли ни каноны, ни демагогия:

Алексей потребовал низложить также всех рукоположенных им

митрополитов и епископов, коль скоро он сам патриарх

"незаконный". План Орфанотрофа рухнул.

Победа над врагами, внешними и внутренними,

сопровождалась празднествами в столице и на ипподроме

триумфом: провозили трофеи, проводили связанных пленников

(они шли под градом насмешек, плевков, брани, порой ударов).

Имя василевса славили непрерывно. Когда-то, в IV-VII вв.,

ипподром был в Византии единственным местом, где народ мог

легально выразить свое отношение к политике императора. Не

раз именно здесь василевс выслушивал тяжкие обвинения и

брань, а иногда в него с трибун летели камни и комки грязи. Но

к IX-X вв. положение резко изменилось: цирковые партии, ранее

причастные к политике и тесно связанные с массами горожан

столицы, были постепенно низведены до положения особых

служб при ипподроме, подчиненных эпарху, обязанных

организовывать зрелища и в гимнах славить василевса в ходе

каждой церемонии и каждого праздника.

Порочащие василевса слухи (о склонности к ереси, о

неполадках в семье, о тайных пороках) жестоко пресекались.

Алексей I, пишет Анна, терзался душой, узнав о сплетнях на

свой счет. Василевс понимал, что сплетни исподволь создают

атмосферу,

содействующую

враждебной

агитации

оппозиционных групп, и, уходя в поход, поручил брату Исааку

охранять дворец и искоренять слухи, а по возвращении устроил

в синклите разбор дела о "клеветниках".

Но не только слухи были средством тайной борьбы -

появлялись и антиправительственные сочинения. Нацеленные

против василевса короткие, часто иносказательные, "тайные

листки" назывались фамусами. Иногда фамусы подбрасывали

самому василевсу, чтобы испугать его или дезориентировать.

Закон повелевал сжигать фамусы, а их сочинителей подвергать

жестоким карам. За крамольные идеи был приговорен к казни,

замененной ослеплением, поэт XII в. Михаил Глика, хотя он и

заверял императора, что "стихов коварных не писал и выполнял

повинность". Столетием раньше Константину IX весьма

подозрительной показалась хроника, написанная другим поэтом,

Иоанном Мавроподом: василевс повелел ее сжечь, а автора

сослать.

Политическая

благонадежность

подданного

ассоциировалась прежде всего с верностью законному

василевсу, православию и державе. "Тактика" Льва VI Мудрого

предписывала при назначении на пост стратига и на посты иных

военачальников строго учитывать, доказали ли кандидаты свою

преданность Романии. Верными людьми, видимо, никак нельзя

было признать тех, кто осмеливался не только высказывать

критические замечания, но даже давать правдивую информацию

о подлинных причинах какой-либо неудачи. Недаром Кекавмен

внушал сыновьям, что успешную карьеру делает обычно тот, кто

всегда говорит василевсам лишь "к их удовольствию" или

помалкивает и "смотрит вниз". Исаак II Ангел потребовал,

например, отчета у полководца о ходе войны с болгарами. Тот

коротко ответил и добавил, что ведущие трудную войну войска

плохо снабжаются. Исаак II приказал ослепить смельчака.

Верность и моральная безупречность подданного

предполагали безусловное согласие во всем с василевсом,

неукоснительное законопослушание и беспрекословное

повиновение властям, от высших до низших. Заподозренного в

несоблюдении этого кара могла постигнуть в любой момент.

Вина Мономахата - лица знатного - была весьма сомнительна, но

Никифор III Вотаниат покарал его, заявив предварительно в

синклите: "Я подозреваю в этом Мономахате врага ромейской

державы".

Византия сохранила римское право и основы римского

судопроизводства. Суд в стране осуществлялся в основном

представителями государственных учреждений. В провинциях

его творили фемные судьи и другие чиновные лица в

соответствии с их должностными функциями (дела, связанные с

уплатой налогов, могли решать практоры; правонарушения

воинов разбирали войсковые судьи; до середины XI в. суд

стратига являлся высшей судебной инстанцией фемы).

Множество дел, связанных с семейными неурядицами и

разделами имущества, решал церковный суд (судил митрополит

или епископ). В столице, помимо суда эпарха и самого

императора, действовал особый суд на ипподроме (его называли

также "суд вилы"), имелся специальный суд для моряков - "суд

фиалы" (у его здания находился бассейн-фиала). Как говорится в

"Эклоге", законодательном кодексе VIII в., в империи столь

много законов, что даже в столице мало судей, которые их

хорошо знают. Поэтому в разное время для судебного

разбирательства были изготовлены краткие обозрения и выборки

- сборники законов. Особой популярностью в IX-XII вв.

пользовались сборники, называвшиеся "Василики" и

"Прохирон". Судебным руководством могли служить также

сборники решений по разным делам, вынесенных известным

судьей

("Пира", или "Практика", Евстафия Ромея

- XI в.).

Незнание преступником закона, даже если правонарушитель был

невежественным "варваром", т. е., иноземцем, не смягчало вины.

Константин VII в своих указах проводил мысль, что

всякий закон, будучи однажды издан, должен оставаться

незыблемым. Пселл утверждал, что "хорошо управлять"

царством можно, лишь досконально зная все действующие

законы. Он обвинял Василия II в том, что тот правил по

"неписаным законам", пренебрегая знаниями ученых юристов.

Однако и отец Константина VII - Лев VI - и другие василевсы

умели не только вводить новые законы, но и отменять

устаревшие. В частности, Лев VI, завершивший строительство

здания византийской монархии, отменил среди прочих как

"бесполезный" закон, приобщавший синклит к законодательству,

ибо с утверждением единовластия "обо всем печется сам

император".

Этот же император провозгласил право любого

подданного, недовольного судебным решением, апеллировать к

самому императору. Суд василевса и патриарха был последней,

высшей инстанцией. Разумеется, василевсы не часто лично

разбирали судебные тяжбы. Но бывали среди них и склонные к

этому занятию: Константин VII, по словам Скилицы,

предпочитал "самое легкое" из монарших дел - суд и судил без

милосердия; любил разбирать тяжбы и Константин X Дука, при

котором тюрьмы были переполнены должниками казны, а

военные с готовностью меняли меч и щит на судейские и

адвокатские мантии, так как не защита ромеев на поле брани, а

защита их в суде или, напротив, осуждение приносили гораздо

больше выгод.

Судопроизводство включало следствие, доказательство

обвинения с привлечением свидетелей, адвокатскую защиту,

вынесение приговора и апелляцию к суду более высокой

инстанции. Достойными веры свидетелями признавались лица,

имущество которых оценивалось не менее чем в 50 номисм.

Свидетели "безвестные" в целях познания истины подвергались

порке или пытке. Женщинам по указу Льва VI в праве

свидетельствовать было отказано

(василевс "пощадил их

стыдливость"). На суде в городе требовалось по закону пять-

семь свидетелей, в деревне

- три-пять. Большое значение

придавали на суде присяге и клятвам истца и ответчика. Иногда

истец прекращал дело, как только с него требовали присягу. Так

поступил, например, некий Иоанн Ивирица в середине XI в.,

пытавшийся оттягать участок, давно проданный его предками.

В византийском

суде

скапливалась

масса

нерассмотренных дел. Алексей I говорил в своей новелле

(указе), что "тяжущиеся бесперечь подают апелляции",

затягивают дела и докучают самому императору. В 1166 г.

Мануил I признавал, что многие ведут тяжбы до глубокой

старости, так как не могут дождаться от суда решения дела - суд

часто закрывается под предлогом праздников. Василевс резко

сократил число нерабочих дней для судов.

При решении серьезных дел суд иногда приглашал

софиста, или ритора, который, выслушав дело и решение по

нему, должен был придать тексту документа ясную и четкую

форму. Чем быстрее ритор диктовал судейским писцам текст

приговора, тем он считался искуснее. Славился этим искусством

Пселл - писцы за ним не поспевали.

Уже в "Эклоге" подчеркивалось, что только выплата из

казны постоянного жалованья может уменьшить число

несправедливых приговоров. Стали платить жалованье вместо

взимавшегося ранее гонорара с истцов. Но случае неправого

приговора было по-прежнему много. Лев VI, упомянув об этом,

даже взял судей под монаршую защиту: они выносят неверные

решения не из прихоти и не из корысти, а из страха перед

могущественным истцом или ответчиком. Высокая плата за

документ с решением суда была причиной того, что тяжущиеся

довольствовались выслушиванием приговора, и тяжба вскоре

возобновлялась, так как каждая сторона трактовала воспринятое

на слух в свою пользу. В "Книге эпарха" сказано, что при

оформлении деловых сделок на сумму до 100 номисм адвокат-

нотарий получает 12 кератиев (полномисмы, т. е. 0,5 % от суммы

сделки). Такой же процент отчислялся в пользу адвоката и при

сделках на 200 номисм, а со сделок на более значительную

сумму адвокату полагались две номисмы. Нарушивший эти

нормы лишался кафедры, но он мог получать и больше, не боясь

изгнания из корпорации, однако только в качестве дара.

Принятый законом порядок судопроизводства сплошь и

рядом не соблюдался в отношении политических преступников:

их сажали в тюрьму и ссылали без всякого суда, по приказу

василевса или эпарха. С того момента, как был провозглашен

указ Алексея I (приводить в исполнение приговор суда через 20

дней после его вынесения), простолюдин практически уже не

имел возможности пожаловаться василевсу. В XII в. нельзя было

надеяться на получение приема у императора без связей при

дворе и без даров дворцовым служителям.

Суровость светского суда, лихоимство его чиновников

сделали среди поселян весьма популярным более быстрый,

дешевый и снисходительный церковный суд. Это было выгодно

и церкви

(она получала доход от решения пел, не совсем

входивших в ее компетенцию). Митрополит Навпакта творил

суд в деревне, разбираясь в том, сколько телег урожая украдено,

сколько нив ослы потравили, у скольких из них были при этом

отрублены хвоты. Митрополит разводил супругов, рассматривал

дела о наследстве и даже об убийстве.

Разумеется, при судах имелись стражники, палачи,

тюремщики. Главная тюрьма в Константинополе находилась

рядом с ведомством эпарха, на Месе, между форумом

Константина и Августеоном. Полицейские функции

исполнялись штатными и нештатными служителями эпарха.

Трапезиты (менялы - члены корпорации) хватали "диких" менял

и фальшивомонетчиков (за нерадение самому трапезиту-меняле

могли отрубить руку), салдамарий должен был знать, не копит

ли кто продовольствие, вофр выслеживал тех, кто на рынке

продавал краденых коней, аргиропрат наблюдал, не ведут ли

торг драгоценностями женщины, кируллярий незаметно

принюхивался, не пахнет ли от свечей коллег бараньим или

иным жиром.

Кроме того, в империи был отлично налажен тайный

сыск, всеми делами которого руководили непосредственно из

дворца и главной целью которого было обеспечение

безопасности государя. Дворец был крепостью. Никифор И

обнес его прочной стеной. Мраморный вестибюль, ведший из

Большого дворца на площадь Августеон, отделялся от нее

сооружениями с коваными воротами (Халка). Во дворце имелись

запасы оружия и продуктов на случай осады. Тайные агенты

действовали не только в столице, но и в провинциях. Пселл

пишет, что Орфанотроф имел всюду "многоглазную силу", от

которой невозможно было укрыться. Кекавмен с детства

втолковывал детям, что главное - осторожность и оглядка.

Не поминай вообще имени василевса и царицы,

предупреждал он сына, не ходи на пирушку, где можешь

попасть в дурную компанию и быть обвиненным в заговоре, не

устраивай пиров сам

- легко сболтнуть лишнее слово, не

рассуждай в присутствии важного лица, молчи, пока не

спрашивают, не порицай поступки начальников, не то тотчас

скажут, что ты "возмутитель народа". Он лично, заключает

Кекавмен, видел немало виновных оправданными, а невиновных

осужденными на смерть.

Даже незаподозренный сановник, сознавая, что

провинился перед василевсом, иной раз не выносил

напряженного ожидания разоблачения - и постригался в монахи.

Сохранилась книжная миниатюра, на которой показано, как,

укрывшись за занавесями в частном доме, служители тайного

сыска записывают ведущуюся рядом беседу домочадцев.

Донос и клевета в таких условиях частенько

торжествовали победу. Завистливый сановник сочинял от имени

своего соперника письмо к врагу василевса

(мятежнику, I

иноземному правителю) и подбрасывал в вещи хозяина.

Следовали донос, обыск и обнаружение "неопровержимой"

страшной улики, Либо "друга" любезно приглашали для

доверительной беседы в помещение, где за ширмой сидел

царский скорописец (а иногда и сам василевс), а разговор такой

"приятель" умело направлял в нужное русло. Анна Комнин с

восторгом рассказывает о "мудрости" отца, который сам поймал

с поличным ересиархи Василия: притворись приверженцем

учения вождя богомилов и позволив старцу высказаться,

василевс встал и отдернул занавес, за которым сидели его

грамматики.

Ответственность за послушание подданных и

спокойствие, в провинции василевсы возлагали и на

церковнослужителей. Константин VIII после восстания

населения Навпакта против корыстолюбивого стратига приказал

ослепить епископа города, мотивировав наказание толк что

епископ не сумел удержать свою паству от мятежа. Примерно

через полтораста лет точно так же при. подобных

обстоятельствах поступил Андроник I Комнин с епископом

Лопадия. Поэтому епископы иногда приказывали хватать в

своей епархии заподозренных в заговоре и отправляли их в

столицу. Доставляли государственных преступников по дорогам

ведомства дрома, на сменных почтовых лошадях, Особо

опасных заворачивали в сырую бычью шкуру. Ссыхаясь, она

становилась надежнее цепей.

Развалины Большого императорского дворца. Стамбул. Фото

1961 г.

Следствие над государственными преступниками велось,

когда они находились уже в тюрьме. Пытка в таких случаях

была обычной при допросах: знатного освобождали от нее, если

он совершал лишь уголовное преступление. Константин Диоген,

повинный в заговоре

(этот видный полководец был отцом

Романа IV), не вынес пыток, которыми руководил Орфанотроф,

и разбился насмерть, бросившись во время прогулки со стены

Влахернской тюрьмы. Василий Петин при Романе II и Лев

Ламброс при Константине IX сошли с ума от пыток, а Роман

Стравороман скончался - под пытками.

Наиболее мягким наказанием был запрет опальному

вельможе покидать свои поместья и появляться в столице, а

также домашний арест: Анна Комнин при Иоанне II и Мануиле I

Комнинах (при брате и племяннике) просидела под домашним

арестом более 30 лет, занимаясь науками и сочиняя "Алексиаду".

Часто практикуемой мерой наказания была ссылка. Иногда она

имела замаскированную форму: виновного или неугодного

засылали на официальный пост в отдаленную провинцию. Но

обычно сосланный томился под стражей на каком-либо острове

или в захолустье, причем стражники получали право убить

сосланного при попытке к бегству. Ссылка такого рода чаще

всего сопровождалась конфискацией имущества в пользу казны,

василевса и доносчика. Ссылали нередко также членов семьи и

даже дальних родственников преступника, поэтому иные

спешили укрыться в монастыре, не ставя под удар

родственников и детей.

Не совсем понятным официальным видом наказания было

насильственное пострижение в монахи. С одной стороны,

пострижение, связанное с отрешением от мирских благ,

объявлялось добровольным духовным подвигом. С другой

стороны, постриг сделали карой, навсегда лишавшей виновного

радостей земной жизни. Это противоречие волновало и

современников: патриарх Евфимий упрекал временщика

Стилиана Заутцу в том, что тот, часто прибегая к пострижению

врагов в монахи, превратил "святую схиму... в наказующий меч".

Серьезной каре

(ссылке, ослеплению, казни) обычно

предшествовало всеобщее поругание. Преступнику остригали

волосы, бороду, брови, даже ресницы, возили его затем по

городу и по ипподрому на осле, верблюде или быке (лицом к

хвосту). Иногда на него набрасывали мешок, надевали рубаху

без рукавов, на шею вешали "ожерелья" из бычьих и овечьих

кишок, на голову водружали такие же "короны". Впереди,

потехи ради, шествовали жезлоносцы с глумливыми песнями и

славословиями. Дочери и жены царей выходили на балконы

посмотреть на такое зрелище: его организацию поручали порой

скоморохам и мимам как опытным режиссерам забав.

Как жили византийцы (Литаврин Г.Г.) - часть 5