Главная Учебники - Разные Лекции (разные) - часть 21
Б.С.Ерасов Социальная культурология
В двух частях Часть 1 Пособие для студентов высших учебных заведений. ОГЛАВЛЕНИЕ Предисловие. Введение. Часть I. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СОЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ.
Глава I. Культура как предмет социальной культурологии. Глава II. Становление социальной культурологии. Часть II. СРЕДСТВА И СТРУКТУРА СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ РЕГУЛЯЦИИ.
Глава III. Культура как система духовного производства Глава IV. Содержательные элементы духовной жизни общества: обычаи, нормы, ценности, смыслы и знания Глава V. Структурные компоненты духовной деятельности: мифология, религия, идеология, художественная культура, наука Глава VI. Функции культуры Глава VII. Культура и личность Глава VIII. Типология культур Глава IX. Динамика культуры Глава X. Социальные институты культуры и управление культурой Приложение
Рекомендуемые темы семинарских занятий и ов с примерными вопросами к ним и литературой Основная задача учебника — раскрыть содержание и принципы духовной деятельности как важного компонента социальной регуляции наряду с экономикой, политикой и социальными отношениями. Социальная культурология дополняет гуманитарное культуроведение в общем комплексе наук об обществе и культуре. Социологический подход позволяет выявить соотношение между нормой и действительностью, механизм реализации ценностных ориентации и их роль в жизни общества, динамику и факторы культурных изменений, влияние культуры на социальные процессы и различные стороны жизни общества. Вместе с тем культура означает и многообразие человеческого опыта, что делает настоятельной задачу понимания принципов самобытности и взаимодействия культур на разных уровнях — этническом, национальном и цивилизационном, соотношения между преобладающей культурой и субкультурами. Социология культуры выявляет специфику “ответам разных обществ на “вызов” современности, соотношение общемировых и локальных процессов в современном мире. Данный учебник преследует не только общеобразовательные цели, т.е. знакомство с основами социального культуроведения как науки и его местом в системе других наук, но и введение в проблематику социокультурной жизни общества. Его концепция сложилась как ответ на духовную ситуацию в российском обществе. Освещая принципы функционирования культуры, учебник ориентирован также на то, чтобы помочь разобраться в процессах, присущих российскому обществу, в котором идут столь напряженные поиски идентичности и путей модернизации в сопоставлении с духовным устроением других регионов мира. Задачей общего нормативного курса по социальной культурологии является и выявление тех исторических принципов, которые повлияли на складывание современных социокультурных систем, но вместе с тем и раскрытие новейших перспективных тенденций, формирующих облик постиндустриального общества. При изложении конкретного материала в учебнике проводится сопоставительный анализ культур Запада и Востока, особое внимание уделяется России, чтобы раскрыть применение принципов культурологии к проблемам нашей страны и тем самым содействовать пониманию механизмов взаимодействия различных национальных культур и социальных слоев, особенности национального и цивилизационного устроения российского общества во взаимодействии с другими культурами. Учебник написан на основе обобщения и адаптации подходов к изучению социального функционирования культуры, получивших развитие как в зарубежной, так и отечественной социологии и культурологии. Для преподавателей и студентов университетов и колледжей, а также для всех тех, кто намерен разобраться в социальных механизмах культуры и ее влиянии на жизнь общества, в тех противоречивых процессах, которые происходят в нашем обществе и других странах. ВВЕДЕНИЕ Общие задачи и содержание социальной культурологии Культурология — комплекс наук, все более упрочивающий свое место в теоретическом пространстве, образовавшемся после распада прежней ортодоксальной философско-идеологической системы, нацеленной на создание мировоззрения, в котором содержалось, казалось бы, целостное освещение характера природы, общества и человека. Вместо этой умозрительной системы в научном познании общества утверждается самостоятельность и взаимодействие различных наук, изучающих реальное общество, среди которых в качестве исходного и базисного принято деление на экономические, социологические, политологические и культурологические дисциплины. Конечно, в современном научном мышлении сложилась широкая диверсификация наук об обществе в соответствии со сложностью и многообразием изучаемого ими объекта. Каждая научная дисциплина имеет свой предмет изучения, т.е. сферу познания, которая отнюдь не охватывает весь объект. Это же относится и к культурологии, имеющей дело с обществом, но в особом измерении, в плане тех принципов и механизмов деятельности и регуляции, которые входят в духовную сферу во всем разнообразии этого термина. Однако отличительной особенностью культурологии можно считать ее деление на два основных варианта, различающиеся по своим целям, содержанию, методологии. Конечно, прежде всего культуроведение — гуманитарная наука, основанная на постижении внутренних закономерностей и структур культуры в ее различных “представительных” вариантах: литература, искусство, язык, мифология, религия, идеология, мораль, наука. В каждом из этих вариантов существует своя система постижения тех смыслов и знаний, которые необходимы для понимания текстов, образов, положений и принципов. Это предмет гуманитарного культуроведения, занимающий столь существенное место в просвещении, во всех ответвлениях филологического образования и в духовной жизни общества и человека. Социальная культурология
предполагает иную модальность в отношении к культуре, основанном на объективном и аналитическом, не “погруженном”, а “отстраненном” взгляде на культурную жизнь общества. Это освоение не “идеалов”, “вечных образцов”, “внутренних смыслов” и “подлинных ценностей”, а движущих мотивов реального поведения индивидов и групп или больших общностей, а также принципов духовной регуляции различных сфер социального бытия. Это обеспечивает возможность выявления социального значения культурных явлений в их соотнесенности с другими сферами социальной жизнедеятельности, прежде всего экономикой, социальными отношениями и политикой. Другое важное отличие социальной культурологии заключается в том, что социологический взгляд не ограничивается собственно духовными явлениями, и тем более проблемами художественной культуры, а проникает в культурный подтекст и смысл процессов и событий, происходящих в обществе, таких, как смена технологий и социальных структур, политических систем, революции, реформы, войны и т.д. Более того, объектом внимания такого культуроведения становится и повседневная жизнь общества. Конечно, во многих отношениях такая культурология использует социологические принципы изучения общества и может рассматриваться как социология культуры.
Тем не менее сложившаяся дифференциация научных дисциплин делает необходимым более широкое рассмотрение культуры, соотношения духовных факторов (норм, ценностей, смыслов и идей) с социальной регуляцией и социальным действием в разных культурно-исторических типах, существовавших в человеческой истории и продолжающих оказывать воздействие на социальные процессы. К более широкой сфере социальной культурологии следует отнести самые разнообразные проявления духовной деятельности, включая мифологические и религиозные, повседневные и научные, сознательные и бессознательные. В сферу такой культурологии входит также изучение культурного наследия и авангарда, социальной памяти и состояния общественного сознания, генезиса и исторической трансформации духовных образований и социокультурных общностей, включая этнические, национальные, цивилизационные и мировые. Конечно, социальная культурология в таком освещении может рассматриваться как комплексная наука, подлежащая расчленению на различные дисциплины: социологию искусства и литературы, религии и идеологии, знания, науки, информации, личности, межкультурного взаимодействия и т.д. Из этого же комплекса черпают свои истоки “культурная антропология”, т.е. этнография, социология национализма, теория цивилизаций, теория модернизации и т.д. Пришедшая вместе с гласностью открытость нашего общества привела к интенсивной плюрализации духовной жизни и стилей жизнеустройства, оформлению различных течений и субкультур, возрождению многообразного духовного достояния разных эпох и регионов, наплыву самых разнородных течений с Запада и Востока. Быстрая ломка прежних идеологических схем и духовных установок, отмена навязывавшегося ранее единого мировоззрения и официозной социалистической культуры привели к распространению состояния духовной неопределенности и дезориентации, в котором сталкиваются противоречивые или прямо антагонистические тенденции, что превращает духовную жизнь в размытое ноле, чреватое напряженностью и срывами. Такое положение снижает возможности различных социальных групп надежно разбираться в переплетении социокультурных тенденций, критически воспринимать идущие извне влияния, ориентироваться в сложной обстановке модернизации, введения рыночных отношений, перестройке государственных и социальных структур. В хозяйственной деятельности, социальных и национальных отношениях, политике и других сферах подрываются прежние нормативные и ценностные принципы — в отличие от прагматических соображений и насущных интересов, диктуемых текущей ситуацией, но лишенных устойчивости и перспективы. Учитывая новые запросы к общественной значимости науки, самые серьезные требования возникают перед науками о культуре. И первый из этих императивов — это признание реальности, а не идеала, действительного процесса, а не только духовного феномена, насколько бы значительным тот ни представал в сфере “собственно”, культурной. Это означает, что социальная культурология разрабатывает и вводит в общественное сознание методы объективного анализа, препарирования фактов, диагностики тех процессов жизнедеятельности, в которых не только происходит создание духовных или материальных ценностей, но и возникают застои, срывы, конфликты, массовые потрясения и крушения судеб обществ, классов, социальных и этнических групп или отдельных личностей. Важное значение приобретает знание процессов формирования практической культуры, обеспечивающей устойчивую регуляцию социального бытия, накапливание и сохранение тех элементов, без которых эфемерными оказываются и высокие духовные ценности. Основные принципы социальной культурологии 1. Культура — это духовный компонент человеческой деятельности как составная часть и условие всей системы деятельности, обеспечивающей различные стороны жизни человека. Это означает, что культура вездесуща, но вместе с тем в каждом конкретном виде деятельности она представляет лишь ее собственно духовную сторону — во всем разнообразии социально значимых проявлений. Вместе с тем культура — это также процесс и результат духовного производства, что и делает ее существенной частью совокупного общественного производства и социальной регуляции наряду с экономикой, политикой и социальной структурой. Духовное производство и обеспечивает формирование, поддержание, распространение и внедрение культурных норм, ценностей, значений и знаний, воплощенных в различных компонентах культуры (мифы, религия, художественная культура, идеология, наука и т.д.). Как важный компонент совокупного производства культура не сводится к внепроизводственному потреблению или обслуживанию. Она является непременной предпосылкой всякого эффективного производства. 2. Культура раскрывает свое содержание через систему норм, ценностей, значений, идей и знаний, получающих выражение в системе морали и права, религии, в художественной сфере и науке. Вместе с тем о культуре общества, ее характеристиках, принципах и динамике с социологической точки зрения следует судить отнюдь не только по собственно культурным проявлениям: художественная продукция, религия, право, наука и т.д. Культура существует и в практически действенной форме, в форме событий и процессов, в которых проявились установки и ориентации участников, т. е. различных слоев, групп и индивидов. Эти процессы и события, входящие в общую историю или связанные с какими-то проявлениями хозяйственной, социальной и политической жизни, имеют и культурную подоплеку, оказываются фактами и факторами культурной истории и культурного достояния данного общества. Зарождение или принятие религии, формирование государства, социальные смуты, нашествия и войны, политические реформы, освободительные течения, технологические перевороты и научные открытия — во всем этом проявляются и культурные закономерности, формирующие данное общество и международные отношения. 3. В культуре находят выражение богатство и дифференцированность общественной жизни, а вместе с тем ее системность, поддерживающая единство общества и преемственность его развития. Через социальные и профессиональные субкультуры происходит адаптация общества к потребностям сложной деятельности. 4. Важная сторона культурной жизни — плюрализм культур, который раскрывается через анализ проблематики самобытности и взаимодействия культур на этническом, национальном и цивилизационном уровнях. Эти уровни складываются в ходе адаптации общностей к условиям среды, потребностей внутреннего общения и взаимодействия между разными народами. 5. Культуре присуща собственная внутренняя динамика, движущие силы которой не совпадают прямо с материальным производством (и формационными факторами) или политической борьбой (и классовыми импульсами). Эта динамика связана с особыми для культурного процесса закономерностями, находящими специфическое выражение в облике и судьбах каждой культуры. 6. Культура функционирует не только в духовной сфере смыслов, норм и ценностей. Ее поддержание обеспечивается постоянно действующими институтами, такими, как семья, образование, государство, религиозные и творческие организации, патронаж и рынок. Как государство, так и бизнес вырабатывают специфические формы поддержки различных сфер культуры, оказывая в то же время на них соответствующее воздействие. 7. Функционирование культуры в доиндустриальных, индустриальных и постиндустриальных типах общества существенно различается. Это сказывается на содержании культурных ценностей и норм, дифференциации культурных сфер, характере коммуникативных средств, динамике культуры и т.д. 8. В современном мире происходят процессы складывания и распространения общемировой культуры, связанной с современной индустрией культуры и информатикой. Тем не менее сохраняются этнические и национальные характеристики, сложившиеся в ходе исторического развития, которые накладываются на политические процессы и приводят к усилению националистических движений. Важной проблемой для культурологии стало формирование действенных принципов межкультурного взаимопонимания. 9. Как и всякая научная дисциплина, социальная культурология располагает своей системой научных категорий и понятий, собственной терминологией, адекватно выражающей сложившуюся систему понимания социокультурных явлений. Владение этими категориями и языком — существенный признак, отличающий профессиональное и аналитическое понимание соответствующих явлений от публицистического или любительского описания. Хотя в этих описаниях можно найти нередко яркое интуитивное проникновение в существо тех или иных явлений, субъективизм и ситуативность (а может быть, и конъюнктурность) делают их скорее фактами “биографии эпохи”, чем средством аналитического понимания. Наука — требовательный культурный инструмент познания и изымает из своего обращения субъективные и эмоциональные допущения. Недостаток профессионализма в описании культурных явлений сказывается нередко в использовании случайных, произвольных, метафорических или чужеродных терминов, которые не в состоянии прикрыть смутность понимания предмета и несут информацию скорее о субъективных склонностях автора, чем о самом предмете. Такой характер, например, имеют термины, заимствуемые из других наук: “мутация”, “генотип”, “иммунитет”, “код”, “алгоритм” и т.д. Вполне допустимы и эффективны могут быть экспрессивные духовные термины при описании культурных явлений: “душа”, “драма”, “трагедия”, “загадка”, “ирония” и т.д. Однако строгость научного мышления требует преодоления этих экспрессивных соблазнов. Вот почему важно усвоение необходимой суммы понятий и терминов, без которых культурология не может быть наукой. ЧАСТЬ I
МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ СОЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ Глава I. КУЛЬТУРА КАК ПРЕДМЕТ СОЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ
Основные темы.
Что такое культура?
Культура и “некультура”. Культура как уровень развития и как занятие изящными искусствами. Распространение понятия “культура” на общую сферу духовной жизни. Культура как многообразие и самобытность
различных обществ и как основа многообразия форм жизнедеятельности. Культура как особая сфера деятельности. Культура и общество в целом. Культура и этническая общность. Культура и время.
Культура как предмет изучения.
Выделение культуры из комплекса религиозных или космологических представлений. Различие между обыденным и научным пониманием культуры. Что значит “быть культурным человеком”, “понимать произведения культуры” и “знать принципы функционирования культуры”, каковы различия этих смыслов? Гуманитарное культуроведение и социальная культурология.
“Вживание в смысл” и социологический анализ произведений культуры и ее процессов. Культуроведение как знание истории культуры, смыслового содержания и принципов функционирования видов искусства и различных жанров в каждом из них, как знакомство с творчеством деятелей культуры, с культурной жизнью различных эпох. Культурология как социальная наука о
месте культуры в регуляции жизнедеятельности общества, группы и индивида. Культурология и теория цивилизаций. Разнообразие определений культуры как отражение ее многозначности. Холистское (целостное) понимание культуры в этнографии, культура как искусство и литература в понимании широкой публики. Философия культуры и культурология.
Для культурологии культура — сфера духовной деятельности и социальной регуляции, оказывающая воздействие и на другие сферы, а том числе на экономику, политику и социальные отношения. Соотношение общей социологии культуры и социологии истории, религии, литературы, искусства, знания, образования, морали, средств массовой коммуникации, семиотики, социальной психологии и т.д. Теория и эмпирические исследования.
Итоговые определения.
Задачи и применение социальной культурологии.
Что такое культура? Хотя никакое общество невозможно без сложившейся определенной культуры, потребовалось длительное время для ее признания как особой сферы регуляции отношений и формы деятельности в ходе трудного и постепенного оттеснения религии и власти. На протяжении большей части истории общество рассматривалось как сфера воздействия двух несводимых друг к другу начал: властного (государство,властитель) и божественного (религия), а человек, соответственно, как сочетание природного (витального) и божественного (или космического, как власти Верховного Закона или сверхприродных энергий). Поэтому человек — полузверь, полуангел и орудие в руках Бога либо же подданный своего государя, продукт географии, расы, своей судьбы или кармы. В космогонических мифах человек и все земное предстают как порождение или как элемент космоса, стоящий на грани свечного хаоса”. На многих языках слово “мир” в одном из своих значений передает представление о всеобщей целостности (“весь мир”), в которую включены космос, природа, общество и человек. И все это многообразие подчинено единому Началу и Сверхзакону. Но уже в античном мире человек и общество начинают выделяться в особую сферу, создаваемую человеческой деятельностью, усилиями, направленными на исправление “первичного” материала. В Древнем Риме в латинском языке слово “культура” зазвучало вначале для обозначения возделывания почвы или предметов окружающего мира, а затем и самого человека, что должно выражаться в его поведении. Это значение вновь зазвучало в просвещенном европейском сознании с XV или XVI в. Однако устойчивое признание в общественном сознании культура получила лишь в XVIII и XIX вв., что было связано с глубокими сдвигами в общественной регуляции и осознанием огромной важности культуры как самостоятельного компонента этой регуляции. Теперь “в миру” стало значить только “среди людей”, а культура охватила то значимое начало в человеке и вокруг него, которое не существует само по себе, от природы, а появляется благодаря труду человека, его разуму и его деятельности в самом широком смысле. Но с самого начала слово “культура” особенно настойчиво использовалось именно в просветительском духе как обозначение достижений человеческого разума и рук, а значит, и уровня человеческих свершений. Уже с периода древней истории в развитых обществах выделялась особая сфера деятельности и особый способ (стиль) поведения, отделенные или противопоставленные другим сферам как более высокие, достойные и престижные. Еще знаменитая древнегреческая поэтесса Сафо (VI в. до н.э.) восклицала по чьему-то адресу: ... Деревенщина! Не умеет она платье обвить Около щиколотки. Следование высокой городской моде почти неизменно считалось признаком культурности, а тот, кто не понимает этого и не умеет придерживаться ее норм в своем поведении,— некультурен, невоспитан, “деревенщина”, “невежда” или — еще хуже — “варвар”[1]
. Противопоставление культуры и некультуры дало сюжеты и для многих известных произведений мировой литературы. Достаточно вспомнить пьесу Шекспира “Буря”, в которой выведен Калибан как воплощение непокоренной дикости, пьесу Мольера “Мещанин во дворянстве” или пьесу Б.Шоу “Пигмалион”. Впрочем, более тонкий анализ покажет нам, что во всех этих случаях объект приручения, научения или приобщения к “достойной публике” обладает своей субкультурой, хотя и не престижной в ее собственном мнении. В таком употреблении слово “культура” означает сферу и способ более высокого и достойного поведения, приобщение к значимым духовным достижениям человечества, понимание художественных творений или знание научных истин и положений, свободное владение литературным языком и иностранными языками, воспитанность и корректность в поведении, моральную ответственность, художественный вкус и т.д. Поэтому считается, что через приобщение к этой сфере человек может отойти от привычного и подчас утомительного существования и освоить более достойный образ бытия и стиль жизни. Для достижения такого состояния всякий человек проходит через длительный период воспитания и образования в семье, школе, университете, и именно эти институты определяют его сущность как человека. Для этого же он вчитывается в художественную литературу, посещает музеи и театры, смотрит кинофильмы, слушает музыку, приобщается к исполнительству в какой-то сфере. Конечно, эта сфера приобрела особый престиж далеко не сразу. Длительное время высший статус отводился религиозной духовности и сакральное слово, образ или сюжет имели гораздо большее значение, чем остальная культура. Собор, мечеть и монастырь представляли и гораздо большую художественную ценность, чем дворцы знати с их художественной атрибутикой. Соборы строились для всего народа и воплощали высшую и непреходящую ценность Спасения. Что касается культуры, т.е. изящных искусств, то они служили в основном целям развлечения знати в периоды, когда она не занималась основным делом — управлением или войнами. Впрочем, и война была, как известно, не только “ратным делом”, но и служила целям стяжания славы, проявления геройства и чести. Война, как и культура, являлась способом выхода за пределы заурядного существования. Артистическая культура занимала явно подчиненное место: сказители и песенники приглашались в зал после торжественного пира. И все же к новому времени положение меняется и структура культурной жизни предстает как сложное многообразное и многослойное образование, охватывающее в той или иной степени все сферы жизни. Прежнее безмолвное большинство выступило как носитель мощного устойчивого пласта народной культуры. Подвергавшаяся прежде осуждению и преследованиям со стороны религии, то допускавшаяся, то ограничиваемая официальными властями, народная культура становится частью признанного общественного достояния. Как мы увидим, уже в рамках Реформации в европейском менталитете получила признание и обыденная жизнедеятельность, хотя и строго регулируемая религиозными принципами. На протяжении XVIII—XIX вв. в общественном сознании упрочивается принцип реализма, что находит отражение и в признании этого принципа в художественной культуре: низкая повседневность становится достойным предметом изображения, впрочем, до поры до времени только предметом, подлежащим переосмыслению с точки зрения более высоких ценностей и перспективных ориентации. В XIX и начале XX в. еще шла упорная борьба против снижения культурного уровня или смены установившихся стилей. Классические нормы постепенно отступали под давлением чувства реальности и признания ценности практицизма, утверждаемого упрочением рыночных отношений и их проникновением во все сферы жизни. В культуре происходит утверждение низких истин как ориентации в повседневной жизни. В XX в. положение заметно изменилось и утвердилась “массовая культура”, формируемая большей частью через явное противостояние высокой культуре или нарочитое снижение заимствуемых из нее сюжетов и смыслов. В ходе многочисленных дискуссий часто звучит острая критика по поводу низменных вкусов, отвечающих потребностям рынка, но эта критика остается ценностным суждением со стороны художественной элиты, ревниво относящейся к пригодности такого искусства для более широких масс населения. Тем не менее на протяжении всей истории и в каждом обществе сохраняется некоторый высший уровень культуры, оцениваемый как главный, стержневой, ведущий, определяющий основной облик общества. В течение многих веков во всех цивилизациях такой уровень создавался религией, ее сакральными ценностями и символами. По отношению к этим ценностям другие люди могли считаться хотя и не варварами, но “грешниками” или “погаными”. Лишь миссионерское попечение могло вызволить их из “мрака язычества”. На грани XIX и XX вв., в созревшем индустриальном обществе таким критерием для современного европейца становится владение машинной технологией. В конце XX в. формирование постиндустриального общества делает ведущим критерием овладение информационной технологией. Вот как пишет об этом российский академик Н. Моисеев: “Подобно тому, как в прошлом веке после первой научно-технической революции люди, не умеющие читать, оказались лишенными “места под солнцем”, так и сейчас, уже в наступающем десятилетии, лица, не владеющие элементарной компьютерной грамотностью, окажутся на обочине общественной жизни. Народы, не сумевшие овладеть информационными технологиями и использовать их, неизбежно окажутся на периферии исторического процесса”[2]
. Впрочем, как на заре античной истории, так и при наступлении “технотронного века” уровень развития какой-то одной из сторон культуры — лишь одно из измерений ее многогранной системы. Существуют и другие измерения, не менее важные для полноценной регуляции социальной жизнедеятельности. Культура как многообразие и самобытность Уже мифические строители Вавилонской башни столкнулись с разнообразием языков, а следовательно, и культур, которое и помешало им закончить проект, не учитывавший важность “интеркоммуникации”. Позднее христианство давало единую духовную систему, в которой снимались различия “между эллином и иудеем” и возникла устойчивая система общения. Такую же роль выполняли в других регионах такие мировые религии, как ислам, индуизм, буддизм и конфуцианство. На протяжении многих веков народы узнавали друг о друге прежде всего как о носителях иной веры, строителях храмов иного стиля. Величайший авторитет религии до поры до времени ограничивал рамки признания и даже допущения значения иной веры, носители которой нередко представлялись как “поганые”, “дикари”, “нехристи”, “немцы” и т.д. Наряду с религиозным различением друг друга все большее значение и распространение приобретают национально-этническая дифференциация и идентификация. На протяжении XVI—XX вв. просветительское деление народов на “цивилизованных” и “диких” в ходе великих географических открытий и экспансии европейского колониализма все больше уступает место сравнительному изучению культур, означающему их признание как самостоятельных, особых, по-своему ценных проявлений тех универсалий, которые присущи всем народам. С именем крупного немецкого мыслителя Гердера связывают обычно обоснование многообразия человеческих культур. В книге “Идеи к философии истории человечества” (1784—1791) он отводил культуре решающее значение в формировании различных человеческих общностей. И именно культура, подчеркивает он, выраженная в языке, искусстве, науке, религии, ремеслах, семейных отношениях, придает своеобразие каждому обществу. Образное выражение этого положения мы найдем в известном поэтическом завещании Пушкина: Слух обо мне пройдет по всей Руси великой. И назовет меня всяк сущий в ней язык: И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой Тунгус, и друг степей калмык. В этих строках наряду с осознанием поэтом высокого значения художественной классики (в ее авторском исполнении) присутствует несомненная констатация разных культур, отличающихся самобытностью, которая одновременно отделяет каждую общность, но вместе с тем обеспечивает взаимное понимание. Вопреки всем предсказаниям и ожиданиям “прогрессистов” XX в. увидел не угасание разнообразия и самобытности различных больших и малых культур, а их проявление, самоутверждение, сопровождаемое интенсивным стремлением к возрождению и преобразованию в соответствии с новыми вызовами времени, но при сохранении своей специфики. В значительной степени современная мировая культура, как мы увидим в главе XIV, развивается через взаимодействие различных локальных и функциональных культур, в результате чего возникает сеть общения, поддерживающая огромное разнообразие не только стилей и типов мышления или поведения, но и ценностных ориентации и национально-этнической самобытности. Это общение протекает через взаимное выяснение отношений, через распри и конфликты, но вместе с тем и через взаимную адаптацию и понимание своеобразия соседей или сожителей на единой территории. Культура как особая сфера деятельности Культура — необходимое условие существования всякого общества и поэтому может рассматриваться как всеобщее достояние. Лишь крайняя патология или полная деградация индивида исключает его из культурного общения. Но, конечно, степень и характер такого общения и освоения культурного достояния весьма различны. В дальнейшем мы разберем характер культурной стратификации, складывающейся во всяком обществе. Но все же с самого начала следует выделить ту сферу, в которой культура находится “у себя самой”, где обеспечивается ее формирование, сохранение и творческое развитие. Уже на ранних этапах человеческой истории выделяется особая категория людей, которые профессионально заняты воспроизведением, поддержанием и обновлением культурных норм, ценностей и смыслов. В племенных обществах это были шаманы и вожди, пользовавшиеся особым статусом. Длительное время тщательная и всесторонняя регуляция духовной жизни осуществлялась религией, всегда отделенной от светской сферы. Формирование национальных государств привело к тому, что и культурная жизнь складывается во многом в национальных рамках, что приводит к выделению особого слоя национальной интеллигенции. Это означает, что во всяком обществе образуется особый институт и появляются профессиональные кадры, которые и заняты поддержанием и развитием культуры, оставляя хозяйство за производительными классами, а власть за политиками. Хорошо известно, насколько редко встречается достойное признания сочетание успеха в этих разных сферах деятельности. Итак, обобщая приведенные выше положения, мы можем заключить, что культура — это особая сфера и форма деятельности, имеющая свое содержание и свою структуру, а вместе с тем воздействующая на остальные сферы бытия, в том числе на социальные отношения и политику. Культура создает то поле и способ общения, в котором и формируется каждое отдельное общество со своей внутренней структурой, но отмеченное самобытностью, отделяющей это общество от других. Третья ипостась культуры — уровень жизнедеятельности, обеспечиваемый постоянной заботой о поддержании высоких образцов и подтягивании к ним реальной деятельности и поведения человека. Но выявление различных сторон культурной деятельности еще не дает нам основания для определения сущности культуры как целостной системы и важного блока совокупной социальной регуляции наряду с экономикой, социальной системой и политикой. Эта сущность связана с духовным производством, в ходе которого создаются, поддерживаются, распространяются и осваиваются нормы, ценности, смыслы и знания,— что и составляет исходный комплекс элементов культуры. Во взаимодействии с другими компонентами культура осуществляет различные функции социальной регуляции. Культура и общество в целом Теперь нам необходимо объясниться по поводу нередко встречающегося в теории культуры положения о том, что к культуре следует относить все то, что создано человеком,— в отличие от влияния природной среды обитания или его биологической природы. Такое определение включает, в сущности, всю жизнь общества, в том числе производство и технологию, экономические и семейно-брачные отношения, государственный строй, верования и т.д. Хотя достоинством такого подхода является выделение общественной природы культуры, чрезмерно расширительное ее толкование стирает грань между различными сферами жизнедеятельности человека. С такого рода экспансией в сферу интересов других дисциплин вряд ли можно согласиться. Подобное расширение происходит и в том случае, если культура определяется как “заученное поведение, разделяемое другими”. В него включаются не только факторы и способы регуляции поведения, но и само поведение и деятельность, которые могут быть направлены на самые разнообразные цели. Сфера поведения (и деятельности) в целом слишком обширна, как мы увидим, обратившись к теоретической схематике Т.Парсонса (гл. III), слишком многофакторна, чтобы подчинять ее одному сквозному принципу. Следует учитывать различие между поведением и деятельностью, направленной на удовлетворение хозяйственных нужд, т.е. труд, на достижение политических целей, т.е. “борьба за власть”, на военные задачи и т.д. Конечно, в каждой форме поведения присутствует культурный компонент — и даже на войне не обойтись без символики и специфической художественной культуры, хотя бы для того, чтобы создать образ врага, а заодно научиться у него искусству воевать. Но не следует считать это собственным полем культуры, это ответвления от нее, подчиненные принципиально иным типам детерминации. Результатом “заученного поведения” может стать и участие в преступной деятельности, а групповая деградация создает то дно жизни, на котором люди оказываются за рамками какой-либо культуры. Конечно, с точки зрения собственно социологии всякое поведение может иметь свои субкультурные характеристики. В криминальном мире существуют свои понятия о чести, т.е. принятые в этой среде правила поведения и ценности. Криминальная субкультура создает свои правила поведения прежде всего через снижение уровня ценностей и примитивизацию большой культуры. Хотя богатство и ранги имеют смысл в обеих сферах, они резко различаются своей направленностью — социальной или антисоциальной. Но эти вопросы мы рассмотрим подробнее в гл. IV, когда речь пойдет о социальном структурировании культуры. Уже на данном этапе может возникнуть вопрос о том, какой же смысл имеет столь частое и напряженное обращение культуры, в том числе художественной культуры, к проблеме и теме преступления и насилия, и притом далеко не всегда, чтобы явно осудить эти ненормативные формы поведения. Можем сказать в предварительном порядке, что антисоциальные и бесчеловечные ситуации, которыми изобилуют литература и искусство, подвергаются стилевой и жанровой обработке в соответствии с некоторыми заданными критериями, что делает эти сюжеты предметом искусства, а не криминальной хроники. Социология отклоняющегося поведения дает детальный анализ типов расхождения действительного поведения с теми нормами, которые признаны обществом, хотя оценка этого поведения производится в соответствии со всей системой значений, выработанных именно в культуре. Конечно, выправление такого поведения осуществляется методами, которые могут далеко выходить за рамки культуры. Во всем том разнообразии человеческой деятельности, в которой и проявляется существование общества и его прошлый опыт, следует выделить совокупное общественное производство как целенаправленную деятельность, продуктом которой являются не только материальные факторы существования, но и все то, что обеспечивает это существование, включая моральные, эстетические и познавательные компоненты, связь с прошлым и перспективы на будущее, дифференциацию общества и его единство, его отношения с себе подобными и отличными от него общностями. Очевидно, что существенным компонентом такого совокупного производства является духовное производство, которое и создает культуру как регулирующее начало общества. Культура и этническая общность В принятом в этнологии языке очень часто под культурой понимается вся та небольшая общность, которая составляет данный этнос, и здесь культура охватывает все проявления социальной жизнедеятельности без разделения на сферы хозяйства, политики, социальных отношений и культуры. Таким образом, здесь под культурой понимается общество в целом, а сам термин употребляется в значении, сходном с термином “общество”. В результате долгого выяснения отношений между специалистами по культурной и социальной антропологии принято относить к обществу ту группу людей, которая живет и действует совместно, вступая в определенные отношения, а к культуре — их образ жизни, формы деятельности, как материальной, так и духовной. Конечно, провести четкую границу между этими двумя категориями невозможно и поэтому различие между культурной и социальной антропологией также условно. Обычно британские исследователи, занимающиеся этническими группами, относят себя к “социальной” школе, а американские — к “культурной”. Под влиянием такого рода антропологии в вербальном общении образованных людей в городской среде термин “культура” подчас становится применимым скорее к экзотическим стилям жизни примитивных обществ Тропической Африки, южной части Тихого океана или северной Сибири. Они могут удивиться, узнав, что и сами подлежат анализу как носители особой разновидности культуры, а не “мировой цивилизации”. Очевидно, что такое антропологическое понимание культуры принципиально отличается от придаваемого ей смысла как сферы только подлинно высокой духовности, противопоставленной всему обыденному, практическому и хозяйственному. Вот часть воображаемого диалога между представителями разного понимания культуры, приводимого американскими культурологами К.Клакхоном и В.Келли: Антрополог. Обыкновенный котелок для антрополога — такой же продукт культуры, как соната Бетховена. Бизнесмен. Я рад слышать это. Для моей жены культурный человек лишь тот, кто может говорить о Дебюсси, Элиоте, Пикассо...[3]
Нам придется разойтись с обеими точками зрения, хотя каждая из них в определенной степени, как мы видели, оправданна. Культура не сводится к высоким образцам художественного творчества. Она действительно пронизывает все сферы человеческой деятельности. Но отнюдь не все эти сферы могут рассматриваться как относящиеся к собственно культуре. Каждая из них имеет свое содержание и регулируется собственными принципами, которые находятся в сложном взаимодействии, дополняя друг друга или вступая в противоречие. Отнюдь не все стороны “котелка” или любого другого продукта материального производства могут рассматриваться как продукт культуры. В гораздо большей степени это продукты хозяйственной деятельности и соответствующей технологии. И хотя для обеспечения этих технологий необходимо соответствующее культурное обеспечение, оно приходит из той сферы, где культура самостоятельна, где она “у себя дома” и формируется в соответствии с присущими ей принципами. Культура и время Важное измерение всякой культуры — время, которое именно в ней протекает, подвергается структурированию, накапливается или забывается. Организуя во времени протекание событий, сохраняя их в памяти общества, культура обеспечивает как поддержание информации, необходимой для выживания и развития общества, так и передачу ее во времени — на длительные отрезки. Время вносит важные коррективы в формирование самобытности, которая претерпевает неизбежные изменения, сохраняя присущую ей структуру и" содержание. Оно может измеряться по-разному: по естественным или искусственным циклам, иметь линейную длительность, но во всех случаях культура обеспечивает сохранение необходимого прошлого и определенное проникновение в будущее. В наличных формах регуляции действуют те принципы, которые сложились в данной системе в прошлом и которые заложены в ее “памяти”, “выходя на экран” тогда, когда регулятивная система обращается к “загруженному” в нее блоку. Идет ли речь о национальной жизни или о капитализме как социокультурной системе, при их рассмотрении нельзя обойтись без учета прошлого опыта. Становление современной системы духовной регуляции в целом или какой-то ее части в полной степени “высвечивается” только тогда, когда в достаточной степени проанализированы прошлые этапы становления этой системы. Поэтому вновь и вновь классификация культур производится не только по уровням или типам общностей, но и по периодам. Хотя эти периоды во многом не совпадают в разных обществах, принято устанавливать некоторые общие типологии культур в зависимости от принятой периодизации: “культура древнего мира”, “средневековье”, “новое время”, “культура эпохи Тан”, “индийская культура при Моголах” и т.д. В каждом обществе время подвергается институциональному и социальному структурированию. В средние века его держала под своим контролем церковь. В индустриальном обществе его организацию берет на себя крупный капитал или государство. И только в постиндустриальном обществе оно распадается на разные ритмы в соответствии с устойчивым плюрализмом социальной жизнедеятельности и разнообразием культурной жизни. Культура как предмет изучения Как мы видели, культура выражает разные стороны жизни общества или деятельности человека, что и привело к формированию принципиально отличающихся между собой дисциплин, располагающих своими особыми методами, своим научным аппаратом и терминологией, своими авторитетами и школами. В значительной степени культура предстает как сфера особого внимания того гуманитарного культуроведения, которое обеспечивает глубокое понимание внутренних смыслов творений культуры, содержащихся в них образов и смыслов, формы и стиля. Именно через такое понимание обеспечивается более сознательное освоение культурного достояния, его сохранение и дальнейшее творческое развитие. На протяжении всей своей жизни человек живет в мире культуры, через которую он формируется, обретает возможность понять принципы устроения окружающего мира и свое место в этом мире. Именно поэтому нужна широкая работа учителей, воспитателей, писателей и публицистов, художников и музыкантов, т е. всего того значительного разряда деятелей культуры и художественной интеллигенции, научно-технической интеллигенции и организаторов “индустрии культуры” и “фабрик знаний”, без которых культура не может функционировать. Раскрытие образного и понятийного смысла классических текстов или современных произведений, предметов старого и нового искусства, ритуалов и форм поведения, значения научных открытий и накопленной информации — непременное условие адекватной ориентации членов общества в окружающем мире. Вживание
во внутренний смысл произведений культуры, освоение информации как знания об объективных условиях деятельности необходимы каждому образованному человеку, а в современном обществе образование имеет все население, хотя и в разной степени. Для этого и существуют книги, кинотеатры, современные масс-медиа, культурные центры, школы, музеи, концертные залы, библиотеки и т.д. Для этого существует также и понимающее культуроведение,
располагающее хорошо разработанными методами толкования смыслов и раскрытия содержаний культурных творений. Более специальное направление этого культуроведения получило развитие в герменевтике
как науке о толковании текстов культуры. Наряду с понимающим
вхождением в культуру необходим и объяснительный подход,
предполагающий познавательное
выяснение тех функций, которые культура во всем разнообразии своих компонентов выполняет и обществе. Необходим причинно-следственный анализ, соотнесенный с теоретической концепцией. Последовательное вживание может означать превращение зрителя или исследователя в адепта той или иной духовной системы и тем самым лишение или, по крайней мере, снижение его способности к трезвому, критическому отношению к предмету восприятия. Так, признание боговдохновенной сущности Корана отражает не столько факт озарения, снизошедшего на пророка Мухаммеда, сколько настоятельную потребность данного общества в объективации того сверхпринципа, который через сакрализацию единого обязательного текста в огромной степени детерминировал сознание, волю и намерения людей, а значит, и нормы поведения, и ведущие институты общества. Духовные тексты и памятники лишь опосредованно выражают реальную жизнь культуры. Поэтому нужно их осмысление, выходящее за рамки внутренней интерпретации. Как известно, признание сакрального статуса Корана было не всеобщим, и оспаривание этого статуса свидетельствует опять-таки не о субъективности отрицающих умов, а о вполне объективных потребностях расширения волевого и творческого начала в духовной жизни. Итак, мы видим, что для рационального восприятия человеком действительности необходимо не только усвоение культурных ценностей, но и их критическое осмысление, понимание места тех или иных духовных явлений в реальной жизни — как в период создания, так и в последующей истории. Критическое и аналитическое понимание культурных явлений и дает культурология как социальная дисциплина. Каждый метод имеет свои достоинства, свою функцию в духовных процессах и свои ограничения. Понимание оказывается связанным в той или иной степени с ценностной позицией — позитивной или негативной — в отношении воспринимаемого явления. Объяснение может быть в принципе свободно от оценки (на чем настаивал М.Вебер),но его возможности ограниченны, так как оно должно вывести культурное явление из конечного набора причин. Поэтому оно оказывается не полным и опять-таки подверженным идеологическим интерпретациям. Как мы увидим, в полной мере эти достоинства и недостатки сказались на отношении к концепции самого М.Вебера среди исследователей и идеологов разных стран. Гуманитарное культуроведение и социальная культурология В мировых системах образования или академических структурах утвердилось общее разделение между двумя типами наук об обществе: а) гуманитарные дисциплины, к которым относятся прежде всего филологический комплекс, история и теория культуры, религиоведение, литературоведение, искусствоведение, философия, этика и т.д.; б) социальные науки, в число которых входят экономика, политология, этнология, социология, экология и т.д. Между этими дисциплинами нет четкой границы, так как каждая из них в той или иной степени использует конкретный материал, факты и данные, взятые из действительности, а вместе с тем имеет и свой концептуальный аппарат, оперирует той или иной методологией. Тем не менее между ними имеется и существенное различие, заключающееся прежде всего в том, что для наук первого ряда основная задача — дать индивидуализирующее описание исходного материала,
явлений и фактов культуры, воссоздать объект в его подлинности и уникальности, и поэтому обобщение для них — вторичная задача, диктуемая необходимостью систематизации суммы объяснений и интерпретаций рассматриваемого материала. Для социальных наук основная задача — отыскание законов и принципов, позволяющих от частных явлений перейти к пониманию общих связей. Поэтому в этих науках отдельные факты и явления не имеют научной ценности, а выступают лишь как лишенные индивидуальной специфики примеры общих понятий, из которых и складывается концепция, сообщающая аналитический смысл фактам и объединяющая их со множеством других[4]
. Именно проведение такого различия и позволило мыслителям — основателям социологии в конце XIX — начале XX вв. выработать общие принципы этой науки. Всякая научная дисциплина включает в себя теорию (или ряд теорий) общего и среднего уровня, определенную сумму понятий, которыми оперируют ученые, методологию как логические процедуры, соединяющие теорию и факты, описания эмпирического материала и фактов, подлежащих интерпретации. В естественных науках это деление носит весьма строгий характер. Это объясняется характером самого предмета, в котором четко отделяется объект от субъекта (физика или геология). В социологии (а тем более социологии культуры) эти границы провести труднее ввиду того, что всякое исследование здесь затрагивает субъективные факторы, а любые выводы, сделанные наукой, могут так или иначе повлиять на интересы каких-то социальных групп и войти в рассогласование с их представлениями. Это означает также, что для социолога важная задача — адекватное преподнесение своих теорий и исследований общественному сознанию и мнению различных групп населения. Дифференциация общественных наук делала все более трудным целостное, холистское понимание общества, функцию которого обычно брала на себя философия. Разрастание объема знаний об обществе, интенсивное развитие различных политологических, социально-психологических, социологических и культуроведческих дисциплин сделало задачу целостного понимания общества все более многомерной, а попытки редукции (сведения) общественной жизни к единому детерминирующему началу эвристически ограниченными или несостоятельными. Так, были ограничены “претензии” экономического детерминизма, усматривавшего в способе производства ведущий объясняющий фактор, действующий на все сферы жизни общества. Сократилась сфера влияния социологизаторского подхода, сторонники которого рассматривали духовные процессы как функцию социального положения различных слоев населения. Пересмотру подвергся и исторический материализм, так как обнаружилось, что духовные факторы оказываются самостоятельно действующими, политика отнюдь не сводится к обеспечению интересов различных социальных слоев, а история отнюдь не уходит в прошлое с изменением обстоятельств. Отход от монополии монистического объяснения привел к становлению самостоятельных научных дисциплин, рассматривающих различные сферы общественного бытия. Соответствующие сферы деятельности и сознания общества изучают политэкономия, политология, социология, правоведение и другие науки. Их выделение в самостоятельные научные дисциплины происходило на протяжении XIX — начала XX в. Сначала социология определялась как общая наука о социальных отношениях и поведении. Однако потребность в изучении сферы, которая непосредственно занята выяснением содержания и принципов духовной деятельности, привела к формированию наряду с гуманитарным культуроведением и социального культуроведения. Разрастание гуманитарных наук привело к дальнейшей дифференциации между теорией и историей искусства, литературоведением, музыковедением, театроведением, теорией и историей архитектуры, киноведением, теорией дизайна и т.д. Общие принципы функционирования различных видов художественной деятельности с точки прения чувственного отношения к действительности рассматривает эстетика. Особой сферой гуманитарного знания стала этика, интерпретирующая различные стороны нравственности с точки зрения моральных норм и идеалов- На протяжении нескольких веков складывалась сумма религиоведческих дисциплин, интерпретирующая различные стороны духовной жизни для потребностей религиозного института. В социальных науках, продвигающихся от общего к частному, от общего понимания социальных закономерностей к анализу отдельных проявлений жизни общества, происходило становление своих принципов, методов и категорий. Философия культуры и культурология В ряде существенных отношений культурология включается в социальную философию, которая использует общие философские, социологические подходы, а также и категории смежных дисциплин — политэкономии, антропологии, социальной психологии — для выявления общих принципов функционирования общества. Однако степень сформированности специфических методов изучения собственно культурных явлений и процессов, а также способность к эмпирическому анализу делают социальную культурологию самостоятельной дисциплиной. Социальные науки в нашей стране длительное время находились в тисках той общей философской теории, которая претендовала на создание мировоззрения как общей картины мира, общества и человека и выработку целостной и сознательной ориентации человеческой деятельности. Но функциональная задача мировоззрения заключается в том, чтобы утвердить наличие единообразного понимания принципов, управляющих миром в целом, не выделяя места для действия самостоятельных альтернативных закономерностей и принципов для разных сфер деятельности. Такой подход исключает допущение обоснованности выделения других субъектов социальной регуляции, в том числе экономики (рынок), политики (общественное самоуправление) и культуры. В системе социальной регуляции и управления, основанной на сочетании властных (через государство) и идеологических (через партию) факторов, важное место отводилось целенаправленному конструированию общего мировоззрения как духовной основы государства, общества и всех составляющих его единиц (наций, этносов, групп и личностей). В методологическом плане этот подход приводил к снижению статуса специальных дисциплин, в том числе социологии и культуроведения, которые не могли претендовать на выделение своего особого предмета исследований или же должны были признать вторичность своего предмета (“надстройки”) и подчиненность своей методологии как “частной” науки, ее выводимость из мировоззренческих предпосылок, а не из логики изучения своего собственного предмета. Одна из влиятельных марксистских концепций исходила из того, что культура — это целостное качественное состояние общества на определенном этапе его развития. Другие философы полагали, что отнюдь не любой способ жизнедеятельности может быть признан в равной степени культурным. Культурная сторона этой жизнедеятельности — это “ступень осуществления в ней подлинной, универсальной природы человека, подлинно общественной связи”, в которой человек освобожден от всякого рода отчуждения и от самой овеществленности в своих связях с миром и обществом и в которой реализуется универсальность человеческих способностей, т.е. человек становится в полной мере активным субъектом своей деятельности. Поэтому культура — это то, что “должно быть”, состояние, отвечающее сущности человека и постепенно реализуемое в ходе развития общественной практики. Как предполагалось такой концепцией, в классово разделенных обществах социальные отношения так или иначе ограничивали и сковывали человека, становились средством угнетения, противостояли развитию трудящихся в своем обществе и сближению народов в международном масштабе. Лишь в преображенном коммунистическом обществе найдут полноценную реализацию те общечеловеческие ценности, которые были выработаны и ходе истории, и культура обретет возможность неограниченного развития. Гуманистическое и антропологическое содержание этого подхода не может заслонить тех принципиальных недостатков, которые привели к упадку его научного статуса. Прежде всего, это отстраненность от реальной жизни, которая могла рассматриваться лишь как этап на восходящем пути общечеловеческой эволюции, лишь с точки зрения высших и конечных ценностей и идеальных типов общественного бытия. Культура представала прежде всего как идеал, осуществление которого ограничено на каждом конкретном этапе истории, но который все же должен в перспективе пропиться сквозь преграды, вызванные недостаточным развитием производительных сил и классовыми антагонизмами. Как известно, неизбежным результатом такого умозрительного подхода стала утопичность представлений об обществе, ограниченность критического восприятия действительности и постоянное стремление приукрасить ее, увидеть в ней “зримые черты” коммунизма. Методологический недостаток этой концепции вытекал из ее тотальности, из предрасположенности к рассмотрению общественной деятельности в целом, в ее наиболее общих характеристиках, что крайне затрудняло аналитическое рассмотрение специфики самостоятельных сфер общественной регуляции, принципов хозяйственной или политической деятельности, социальных отношений и культуры. Еще одна издержка такого подхода заключалась в непризнании ценности различных вариантов культуры, которые объявлялись “локальными”, “ограниченными” и “традиционными”, т.е. обреченными на постепенное изживание, а значит, и не заслуживающими особого места в ценностях проектируемой “коммунистической цивилизации”. Неизбежная перегруженность марксизма задачами оправдания существующей системы управления снижала его критические потенции. К тому же, вытеснив из общественного сознания религию, марксизм и отвечающая его принципам социалистическая культура вынуждены были взять на себя и те безусловно-нравственные принципы, конечные ценности и представления о “спасении” и реализации человека, которые обычно связаны с религией. Эта роль официально утвержденной идеологии и культуры была тем более велика, что этой безусловности, очевидно, не хватало правящей системе, несмотря на все меры по культу вождя, партии и государства. Марксизму пришлось взять на себя функции сакрализации идеалов, ценностей и знаний, необходимых для создания “целостной картины мира”. Если при обращении к прошлому марксизму приходилось скрипя сердце делить сферы влияния с классикой, то при обращении к настоящему и будущему он в своих построениях становился гегемоном, оставляя для всех соперников лишь временное и условное существование. Сакрализация социалистического строя и его культуры дополнялась утопией построения коммунизма, в котором культура и должна была обрести свою подлинную и окончательную реализацию, а человек — как полноценный носитель и созидатель ценностей, смыслов, идеалов и знаний — сравняться в своем всемогуществе с Богом, а значит, и заменить его. Именно отстраненность культурологии от очевидных обстоятельств, лежащих на поверхности, от реально значимых проблем посюсторонней жизни становится одной из причин того, что эта жизнь остается не только поверхностной, но и подверженной болезненным и пагубным конвульсиям, сопровождаемым утратой накопленного опыта и долгим недоумением по поводу того, что творится в жизни. Вопреки засилью официальной идеологии в советской общественной мысли шла активная критическая работа по выявлению подлинного характера происходящих в обществе процессов. Это сопровождалось и “самоопределением” самостоятельных научных дисциплин, в том числе различных ответвлений социологии и культуроведения. Культурология как социальная наука Как мы уже видели, представляемая в этом учебнике дисциплина основана на применении методов социальных наук к предмету, воплощающему, казалось бы, чисто гуманитарное содержание. Это обстоятельство подчас вызывает недоумение или нарекания со стороны культуроведов, сопротивляющихся отстраненному рассмотрению своего предмета или стремлению выявить культурное содержание “некультурных” сфер, например трудовой деятельности или политики. В самом деле, в социологии все элементы духовной жизни “изымаются” из собственно духовной сферы и рассматриваются в контексте реально функционирующей системы социальных отношений, деятельности и производства. Впрочем, это относится ко всем другим сферам, входящим в орбиту внимания социологии: политика (социология политики), организации (социология организаций), труд (социология труда), классовые отношения (социология рабочего класса, крестьянства, профессий, индустриальная) и т.д. Социальная культурология рассматривает духовные факторы регуляции социальной жизнедеятельности как самостоятельную и специфическую сферу, хотя и находящуюся во взаимодействии с другими сферами и формами регуляции. Она объясняет социальное содержание, принципы и структуру духовной деятельности, воздействие культурных факторов на экономическую активность и политику, на типы социальной организации, место различных слоев и классов в духовной жизни общества, уровни и типы организации духовной жизни и т.д. Уже в силу того обстоятельства, что важным измерением культуры является время и именно в культуре, прежде всего, обеспечивается “связь времен”, решается проблема преемственности и выхода в будущее, социальная культурология является также и исторической социологией. Но в таком расширенном виде культурология выходит за рамки собственно социологии, хотя и совпадает с ней по многим важнейшим параметрам. Она включает в себя и некоторые принципы социальной философии, раскрывая место духовных факторов в устроении общества. Она обращается к социальной антропологии при анализе культуры этнических общностей. Она смыкается с теорией цивилизаций при рассмотрении социокультурных суперсистем; Как и другие социальные науки, социальная культурология во многом по-разному выглядит в зависимости от того, ведется ли исследование на макро- или микроуровне. Повседневное непосредственное поведение индивидов и групп в локальных рамках и конкретных ситуациях подлежит социологическому наблюдению, эксперименту и опросу, которые могут раскрыть нам внутренний облик индивидов или малых ячеек, нормативно-ценностные установки, действующие в конкретных ситуациях. Однако даже в рамках отдельного учреждения, предприятия или тем более современного города мы сталкиваемся со значительным и огромным разнообразием культурных проявлений и факторов, которые необходимо сравнивать и обобщать. С одной стороны — обилие представителей иных культур в городе, а с другой — подчиненность действий членов любой организации некоторым общим принципам и нормам, источник которых находится где-то за ее пределами,— все это заставляет нас выходить за рамки конкретных наблюдений и опросов и ориентироваться на более общие уровни культурной жизни, которые формируются национальной культурой, религией, городской средой, наукой, государством, мировыми связями, а также культурным наследием и ориентациями на будущее. В этой познавательной ситуации мы должны обращаться к тем познавательным моделям, которые вырабатываются в теоретической социологии, общей теории культуры и теории цивилизаций. Теория и эмпирические исследования Уже на ранних этапах своего становления социологический подход к культуре формировался как позитивная наука, способствующая раскрытию смысла реальных фактов действительности. Сами по себе эти факты собираются, описываются и систематизируются через различные эмпирические и статистические методы. На протяжении последнего века эти методы подвергались иге большему усложнению и усовершенствованию, превратившись в профессиональную сферу для эмпирической социологии. В последние десятилетия на службу ной социологии поставлены мощные компьютерные и информационные системы, превратившие информатику в одну из наиболее динамичных наук и отраслей индустрии постиндустриального общества. Тем не менее сами но себе эти процессы еще не означают “триумфа факта” отмирания теории. Факты остаются незначимыми, если они не получают значения, сформулированного исходя из некоторой концепции, увязанной с другими компонентами общей социальной теории. Как и в других социальных науках, в социальной культурологии существует серьезная проблема соотношения между пониманием эмпирической реальности и теоретическими конструкциями.
Как известно, реальные явления и процессы подчиняются закону причинности, в то время как теория конструируется по принципам логической непротиворечивости. Само по себе исследование конкретных причин тех или иных явлений еще не дает нам общего понимания этих явлений, так как сталкивает нас с огромным разнообразием фактов и тенденций. Поэтому необходимы некоторые конструируемые (идеальные) понятия, которые абстрагируются от множества деталей реальности и ставят в логическую связь отдельные признаки и черты. Такая конструкция показывает, каким должен быть социальный объект или процесс, если бы они отвечали логически непротиворечивой схеме. Обобщения совершаются на основе абстракции, схематизации, идеализации и других подобных приемов, через которые те или иные существенные параметры изучаемого предмета соотносятся с общими принципами и построениями данной научной дисциплины. Культурология многим обязана в этом плане М.Веберу, знаменитому немецкому социологу начала века, к которому мы более детально обратимся в следующей главе. Конечно, после создания некоторой схемы необходимо сравнение с ней реально протекающего процесса, а значит, и отклонений фактического от должного. Эти отклонения сами по себе еще не подрывают обоснованности идеальной конструкции, а, напротив, могут быть объяснены через выяснение причин, обусловивших такие отклонения. Итоговые определения В научной литературе встречается много определений культуры. Подчас высказывается мнение, что найти адекватное общее определение, отвечающее задачам общетеоретического ее изучения, не представляется возможным. Это мнение особенно укрепилось после того, как в выпущенной в 1952 г. книге американских культурологов А.Кребера и К.Клакхона “Культура. Критический обзор концепций и определений” было приведено более 150 определений культуры. Ссылка на эту книгу нередко используется для подтверждения чрезмерного многообразия используемых определений и неопределенности сколько-нибудь адекватного собственно научного определения. Однако это не так, сами американские авторы показали, что большинство определений укладывается в некоторую общую схему, в которой можно выделить очень немного вариантов в зависимости от того, на какой аспект делает акцент тот или иной исследователь. А это значит, что расхождения не следует считать необозримыми и непримиримыми. Суммируя приведенные выше типы понимания культуры, выделим* пять основных определений, раскрывающих те стороны культуры, к которым мы будем обращаться в последующих главах (оставляем в стороне исходное значение “культивирование земли, растений или животных”): 1. Культура как особая сфера и форма деятельности, связанная с мышлением, занятиями художественной культурой, принятыми нормами поведения и т.д. 2. Культура как общий уровень развития общества, его просвещенности и рациональности на пути “от дикости к цивилизованности”. 3. Культура как общность, характеризуемая особым набором норм, ценностей и смыслов, такими, как этносы, нации или цивилизации. 4. Культура как общая система ценностей и представлений того или иного класса, как классовая культура (выступающая в обществе обычно как социально-статусная или профессиональная субкультура). 5. Культура как духовное измерение всякой деятельности, в котором формируются мотивы, принципы, правила, цели и смыслы деятельности. В этом понимании культура предстает как духовный компонент совокупного производства, обеспечивающий поддержание и изменение этого производства и общественных отношений в целом. Как мы увидим в гл. III, именно такое понимание культуры обеспечивает наиболее полноценный подход к ее рассмотрению в качестве составной части общего механизма социальной регуляции. Задачи и применение социальной культурологии Исходная задача социальной культурологии — общий социологический анализ тех разнообразных культурных явлений и процессов, которые входят не только в сферу художественной культуры или нравственности общества, но и присутствуют в хозяйственной или политической системе деятельности, отражаются в историческом развитии общества. За образами и символами, идеями и мотивами, но вместе с тем и за переменами в их интерпретации или их нарушениями и разрушениями стоят те более глубоко действующие факторы и причины, которые составляют объективную систему социальной регуляции. Социальная культурология способствует выявлению важной части этой системы. Научное знание не только дает мировоззренческие ориентации, но и способствует практическому анализу жизненных явлений. Рассмотрим это на примере одного факта культурной жизни. Идет традиционный фестиваль народной музыки, сопровождающийся выступлением фольклорных хоров, музыкантов, танцоров и т.п. Каково отношение к нему публики? Обычно — это непосредственное участие в самом празднестве, отношение к нему как к зрелищу, во время которого публика сопереживает преподнесенное ей — сюжеты, образы, ритмы. Что представляет это мероприятие для искусствоведа? Богатый источник для изучения типов инструментов, костюмов, манер и школ исполнения, используемой символики и т.д. Историк, побывав на народном празднестве, обратится к некоторым сюжетам для иллюстрации того, как события истории запечатлеваются в памяти народа, хотя и в соответствующей интерпретации. Экономист, если он подойдет к зрелищу как узкий специалист, подсчитает стоимость этого мероприятия. И все это будут разрозненные, односторонние оценки проведенного художественного фестиваля. Социолог же должен раскрыть социальный смысл данного культурного явления. Это и те ценности, которые искусство фестиваля внедряет в зрителей: национальная самобытность или межнациональное взаимопонимание, приверженность историческому прошлому или перспективным ориентациям, религиозным, фольклорным или масскультурным устремлениям. Среди основных задач, которые решает социальная культурология, следует перечислить следующие: 1. Раскрыть содержание системы культурных ценностей и норм, присущих данному обществу в целом и его отдельным социальным слоям и группам. 2. Показать соотношение различных уровней и компонентов культуры: мифологии, религии, идеологии, науки, сакральных и светских ориентации, классического наследия и современных течений. 3. Показать соотношение высокой культуры и массового уровня, место культурной элиты в производстве и поддержании духовных ценностей, различных разрядов интеллигенции в поддержании, распространении и сохранении достижений культуры. 4. Раскрыть культурные факторы, необходимые для других сфер деятельности: этику труда и предпринимательства, отношение к богатству, накоплению, труду, •пиниям, без чего эти сферы деятельности лишаются необходимого духовного обеспечения. 5. Показать роль культуры во взаимодействии различных общностей и социальных слоев: этнических групп и наций, трудящихся и собственнических классов, половозрастных и расовых групп. 6. Определить характер перемен, совершающихся в культуре различных социальных слоев города и деревни, общества в целом, связь этих перемен с процессами, происходящими в политической и производственно-хозяйственной деятельности. 7. Социальная культурология выявляет принципы понимания своего общества с его переплетением норм, ценностей и представлений и одновременно способствует восприятию людьми других обществ с присущим им своеобразием в отношении к миру, целям человеческого бытия. Именно такое взаимное изучение должно обеспечить ту степень понимания и терпимости, которая необходима для налаживания гармоничных отношений и успешного развития различных обществ. Социальная культурология — существенная часть культурологического комплекса, необходимого для всесторонней подготовки специалистов, которые возьмут на себя широкий комплекс функций по регуляции культурной деятельности. Среди основных компонентов этой деятельности следует перечислить следующие: — преподавание дисциплин культуроведческого комплекса в системе общеобразовательных и специальных учебных заведений, колледжах и университетах, различных учебных центрах; — работа в органах территориального и отраслевого управления по линии культуры, охраны памятников, связи с общественными, национальными и религиозными организациями; — работа в различного рода художественных и культурно-массовых организациях и центрах (культурные центры, театры, филармонии, выставочные центры, фестивали и т.п.); — работа в организациях социологического профиля, изучающих культурно-этические аспекты бытовой, хозяйственной и политической практики, культурную мотивацию трудовой и предпринимательской деятельности, налаживание этики бизнеса и т.д.; — работа в коммерческих структурах по рекламе и изучению потребительского спроса, налаживанию менеджмента и маркетинга и т.п.; — работа в организациях, призванных налаживать общение и взаимопонимание между представителями различных субкультур, национальных и религиозных общностей и т.п. Глава II. СТАНОВЛЕНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ КУЛЬТУРОЛОГИИ Основные темы.
Выделение и формирование социальной культурологии.
Ценностные и позитивистские подходы к культуре. Социологический анализ как изучение реального функционирования культурных норм, ценностей и смыслов в социальной среде. Постепенное расширение сферы социального анализа духовной культуры, его распространение на художественную культуру, религию, народную и массовую культуру. Просветительские концепции
культуры как процесса постоянного распространения культуры и приобщения к ней населения. Образованная элита и массы в просветительской концепции. Последующая эволюция просветительства. Значение просветительства, его идейное влияние и ограниченность. Эволюционистский подход к.
культуре как процессу постоянного усложнения общества и его совершенствования, роста разумности и рациональности, развития морали, накопления знаний и т.д. Работы Л.Моргана, Э.Тайлора, Г. Спенсера и др. Критика эволюционизма.
Позднейшие варианты концепции эволюционизма. Идея диффузионизма
как распространение культуры. Значение методологии М.Вебера для социологии культуры.
Понятия идеального типа и рациональности как средств религиозной и культурной компаративистики и изучения цивилизационной динамики. Обращение к концепции М.Вебера в исследованиях социокультурной модернизации. Структурно-функциональный подход
к культуре и обществу как системе взаимосвязанных открытых и скрытых функций, определяющих место каждого элемента. Концепции А.Радклифф-Брауна, Б.Малиновского, Р.Бенедикт, М.Мид и др. Основные положения функционализма Т.Парсонса. Поздний структурный функционализм Р.Мертона. Критика структурного функционализма и его место в сложившейся методологии изучения культуры. Адаптивный подход в культурной антропологии и структурном функционализме и его столкновение с теорией “социального конфликта”. Символический интеракционизм
и анализ связи между стимулом, знаком, мотивом, самосознанием. Роль символики в социальном общении. Социологизаторский подход.
Принципы классового анализа искусства и литературы в марксистских работах первых десятилетий XX в. Школа вульгарного социологизаторства. Принципы классового искусства в “Пролеткульте”. Основные положения работ Плеханова, Ленина, Луначарского. Роль марксизма в развитии классового анализа культуры, выявлении роли труда и трудящихся масс в формировании духовной жизни, понимании классовой борьбы и революции в преобразовании общества. Марксистская концепция культуры как
отражения классовой борьбы и поиска общечеловеческих ценностей. Редукционизм базисно-надстроечной концепции культуры. Смысл теории “двух культур в каждой нации” и “идеологической борьбы двух систем в культуре”. Идейно-теоретическая обоснованность социально-классового анализа духовной жизни общества. Леворадикальное и авангардистское направления
в социологии культуры современного Запада. Критика культуры как
“орудия классовой манипуляции”, “этнографичности” и “классикализма”. Социальные источники идейного авангардизма в культуре. Запад и Восток в социальной культурологии.
Культуро-ведческая и религиозная компаративистика как метод культурно-исторического анализа. Культурная антиномия Запад — Восток. Цивилизационная школа
как изучение культурных макро- общностей. Концепции О.Шпенглера, Н.Данилевского, П.Сорокина, А.Тойнби, современные исследования цивилизаций. Незападная социальная культурология
и ее роль в преодолении западоцентризма. Эмпирические методы в культурологии.
Значение эмпиризма и его критика. Новейшие достижения в эмпирических исследованиях. Выделение и формирование социальной культурологии
На протяжении XIX в. происходило постепенное размежевание между гуманитарно-филологическим комплексом наук о духовной жизни общества и социальными науками, основанными на теоретическом осмыслении его закономерностей, структур и процессов. Важнейшим достижением этого сдвига в научном познании стало формирование социологии как науки, изучающей общество как объективную взаимосвязанную целостную систему отношений, процессов и институтов. Заметное размежевание происходило также между социальной философией и философией культуры, которые неизбежно были связаны с определенными мировоззренческими принципами и умозрительными формулами сущности истории, и собственно социологическим подходом к общественным явлениям. Интенсивное знакомство с культурами народов мира приводило к накоплению гуманитарного знания о религиях, языках, литературах, истории и т.д., что породило богатую компаративистику, привело к формированию комплекса ориенталистики, американистики, африканистики, исламоведения, индологии, буддологии и т.д. Однако наряду с ростом описательных и гуманитарных исследований происходило постепенное совершенствование социологического познания социальных и культурных явлений. При всех различиях в методах этого познания им присуща установка на анализ не внешнего, а внутреннего смысла явлений, т.е. той роли, которую играют те или иные культурные факты, тексты, образы и средства в социальной регуляции и социальных процессах. Социология с самого начала обнаружила тенденцию к изучению реального общества, данные о котором могут быть почерпнуты не из умозрительных общих концепций и не из художественного творчества мастеров культуры, а на основе эмпирических методов. Конечно, и эти источники не могут отвергаться, так как и они выражают некоторые существенные стороны жизни общества, но отнюдь не исчерпывая их и не перекрывая значения “низких истин” и обыденных ориентации различных слоев и групп населения. На этом пути социологии приходилось бороться за самоопределение, так как исходная методология находилась в распоряжении “философского центра”. Социологии пришлось расстаться или же удалиться на значительное расстояние от всеобщих категорий, от “материи”, “сознания”, “сущности религии”, сферы идеального, метафизических оснований справедливого общества, представлений о всесторонне развитом человеке, непреходящих ценностях и т.д. Крупным мыслителям-социологам второй половины XIX — начала XX в. пришлось провести основательную работу по признанию первичности и специфичности социальной реальности, состоящей из отношений, в которые вступают люди в самых разных вариантах своей деятельности. Но в этой реальности существенным компонентом являются и представления как тот комплекс духовных средств, которые создаются обществом для регуляции этих отношений. Поэтому уже в период становления социологии важным предметом анализа стали и те нормативно-ценностные представления и смыслы, через которые человек входит в окружающую его социальную среду. По мере созревания социальных наук и дифференциации их состава все в большей степени происходило обособление социальной культурологии как самостоятельной дисциплины, а также растущая дифференциация этого комплекса на различные варианты — по содержанию того социокультурного компонента, который подлежал изучению (художественная культура, религия, наука и т.д.), по уровню анализа (макро-закономерности, средний или микро-уровень), по историческим периодам и регионам и т.д. Сфера социологического анализа расширялась и уже с начала XX в. все более проявляется экспансия социологии, которую считали своей философия и гуманитарное культуроведение. Социология все больше занимается и устроением общества, и культурой, и религией, гносеологические вопросы стали предметом социологии знания,а проблематика свободы,демократии, счастья, любви, истины и красоты вошла в социальный анализ в рамках эмпирической и “понимающей” социологии. На долю философии все больше остаются вечные проблемы смысла бытия, а главное — вопросы метода, логики исследования. Философии пришлось отказаться от роли контролирующей инстанции, направляющей деятельность смежных наук. Социология оказалась способной к самоуправлению, располагая своим обширным методологическим аппаратом. Одновременно происходило “разбожествление” религии, представшей как одна из порожденных обществом систем социальной регуляции. Этот процесс охватил и сферу художественной культуры, которая стала не только сферой постижения и приобщения к высоким культурным ценностям, но и сферой критического анализа реальных функций в общественной жизни. Социологическое изучение культуры сформировалось уже после того, как в достаточной мере выявились возможности и пределы иных подходов к культуре как основному предмету гуманитарного знания. Как мы видели, своеобразие культуры состоит в том, что ее необходимо не только познать, но и освоить. Каждый человек, изучающий культуру в научном плане как существующий вне его объект, одновременно включен в собственную культурную среду. Это не только его непосредственное окружение, но и та нация или цивилизация, к которым он принадлежит. В этом качестве он становится в определенной степени продуктом воздействия культуры, ее носителем и представителем, а потому должен специально вырабатывать в себе профессиональную способность объективного анализа. Рассмотрим основные подходы к культуре, развивавшиеся в мировой общественной мысли и находившие то или иное выражение в странах Запада и Востока. Просветительские концепции культуры
Представления о культуре как самостоятельной сфере духовной деятельности, имеющей высокое значение для общества, ранее всего развивались в русле Европей- iiio Просвещения. Европейские мыслители (А. Воль-I”. Дж. Вико, Ш.Л. Монтескье, И.В. Гете, И.Г. Гердер, II Гумбольдт, Ф. Шиллер) рассматривали культуру как "иугреннее духовное богатство человека, основанное на о постоянном стремлении к истине, добру и красоте. Через культуру человек преодолевает ограниченность и однократность своего существования, осознает свое • (инство с природой, обществом, с прошлым и будущим. 11 росветительское понимание культуры было гуманистическим по содержанию, но выражалось прежде всего в 'промнем внимании к этической и эстетической проблематике. Добро и красота, превращаясь в содержательные цели человеческой деятельности, должны преобра-“ить мир. Просветители отвергали религиозную схоластику, разоблачали нетерпимость, фанатизм церкви, косность (феодальных порядков. Они последовательно выявляли несостоятельность богословских и метафизических систем прошлого, безусловного авторитета церкви, традиционных моральных установок, героического эпоса, культа аристократизма, абсолютистского государства и т.д. Наследие прошлого в их обработке утрачивало свою непререкаемую значимость, что освобождало место для формирования новых жизненных ориентации, необходимых для человека как разумного существа, способного самостоятельно определять свои поступки. Человеческий дух, сильный своим разумом, способностью создавать смысловой и ценностный порядок, избавленный от стеснительных ограничений, налагаемых корыстными интересами и невежеством,— вот что должно способствовать прогрессу общества. В наиболее полноценном виде это начало воплощено в высокой культуре. Как в Европе, так впоследствии и в других странах просветительское отношение к культуре во многом обогатило духовную жизнь, способствовало развитию народного образования. Однако в идейном и научном планах оно обнаружило свою ограниченность. Просветители, претендуя на радикальное исправление общества, возлагали надежды лишь на разумную организацию жизни, оставляя без внимания экономические и социально-политические условия. Они не раскрывали противоречий общественной жизни, в которой чаще правят миром не добро и красота, а зло и порок. Ориентировавшийся на европейскую культуру просветительский подход показал свою явную ограниченность, когда стали известны качественно новые, своеобразные типы культуры других народов с Их религиями, моралью, политическими и социальными порядками. Главным слоем, производящим культурные ценности, просветители считали образованную элиту, независимую от системы материального производства, а потому, как им представлялось, и от сферы частных, эгоистических интересов, которые искажают процесс постижения истины, добра и красоты. Поэтому за этим слоем оставалась привилегия наставлять общество во всем, что касалось смыслов и ценностей бытия. Народная масса мыслилась просветителями как носительница предрассудков, однако вполне преодолимых — через образование, с помощью логического убеждения, наглядной демонстрации изящных образцов красоты и добродетельных нравов. Отсюда и присущее им ожидание того, что рост грамотности народных масс, увеличение досуга, распространение книг и доступных произведений искусства обеспечит приобщение широких слоев народа к культурным ценностям. На протяжении XIX в. шло постепенное изживание иллюзий и чрезмерных надежд на просветительство как способ преобразования общества. Эти настроения выливались в романтический уход личности от несовершенства общества, его язв и пороков в мир одухотворенной природы и идеализированных отношений. И на смену романтизму пришел реализм, в котором утвердилась трезвая оценка реальной действительности. Однако в широком смысле просветительство — неотъемлемая характеристика всякой сложной культуры, поскольку для ее поддержания необходим как длительный процесс приобщения новых поколений, так и распространение культуры на более широкие слои города и деревни, внедрение тех нормативных принципов и идей, через которые общественное сознание осваивает процесс своей саморегуляции. Почитание учения, пото му что “ученье — свет, а неученье — тьма”,— непременная черта таких обществ, в которых потенциально всем предъявляется требование осваивать знания. Это и приводит к устойчивому развитию общества, повышению уровня порядка и благосостояния, а самой личности придает больший престиж. Это требование овладения знаниями, приобщения к нормам и ценностям по-разному выражалось в развитии культуры на протяжении XIX—XX вв., но оставалось ее постоянной чертой. Именно просветительство в значительной степени формировало те установки, которые служили основой развития системы образования и науки. Просветительство — это и этап созревания общественной мысли каждой нации Запада, а затем и других регионов, означавший расширенное знакомство с достижениями мировой культуры, прежде всего в ее наиболее высоких гуманистических проявлениях. В ходе увлечения просветительством незападные общества (в Азии, Африке и Латинской Америке) перенимали те идеи прогресса, гражданских свобод, принципы политической саморегуляции, научного мировоззрения и распространения светского образования, которые было принято считать основой благосостояния широких слоев населения. Как мы увидим впоследствии, эти идеи проявили свою ограниченность и противоречивость и утратили прежний престиж, но они отложились в определенных компонентах духовной структуры. Эволюционистский подход
Длительное время изменения в природе и обществе находили объяснение в общественной мысли в рамках идеи творения (креационизма), имеющего либо божественный характер либо вытекающего из творческого озарения, связанного с выдающейся личностью пророка, вождя, мыслителя, художника, правителя и т.д. Конечно, наиболее убедительным примером такого рода событий для многих поколений была Библия, созданная пророками или апостолами, фиксировавшими великие события в истории, божественные деяния и слова. Яркое художественное выражение этот подход нашел, например, в книге Т.Карлейля “Герои, почитание героев и героическое в истории”, который выделил типы обожествленного вождя языческого племени, пророка, поэта, священника, писателя и правителя как проявление творческого начала в обществе. Позднее большое влияние получила теория катастроф. Рожденная на материале естественных наук, прежде всего биологии и геологии, она применялась и для объяснения социокультурных изменений: внезапного разрушения культуры в результате гибели общества, стихийных бедствий, нашествий, падения государств и гибели городов. Теория катастроф стала необходимым коррелятом концепции творения. Возникшее неожиданно в результате вмешательства неуправляемых природных сил могло столь же неожиданно потерпеть катастрофу и погибнуть. “Мягким” вариантом катастрофизма была теория регресса (деградации), происходящего в результате “антиразвития”, упадка и примитивизации общества под воздействием внутреннего разлада или вмешательства враждебных внешних сил. Не следует думать, что эти концепции совершенно сошли со сцены исторического или культурологического мышления. Весьма содержательное развитие, хотя и в принципиально разных направлениях они получили, например, в работах А.Тойнби и Л.Гумилева. Эволюция — понятие, употребляемое в сходном значении во многих естественных и общественных науках. В этом факте отражаются как универсальность принципа, проявляющегося в различных явлениях природы, общества или внутреннего мира человека, так и те мировоззренческие установки, которые способствовали формированию самой теории. Происхождение и содержание этого подхода глубоко связаны с социально-экономическими условиями, менталитетом и общекультурной атмосферой, которые сложились в странах Запада* во второй половине XIX в. Поразительное развитие новой техники сопровождалось значительными сдвигами и в научном мышлении, особенным влиянием в котором в этот период пользовался дарвинизм. Основные идеи эволюционизма сводятся к следующему: 1. Как естественные, так и общественные явления подвержены постоянным, регулярным или частым изменениям. 2. В ходе этих изменений общество отходит от первоначального примитивного или упрощенного состояния (или от стадии зарождения) и приобретает более сложный и дифференцированный характер. По содержанию эволюция означает рост рационального начала в обществе, т.е. его “разумности”, усложнение, совмещающееся с упорядочиванием, а соответственно устранением хаоса, конфликтов, предрассудков и слепой веры. 3. Стадии эволюции можно выстроить в шкалу от “дикости” и “варварства” до высшей ступени цивилизации. Эту высшую ступень неизменно воплощает в себе
новейший Запад. 4. В ходе эволюции постоянно совершенствуются все стороны жизни общества, в том числе искусства, мораль, верования и культы, хотя это может происходить разными темпами и один вид искусства может отставать от другого, мораль от науки и т.д. Всякие перемены в морали, литературе, искусстве по логике эволюционизма ведут к лучшему, означают развитие как усложнение, обогащение по содержанию, форме и т.д. 5. Те или иные элементы более раннего состояния могут до поры до времени сохраняться в качестве пережитков. 6. Источниками эволюции являются различные безличные силы, которые сами по себе не меняются и действуют постоянно. * Идеи эволюции в классической форме проявились в работах социологов Г.Спенсера, О.Конта, Э.Дюркгейма, этнографа Э.Тайлора, исследователя истории религии Д.Фрейзера, историка и этнографа Л.Моргана и других
крупных ученых второй половины XIX в. Это могут быть принципы “естественного отбора” и “выживания наиболее приспособленных”, “определяющая роль производительных сил”, “классовая борьба”, “столкновение противоречий”, “процесс самоорганизации общества”, “накопление знаний” и т.д. 7. Основное направление эволюции общества и его культуры на ранних этапах — это адаптация к внешним условиям, а позднее овладение этими условиями и их подчинение, переход на более высокий уровень существования. Критика эволюционизма.
Уже в период нарастания эволюционистского подхода как влиятельного научного направления все громче звучала его критика. Она исходила с разных сторон. Религиозные мыслители и моралисты осуждали его за содержащийся в нем явный или имплицитный отказ, отрицание конечной цели и смысла не только в природе, но и в обществе. Если выживают в силу слепой причинности, выживают лишь сильнейшие и наиболее приспособленные по своим функциям, а не по содержанию и не по уровню ценностных устремлений, то, значит, моральная эволюция может и не присутствовать, оказываться под сомнением. Напротив, эволюция оправдывает “полезное” и “приспособленное”, которые могут оказаться вредными для другого. Моралистическая критика настаивала, что именно вера и мораль, ограничивающие эгоистические интересы, могут оказаться благотворными для общества в целом. Кроме того, критики указывали на то, что отнюдь не все явления в обществе и культуре претерпевают эволюцию. В каждой культуре существуют “вечные” и неизменные ценности, которые связаны со священными и базисными принципами ее устроения. Как в светской культуре, так и особенно в религии фундаментальные принципы и ценности сохраняются неизменными во все перестройки, даже если другие стороны жизни радикально обновляются. В силу приведенных выше причин для поздней социологии характерно отторжение понятия “эволюция” и смежных терминов — “развитие”, “прогресс”. Все они связаны с ценностным отношением к тому или иному яв- 52
юнию или процессу. Особенно это следует отнести к концепции прогресса как целостного развития, осуществляющегося в направлении от низшего к высшему, от менее | свершенного к более совершенному. В сущности, эта концепция питается постоянно просветительскими воззрениями, в которых частичное и локальное продвижение рассматривалось как подтверждение или предпосылка общего развития. Уже в XIX в. обращение общественной мысли к реальности показало всю противоречивость социальной и культурной динамики, наличие наряду с улучшением и ухудшения, с возвышением — упадка, с прогрессом — кризиса. Одним из наиболее влиятельных выражений такой противоречивости стало распространение социалистических концепций, в которых, с одной стороны, подвергались суровой критике растущие противоречия и неравномерность развития различных сфер общественной жизни, а с другой — обосновывалась возможность ускорения общественного развития и гарантированного прогресса. Но эти концепции приводили к утопизации общественной мысли. Эволюция самого эволюционизма и расширение рамок исследования привели к выделению некоторых направлений внутри него. В органическом и холистском подходах эволюция — процесс, через который проходит данное явление в целом, преодолевая ступени нарастающего усложнения. Партикуляристский подход выявлял процесс развития отдельных компонентов изучаемого явления, выделяемых из целого. Материалистическая школа в эволюционизме обращала внимание на улучшение орудий труда, средств производства и форм хозяйства, техники и организации труда, рост городов, торговли и науки, что воплощает наиболее существенные базовые стороны общественного бытия. Идеалисты обращали внимание на развитие религии, морали, эстетики, политической идеологии. Детерминисты исходили из наличия “ведущих” и “определяющих” начал в эволюции — либо материальных, либо духовных. “Плюралисты” полагают необходимым учитывать взаимодействие разных факторов. На протяжении XIX и XX вв. продолжалось противостояние эволюционистских или же прогрессистскихконцепций и подходов, утверждавших многообразие исторического развития^ Сторонники первых опирались на свидетельства роста и совершенствования хозяйственных, технологических, научных и политических сторон жизни и отстаивали принципы универсальности и необратимости смены стилей и форм духовной жизни, отражающей поступательное развитие. Принципиально иная линия опиралась на свидетельства устойчивого разнообразия культур, отнюдь не сводимых к “пройденному этапу” единого образца,за который неизменно принималась западная цивилизация. В этом подходе культура представала как воплощение многообразия и как разные потоки истории, протекающие в “другое” время и по своим стадиям. Этот второй подход породил теорию цивилизаций, в рамках которой были созданы выдающиеся труды Данилевского, Шпенглера, Тойнби, Эйзенштадта и др. Позднее, уже в 70—80-х гг., этот подход привел к созданию плодотворной теории самобытности,
противостоящей концепции западного универсализма. Но и первый из указанных подходов отнюдь не сошел на нет, а был использован в концепции модернизации, а позднее в “мир-системной” теории, получившей развитие в 80-е гг. в работах Ф. Броделя, И. Уоллерстайна, Г. Франка и других западных ученых. Таким образом, критика не опровергла существенных постулатов эволюционизма. На более позднем этапе сторонники эволюционизма, отрекаясь от целостного (хо-листского) понимания развития, формулируют положение о необходимости рассмотрения многообразия различного рода факторов, вступающих в противоречие друг с другом. Такой эволюционизм оказывается частным, “партикуляристским” и требует рассмотрения отдельных частей и компонентов культуры. Возникло и разделение между пониманием эволюции как процесса, обусловленного внутренними (эндогенными) либо внешними (экзогенными) причинами. Отвергая однофакторный детерминизм в развитии общества, неоэволюционисты стали утверждать вероятностный (стохастический) подход, позволяющий определить суммарную тенденцию большого количества различных изменений. 54
Таким образом, логика развития этого подхода привела к ограничению его притязаний, в результате чего вполне принятым стало положение о том, что эволюция — это процесс, через который реализуется внутренняя мера, скрытый потенциал явления через его изменение при сохранении формообразующего начала. Такой подход означал переход к проблеме соотношения изменений и преемственности, роли традиций и самобытности в регуляции общества и его культуры, к чему мы обратимся в гл. VI и X. Диффузионизи
В начале XX
в. в противовес эволюционизму, замыкавшему рамки исследования рассмотрением внутренних изменений в отдельных обществах, ряд этнологов, социологов и культуроведов развивают концепцию диффузионизма, т.е. распространения культуры из одного центра в другой. Такой подход позволил обратиться к изучению взаимодействия между культурами, раскрыть механизм освоения достижений других народов, дающий возможность обществу не проходить положенные стадии развития. Основными средствами распространения чужой культуры диффузионизм признавал войны и завоевания, колонизацию, торговлю и миграции, добровольное подражание, взаимное признание и т.д. В русле диффузионизма разрабатывались концепции культурных ареалов, или же сетей распространения, либо отдельных элементов культуры (злаков, денег, письменности, технологий и т.д.). В рамках теории культурных центров распространение культуры изображалось как потоки рассеивания изобретений из “колыбели цивилизации”, на роль которой обычно выдвигали Шумер, Древний Египет, долину реки Хуанхэ. В литературоведении убедительным примером диффузионизма служат “бродячие сюжеты”, известным примером которых могут служить сказки “Тысячи и одной ночи”. Значение методологии М.Вебера для социальной культурологии
Макс Вебер — один из крупнейших социологов, обычно характеризуемый как основоположник понимающей социологии и теории социального действия. Именно на него опирается^ в ряде существенных отношений общая социология, включая анализ хозяйственных, религиозных, политических и бюрократических реалий. Для социологии культуры его методология имеет особое значение по причине высокой аналитической ценности его основных методов, а именно понятия идеального типа, позволяющего выявить соотношение между религией как существенным компонентом социокуль-турной системы (прежде всего как системы этических установок) и хозяйственной деятельностью. Его широко известная работа “Протестантская этика и дух капитализма” (1905) дала основу для сопоставления типов такого соотношения и в других религиях, прежде всего в индуизме, буддизме и конфуцианстве (работа “Хозяйство и общество”, 1921). Веберовское сравнительное изучение религий было основано на выделении идеального типа
определенной религии, в котором эта религия предстает не как адекватное воспроизведение в его эмпирическом виде, обусловленном реальными обстоятельствами, а как системная, логически упорядоченная конструкция. Идеальный тип — это умозрительное построение, хотя и созданное на основе изучения эмпирической реальности. Но это не описание обозреваемых фактов, а намеренно упрощенное и доведенное до логически стройного типа, в котором множество элементов, существующих “дискретно и диффузно” в реальном объекте, соединяются в единую теоретическую модель. Именно таким образом в веберовской методологии воссоздавались религиозные системы протестантизма, индуизма, буддизма, конфуцианства, иудаизма, которые в ряде отношений несомненно отличались от своих источников. Таким же образом М. Вебер формулировал различные типы пророчества (этическое и личного примера), религиозных организаций, ценностных ориентации (ценностно-рациональные и целерациональ-ные). За рамками его исследований оставались многие конкретные различия. Тем не менее веберовский подход позволял, с одной стороны, сопоставлять теоретическую конструкцию с объектом, а с другой — соотносить модель религии с хозяйственной системой. Такой подход позволял раскрыть, каким образом срабатывают те субъективные этические мотивы, которые заложены в индивиде. Этот подход предстает как понимающий, но не потому, что он выявляет реализацию :)тих субъективных факторов (например, представлений о зле, страдании, смерти и спасении) в объективной деятельности. Важнейшим понятием, введенным М.Вебером в методологию сопоставления различных религий,этических систем, в социологию управления, права и искусства, было понятие рационализации.
Оно означает процесс вытеснения случайных, аффективных или рутинных действий или мотивов, преодоление отклонений (и противоречий) от основной линии действия и поведения, последовательное упорядочивание этого действия, их планирование и накопление результатов. Рационализация действует в самых различных сферах, в том числе при кодификации права, систематизации религиозных или научных систем. Вместе с тем этому процессу подвержена и деятельность различных социальных групп, связанная с хозяйством, управлением или религиозной практикой. Как показывает М. Вебер, упорядочивание практики человеком связано с разделением между сферой сущего,
т.е. эмпирически реального мира, и должного,
т.е. отвечающего ценностно-нормативному порядку. Осознавая противоречие между этими сферами, индивид вынужден учитывать последствия своих действий, определять близкие и последующие цели и адекватные им средства, руководствуясь адекватными им ценностями. Рационализация имеет частный характер. Это означает, что сам процесс охватывает лишь определенные стороны культуры, приводит к их автономизации, оставляя отдельные сферы в стороне. Она всегда должна получать соответствующую институциональную основу (церковь, секта, образование, социальная структура, бюрократический аппарат и т.д.), которая и обеспечивает ее поддержание. Конкретизируя понятие рациональности в применении к разным культурам и сферам деятельности, М.Ве-бер ввел деление на целерациональный и ценностно-рациональный типы, которые будут рассмотрены в гл. IV об элементах культуры. С методологией М.Вебера принято связывать и еще одно важное достижение последующей социологической мысли. В ходе позитивистской критики того гуманитарного историзма, который предполагал наличие в истории некоторого субстанциального сверхначала, постепенно реализующегося в ходе прогресса общества, и к тому же в русле общей направленности истории, стирающей различия между локальными общностями, утрачивалось представление о содержании исторического движения. “Очищенная” от человеческого субъективизма позитивистская методология оставляла без внимания и те смыслы, которыми человек руководствовался в исторической деятельности, и те духовные системы, а значит, и культуру, в которых создавались и поддерживались эти смыслы. М.Вебер совершил плодотворный отход от ортодоксального позитивизма и ввел принцип понимания человеческого действия, которое дается только если исследователь раскрывает значение смыслов, побуждающих человека действовать так, а не иначе. Эти смыслы имеют не индивидуальное или общеантропологическое значение, а складываются в конструкции, названные Ве-бером “идеальные типы”. Именно благодаря этой конструкции в поле зрения социологии культуры вошла проблематика типологии обществ, религий и культур, а следовательно, их исторического сопоставления и их эволюции в ходе всемирной истории. Позднее эта методология во многом способствовала сравнительному изучению стадий и типов эволюции различных обществ. К концепции М.Вебера обращались многие ученые. Особенно возросло ее значение в 60—80-х гг., когда происходит настоящий “веберов- ский ренессанс”*. С одной стороны, разработанная им методология позволяла выяснить характер “человеческого измерения” в хозяйственной деятельности капиталистического общества. Внутреннее взаимодействие капитала и труда, мотивы взаимного принятия предпринимателями и трудящимися условий производства и организации социальной жизни — все это остается постоянной проблемой для капиталистического общества, для которой на каждом этапе необходимо надежное решение. С другой стороны, к учению М.Вебера стали широко обращаться мыслители из стран “третьего мира”, стремившиеся понять духовные принципы функционирования своих обществ в условиях модернизации и выдвинуть наиболее успешные программы преобразования, отвечающие условиям этих стран. Складывается обширная “вебериана”, в которой самому пристальному рассмотрению подвергается характер восточных религий с точки зрения наличия в них духовных предпосылок модернизации или же противодействия процессам обновления. Поиски эти дали весьма разноречивые результаты, о чем мы подробнее поговорим в главе, посвященной социокультурным основам модернизации. Структурно-функциональный подход
Структурно-функциональный метод формируется в начале XX в. в ходе расширяющегося взаимодействия западных обществ с культурами различных стран и народов. Методология эволюционизма оказалась непригодной для научного освоения того качественно нового эмпирического материала, который стал в изобилии накапливаться антропологами в результате полевых исследований. Идея рассмотрения объектов как интегрированных, взаимовлияющих, выполняющих жестко установленные функции, заданные целостностью систем, входила в оби- • См.: Г а и д е н к о П.П., ДавыдовЮ.Н. История и рациональность: Социология Макса Вебера и веберовский ренессанс,— М.,1991. ход в общечеловеческих дисциплинах под названием функционализма. Сторонники структурно-функционального подхода отказались от принципов историзма и эволюционизма в объяснении общественных явлений. Они рассматривали культуру как подсистему целостной социально-культурной структуры, каждый элемент которой выполняет как бы служебную роль в общей системе регуляции. В рамках этого направления англо-американская антропологическая школа (А. Кребер, Р. Бенедикт, М. Мид, Б. Эванс-Причард и др.) накопила большой материал, описывающий обычаи, нравы, образ жизни так называемых примитивных народов: индейцев Северной и Южной Америки, австралийских аборигенов, африканских племен. Позднее были проведены исследования малых народов Индии, стран Юго-Восточной Азии и т.д. Обобщение этого материала в работах английских ученых: культуролога Б. Малиновского и этнографа А. Рад-клифф-Брауна — выразилось в основных постулатах функционализма: 1. Существует общее функциональное единство общества, выражающееся во взаимосвязи социальных и культурных структур. Культура представляет собой интегрированную целостность, в которой каждый элемент отвечает определенной потребности всей целостности (или тех или иных ее компонентов), выполняя конкретную часть работы. 2. Дифференциация функций поддерживается дифференциацией структур, складывающихся в упорядоченную систему. 3. Именно постоянное поддержание всех элементов культуры (производственные навыки, ритуалы, нормы и т.д.) обеспечивает единство общества. Эти положения разрабатывались в основном в рамках культурной антропологии, имевшей дело с обществами, которые, казалось, навеки застыли в своем социо-культурном облике, постоянно воспроизводя, но не изменяя свою социальную организацию, формы поведения, материальные и духовные атрибуты быта. Методология функционализма неизбежно вела к тому, что объект исследований (этническая общность ц in городская группа) рассматривался вне исторического времени, как замкнутая система, не изменяющаяся и не развивающаяся, а лишь постоянно воспроизводятся свою собственную структуру. На базе разработан-ix в культурной антропологии функционалистских мо-г 1ей оказалось невозможным подняться до макрострук-| \ ры сложных национальных обществ, от статического описания социальных связей и функций до теоретиче-< кого охвата социальной динамики. Выявилось, что даже системы и связи родства, счи-швшиеся устойчивой основой социальной организации, | .”ми претерпевают заметные изменения и все глубже интегрируются в систему более широких социально-жономических, политических или культурных отношений. Меняются также символы, нормы и представления. Дальнейшая разработка общей системно-функциональной теории в применении к сложным социальным общест-]|.iM считается заслугой в основном крупных американ-| ких теоретиков Т.Парсонса (1902—1979) и Р.Мертона (р. 1910) совместно с другими социологами. Конечно, целостное рассмотрение этих концепций — сфера общей социологии, но ее существенным компонентом стал анализ нормативно-ценностных и символических средств ре-|уляции социальной жизнедеятельности, т.е. того, что относится к сфере социологии культуры. Как мы увидим н дальнейшем, существенные стороны концепций Парсон-са
и Мертона встроены в общую теорию социологии культуры. Однако важно видеть, в каком направлении происходило совершенствование и усложнение функционального анализа. Функционализм помог избавиться от того идеологического неприятия неевропейских культур,которое получало оправдание, характеризуя их как “примитивные” и “слаборазвитые”, и давало тем самым оправдание для режима колониального управления. С цивилйзо-нанной точки зрения подлежали бесспорному осуждению и устранению различные “предрассудки”, “отжившие” нормы, “нелепые и вредные” ритуалы колдовства, преследования ведьм, кастовые ограничения и т.д. Избавление от всякого рода “пережитков” дает возможность введения иных, альтернативных и более действенных способов достижения реального эффекта. Развитие здравоохранения, просвещения, изменение быта и повышение статуса низших каст, отмена полигамии и паранджи должны осовременить общество, придать ему цивилизованный характер. В опровержение такого рода поверхностного подхода функционалисты показывали действительное значение различных факторов культурной регуляции. Обычным примером в культурной антропологии или религиеве-дении стали ритуалы, посвященные вызыванию дождя, повышению плодородия или исцелению от болезни, поклонение священным предметам или преследования ведьм. С точки зрения здравого смысла подобные верования и основанные на них действия — “пережитки” или “предрассудки”, исчезающие при свете разума. Более того, они могут оказаться вредоносными (организуется травля невинных людей, крестные ходы и целования иконы во время эпидемии могут способствовать ее распространению и т.д.). Однако для этнографа или религиеведа, рассуждающего по функционалистской методике, такого рода ритуалы и верования выполняют значимую функцию, так как укрепляют веру индивидов или различного рода общностей в избавление от напастей и невзгод, способствуют сплочению общины и т.д. Верования, кажущиеся иррациональными и не отвечающие практическим критериям, а имеющие лишь символический смысл, создают привычную осмысленность мира, в котором человек может ориентироваться и на который он сам или общность может оказывать некоторое воздействие путем координации поведения многих своих членов. Критика функционализма.
Несмотря на прочный статус в академической науке и в общественной мысли, структурный функционализм был подвергнут резкой критике и в 60—70-х гг. Она была направлена против присущего функционализму уподобления культуры органическим системам. Особенно возражали критики против идеологической ориентированности функционализма на рассмотрение общества как стабильной интегрированной целостности, отмечая неспособность его дать адекватное описание и анализ противоречий и конф ликтов. Зарождаясь в противостоянии эволюционизму, функционализм оставлял без содержательного рассмотрения процессы генезиса социальных норм и ценностей, механизмы их изменения или исторической преемственности. Поэтому при рассмотрении кризисных и меняющихся состояний в культуре функционализм уступает свое место другим подходам. Развернутой критике функционализм Т.Парсонса подверг известный американский социолог Р.Миллс. Как он показал, в рамках этой теории не может быть эффективно сформулирована идея конфликта, нельзя понять механизм ценностных разногласий и структурных антагонизмов, оппозиционных движений и революций. Как предполагается, система, будучи однажды установленной, является не только устойчивой, но и в сущности гармоничной, нарушения тоже должны быть “введены в систему”. Как писал Р.Миллс, идея нормативного порядка ведет нас к принятию гармонии интересов как естественной черты любого общества. Встроенное в общую теорию Парсонса положение о наличии исходного единства и примирения интересов, устранения противоречий и снятия конфликтов лишает эту теорию, по мнению Р.Миллса, возможности влиять на социальные и культурные изменения, т.е. историю. Кроме того, принцип функциональности не позволяет выяснить, в какой степени узаконены социальные струк-гуры и политические институты, каковы основы существования оппозиции и движений протеста. В нормативно регулируемых социальных структурах, как их замыслили представители Высокой Теории, не находит места коллективное поведение угнетенных масс или возбужденных толп, освободительные движения, которыми отмечена наша эпоха. Более того, любая систематическая концепция хода истории, ее механизмов и процессов плохо согласуется с этой теорией, так как в истории действуют многие разнородные факторы. Социальные общности отличаются друг от друга не только по степени, но и по типам единства. Как интеграция общества, так и его развитие происходят под воздействием разных причин (в том числе экономические связи, право, насилие и т.д.). Отвергая универсальные макросоциологические теории, Р.Миллс полагает, что плодотворность научного поиска может быть обеспечена только наличием многих подходов, сопоставляемых с эмпирическими данными. Символический интеракционизм
Теория символов разрабатывается прежде всего в различных гуманитарных науках: филологии, эстетике, искусствознании, философии, социальной психологии (а также как особое направление в логике и математике). Особое значение для понимания роли символики в культуре имели работы немецкого философа Э.Касси-рера, психоанализ З.Фрейда и К.Юнга. Существует разработанная теория символических форм, через которые человеческое сознание поддерживает постоянную связь с окружающим миром. Для социологии эта сфера стала важным предметом изучения в силу того, что она выступает как посредник человеческой деятельности и общения. Для функционализма в основном достаточно объяснять субъективную сторону исходя из интересов
участников действия, направленного на достижение утилитарной цели. Но теория символического взаимодействия позволяет раскрыть значение широкого круга символов, которые стимулируют сложное сочетание мотивов, играющих столь большую роль в обеспечении деятельности и общения. Все формы общественной деятельности пронизаны символикой. Но это происходит в разной степени, так как религия и политика подвержены символизации в большей степени, чем экономика. Молитвы, кресты и ритуалы в одной сфере, флаги, лозунги и митинги в другой — обычные примеры проявления символического взаимодействия. После работ Т.Парсонса стало принято расширять сферу символических средств, несущих важную нагрузку в социальном взаимодействии. В экономической сфере таким символическим посредником становятся деньги, а в политике — власть, но постольку, поскольку она опирается не на принуждение, а на добровольное вовлечение участников в политические действия, т.е. на политическую культуру. В ходе символического взаимодействия
(интеракцио-низма) индивид осваивает выработанные в обществе образы и смыслы, тем самым воспринимает мотивы и стремления других людей и формирует собственные. Возникает цепочка связей: стимул — знак — мотив — самосознание. При такой трактовке термин “интеракционизм” приобретает индивидуально-психологический смысл, обозначая процесс соотнесения индивида с большим или малым коллективом через подключение знаковых средств. При более широкой трактовке он может включать в себя такое важное измерение культуры в целом, как ее коммуникативная функция, обеспечивающая связь между различными горизонтальными и вертикальными группами, между поколениями, разными культурами и т.д. Важной заслугой “интеракционистов” было изучение соотношения между символическими и функциональными сторонами социального процесса. Уже в этикете, представляющем собой изначально соединение функции социализации с символикой общения, возникает расхождение между почтительно аффективной символикой и реальным отношением. За внешними манерами, выражающими приязнь и почтение, могут скрываться нейтральные или прямо негативные отношения. И хотя этикет может способствовать поддержанию социально необходимого минимума приличий, они могут принимать характер лицемерия или скрытой внутренней враждебности. Другим обычным примером подобного расхождения функции и символа служит принятая в образовании экзаменационная система или же защита диссертации, которую далеко не всегда можно оправдать с точки зрения целесообразности, так как ни то, ни другое не обеспечивает гарантии объективной оценки знаний. Но, несмотря на все содержательные нововведения, эти процедуры сохраняют свое внешнее символическое значение как знак признания в научном сообществе. Динамика социального процесса может привести к тому, что либо функция, либо символ оказываются от мы, новой морали, новой литературы и искусства, новой интеллигенции и т.д.*. Социологизаторство обычно становится идейно-теоретической базой различного рода левацких течений в Европе или странах других континентов в ходе развертывания идеологической борьбы против “буржуазной культуры”. В рамках неомарксизма и фрейдо-марксиз-ма или радикальной марксистской социологии реанимировалась дихотомия базисно-надстроечного подхода к культуре, при котором явления духовного порядка оказываются чистыми отражениями, не имеющими собственных основ в системе социальной регуляции**. Марксистский подход к социологическому анализу культуры, конечно, не сводится к тем вульгарным интерпретациям, которые получили утверждение в ранних леворадикальных течениях или в более поздней официальной догматике. Важным достижением марксистских исследований стало глубокое раскрытие влияния способа производства на духовную жизнь общества, исторические сдвиги, происходившие в культуре в ходе изменения социальных отношений. Особое внимание в марксистских исследованиях уделялось влиянию классовых факторов на общественную мысль, борьбе трудящихся масс и передовых слоев за социальный прогресс. Вместе с тем в позднем марксизме широко утверждалось и признание за культурой самостоятельного реального содержания, заключающегося в развертывании гуманистических потенций культуры. К этому вопросу мы еще вернемся в гл. III. • Очень поздний и “нормативный” пример такого подхода можно с полным основанием усмотреть в книге Л.Е.Кертмана “История культуры стран Европы и Америки в 1870 - 1917 гг.”, допущенной в качестве учебного пособия для вузов в 1987 г. "См.: ДавыдовЮ.Н. Вульгарный социологизм //Современная западная социология: Словарь.- М., 1990.- С. 58-59. Леворадикальное и авангардистское направления
В последние десятилетия стало влиятельным направление, ведущее глобальную социокультурную и социо-;>кологическую критику современного западного общества. Оно представлено такими именами, как Ч.Рейч, Т.Роззак, Г.Маркузе, Ю.Хабермас. Это прежде всего концепции, направленные против сложившейся социальной структуры и культуры, против институциональной науки. В них оспаривается совместимость науки и технологии с гуманистическими принципами и человеческими интересами. Основной их проблемой является отчуждение человека от общества, природы и самого себя. Вся сложившаяся культурная среда, включая саму социологию, рассматривается как средство социального контроля. Господствующая в западном обществе культура, черпающая начало в иудео-христианской традиции и постньютоновской науке, считается основой потребительского отношения к окружающей среде и репрессивной по отношению к человеку. Выход из того тотального кризиса, в который, как предполагается, вползает не только западное, но и глобальное общество, мировая цивилизация в целом, представители радикальной социологии видят в духовном обновлении, которое создаст иное отношение человека к природе и другие отношения между людьми. Как в нашей стране в период перестройки косной командно-административной системы, так и в других странах, которые сталкиваются с чрезмерной бюрократизацией общественной системы, возникает реакция общественного сознания, получающая отражение, в частности, в авангардистской критике бюрократизации и традициона-лизации культурной жизни. Для такого авангардистского представления о культуре не имеет значения система ценностей, сложившаяся в обществе как его культурное достояние, наследие и традиция. Все это может быть отнесено к “музеефицирующему” или “классикалистско-му” представлению о культуре как замкнутом космосе культурных значений и объектов. Дополнением к нему, принципиально и функционально не отличающимся, являются патриотические конструкции духовности и народных традиций, утопии “почвы” и “крови”, обращение к “скифству” или “евра-зийству”, этнографически стилизованное и идеализированное крестьянство, простой люд. Сторонники такого подхода полагают, что культура находится в процессе постоянного изменения и смены своих форм. Попытки задержать эти перемены, навязать классические образцы и значения в качестве канонов приводят к замедлению культурного развития,эпигонству, тривиальному воспроизводству одних и тех же значений и образцов. Дополнением канонизированной классики становятся “секретарская” литература и искусство, создаваемые должностными лицами творческих организаций. Сторонники авангардизма призывают устранить нормативную регуляцию культуры и перейти к релятивистской, перед которой ничто не обладает бесспорной ценностью. Они полагают, что золотой фонд литературы и культуры меняется, подчиняясь определенным социальным ритмам, и эти ритмы отменяют классикализм как “метафизическую значимость” непревзойденных образцов, обычаев, сакральных символов и т.д. Все эти “архаические традиции и культурные мифы” поддерживаются не столько общественным сознанием, сколько застойной частью духовной элиты, оторванной от социальной динамики. Архаизирующему классикализму авангардисты противопоставляют реальную культуру, постоянно формируемую в процессах технологического и социального обновления общества. Именно эта культура позволяет широким слоям активного населения ориентироваться в меняющейся обстановке, понимать свое место в дифференцированной, изменчивой и противоречивой среде, формируемой рыночными отношениями, индивидуализацией участия, потоком инноваций и т.д. Разумеется, требования предъявляются не только к духовной, но и к институциональной среде культуры. Официальная система регуляции культуры подвергается жесткой критике по поводу казенного формализма, бюрократического зажима и подавления творчества. Как показывают критики-авангардисты, бюрократическая регуляция сковывает творческие тенденции в обществе и фактически превращается в обслуживание интересов господствующих и властных групп, в систему духовных санкций против подчиненных групп. По идее левора-дикальной социологии, устранение бюрократической регуляции должно сопровождаться свободной связью культуры с рынком и спонсорами. Запад и Восток в социальной культурологии
Научное изучение культур, религий и цивилизаций других континентов имело на Западе длительную и прочную традицию. На протяжении веков Европа знакомилась и осваивала достижения других обществ, в немалой степени находя в них для себя недостающие элементы — либо через романтическое бегство от буржуазной повседневности, либо для мистических восхождений на вершины духа. В XIX и XX вв. шло интенсивное знакомство с различными незападными культурами, прежде всего в их классическом виде, изучение священных текстов памятников и т.д. Складываются различные школы общих и региональных востоковедческих исследований. Доминирующее значение в этих исследованиях получила сравнительно-историческая компаративистика. В огромном количестве работ по философии, религии, этике, эстетике, политической культуре, художественной культуре, науке и т.д. было содержательно раскрыто своеобразие культуры, специфика достижений сопоставимых обществ в соответствующих сферах. Длительное время такая компаративистика была отмечена европоцентризмом,
означавшим ценностное превознесение европейской культуры по отношению ко всем прочим культурам. При этом Восток рассматривался как огромный регион, который при всем своем разнообразии подвержен принципам локальности,косности (человек еще не отделился вполне от общества, а общество от природы). Согласно большинству исследователей (и Вебер стал одним из ведущих авторитетов такой концепции), восточные общества не обладают той внутренней динамикой, которая обеспечила бы их самостоятельность. Это касалось как принципов ведения хозяйства, так и организации политической жизни. Постепенно положение менялось, и работы выдающихся востоковедов способствовали лучшему пониманию других культур. Как мы увидим впоследствии, эта компаративистика имела и имеет огромное значение для взаимного знакомства и освоения ценностей представителями разных культур. Она позволяет преодолеть редукционизм,
проявляющийся в неправомерном распространении опыта и характеристик позднего Запада на остальное человечество, придании этому опыту универсального характера. Вместе с тем следующие соображения ставят под сомнение плодотворность сравнительных исследований: 1. Полиморфизм,
т.е. многообразие, присущ каждой культуре, располагающей набором гетерогенных вариантов, хотя и не получающих одинакового развития. Уже на этническом уровне культура достаточно разнообразна, чтобы по-разному реагировать на внешний вызов или потребности внутреннего устроения. Еще больше адаптивность и разнообразие культуры на национальном или цивилизационном уровне. В рамках национальных культур, как известно, существуют и классовые субкультуры, отношения между которыми носят противоречивый, а подчас и антиномичный характер. 2. Каждый культурный компонент (мифология, религия, наука, литература) выступает как подсистема, соотносимая с культурой в целом — национального или цивилизационного уровня и с другими компонентами социального бытия. 3. В сопоставительных исследованиях весьма затруднительно учитывать подвижность духовных феноменов. Сравнение ранних вариантов христианства, буддизма, конфуцианства или ислама дает результаты, во многом отличные от тех, что мы получим при рассмотрении сложившихся систем или вариантов, проявлявшихся на более поздних этапах эволюции. Все это означает, что компаративистские исследования должны быть дополнены социологическим анализом, а последний — учитывать исторические изменения культурной динамики. Цивилизационная школа
Цивилизационная школа формируется в начале XX в.
прежде всего в ходе развития философии, истории и изучения крупномасштабных закономерностей основных человеческих общностей. Впрочем, ее основателем по праву может считаться русский ученый Н.Данилевский, книга которого “Россия и Европа” была выпущена еще в 1869 г. Его идеи предвосхитили многое в построениях немецкого мыслителя О.Шпенглера, книга которого “Закат Европы” была издана в 1918 г. и глубокой эрудицией автора и своим ярким пророческим стилем привлекала внимание европейской общественности. В 20—30-х гг. цивилизационные исследования переплетались с геополитическими. Однако коренное отличие состояло в том, что “цивилизационщики” видели важнейший источник исторического развития обществ в духовных факторах, оказывающих воздействие на всю систему организации общества. Геополитическая школа усматривала основные факторы общественного устроения в географии и политической силе. Однако в дальнейшем основное формирующее влияние на теорию цивилизаций оказали работы английского историка А.Тойнби, прежде всего его “Постижение истории”, вышедшее в 12 томах в 30—50-х гг. Н.Данилевского, О.Шпенглера и А.Тойнби интересовали прежде всего различия между основными макрообщ-ностями человеческой истории и присущие им внутренние закономерности. В дальнейшем это направление сложилось во влиятельную школу, в которой изучение крупных культурно-исторических общностей — Европы, исламского региона, Индии, Китая, буддистского региона и др.— проводится на основе, некоторых общих социо-культурных принципов. Значительное развитие это направление получило в русской общественной мысли, представленной прежде всего именами Н.Бердяева, К.Леонтьева, Л.Карсавина, Г.Федотова, И.Ильина, а в 20—30-х гг. цивилизационный подход в применении к России получил широкое развитие в работах евразийской школы. В советской общественной мысли теория цивилизаций постепенно утверждалась в общественной мысли в ходе тех дискуссий по поводу соотношения формации и цивилизации, которые шли в отечественной науке на протяжении последнего десятилетия и которые, в свою очередь, стали завершением длительной эволюции, а затем и разложения самой формационной теории. Важной предпосылкой ее утверждения стало и издание трудов основоположников, т.е. А.Тойнби, О.Щпенглера, М.Ве-бера, Ф.Броделя,хотя освоение этих трудов, несомненно, потребовало некоторого времени. Это относится в еще большей степени к отечественным основоположникам и продолжателям. Признание цивилизации как ведущей формы общественного устроения, освобождение теории как от прямых идеологических нагрузок, так и от “историографической пуповины” создают необходимые предпосылки для дальнейшей разработки культурно-ци-вилизационной проблематики, в которой формируются важнейшие компоненты общественной мысли, содержащие ответ на кардинальные вопросы и о сущности российского общества, его месте в мировых отношениях, исторических судьбах и перспективах. Эта проблематика будет освещена в гл. IX и XI. Незападная социальная культурология
Двадцатое столетие отмечено массированным утверждением незападных культур. Процесс национально-освободительного движения означал не только политическое освобождение многих стран Азии и Африки. Оно сопровождалось массированным самоутверждением незападных культур, проявивших не только присущую им жизненность, но и своеобразие, способность к сохранению своей специфики, несмотря на экспансию со- 74 временных индустриальных технологий и формирование новых социальных структур. Отныне Запад утрачивал свой прежний приоритет не только в политической, но и в культурной сфере. Закат политического господства сопровождался отходом от идеи универсальности и бесспорности западной культуры. Восточные культуры стали не только предметом исторического или философского исследования, но и социологического анализа, направленного на выяснение их
значения в современной жизни, в самоопределении и развитии стран третьего мира. Это потребовало изменения прежних принципов и подходов, которыми располагала социология культуры. В ней ослабевает влияние прежних структурно-функциональных методов, приспособленных к нормальной, т.е. западной, культурной среде. Все большее значение приобретают компаративистика как сопоставление разных вариантов и уровней культуры и проблематика взаимодействия культур, каждая из которых сохраняет свою самобытность. Ставится под сомнение или в целом отвергается однолинейная схема развития культуры — от простого к сложному, от мифа к логосу, от античности к современности, от локального к общечеловеческому, и эволюция культуры приобретает многофакторный и плю-ралистский характер, означающий сохранение и прежних уровней и различных специфических вариантов, вовсе не сводимых к одному типу глобальной культуры. Эмпирические методы в социальной культурологии I
••( С 20-х гг. нашего века одним из ведущих направлений развития социологии стал эмпиризм. Под эмпирической социологией принято понимать исследования, связанные со сбором и анализом конкретных социальных фактов, использованием специальных методов опроса, социологического наблюдения, эксперимента, статистической обработки данных и т.д. Развитие эмпиризма происходило под влиянием успеха экономической науки и социальной статистики и диктовалось разочрованием в отвлеченном теоретизировании, характерном для социальной философии, и идеологических построениях, ущербность которых усматривалась в том, что они отягощены моралью, подвержены приблизительным, политизированным оценкам и поэтому лишены объективности. Переходя в партийную пропаганду и “критический журнализма, эта идеология создает впечатление понимания, основанного на упорядоченном знании и широком охвате различных сторон социальной действительности. Идеологическая предвзятость или гуманитарная размытость таких построений приводит к тому, что часто используемые в общественной мысли понятия (“прогресс”, “цивилизация”, “культурные ценности”, “подлинная культура”, “права человека”, “право наций на самоопределение” и т.д.) оказываются связанными с идейно-политическими ориентациями и не способствуют объективному пониманию социальных или культурных процессов. Однако уже на ранних этапах стал обнаруживаться присущий эмпиризму недостаток, заключавшийся в неизбежной разрозненности эмпирических данных. Конкретность точных исследований могла обеспечить вполне надежную информацию о каком-то аспекте социального поведения, например, об общении в рамках локальной группы или производственной бригады, о восприятии моды или направления в искусстве, о посещаемости кинотеатров, музеев, дискотек и т.д. Выведение общей картины отношений или художественной жизни на основе эмпиризма оказалось невозможным. Сужение горизонтов исследования и сосредоточение на конкретных обозреваемых данных лишало эти данные аналитического значения при оценке более общих процессов. К тому же оказалось, что эти данные могут подвергаться разным истолкованиям в соответствии с программой, сформированной за рамками эмпиризма и отвечающей другим принципам. В эмпирической социологии научность отождествляется с ценностной нейтральностью и с соответствием знаний объективным фактам, собранным с помощью специальных методов — опросов, статистики, анкетирования, интервьюирования и т.д. Успехи таких дисциплин, как 76
моральная статистика (данные о моральном состоянии населения), контент-анализ, социолингвистика и т.п., также способствовали внедрению эмпирических методов в культурологические исследования. Суровую критику эмпиризма в применении к моральным и нормативным факторам дал Р.Миллс. По его мнению, сам объект конкретного исследования нередко конструируется искусственно, оказывается специально подобранным, чтобы дать соответствующие результаты. Нередко тщательно разрабатываемые методики дают скудные результаты. Так, нравственный или политический выбор (при голосовании) может оказаться немотивированным в силу того, что субъект действовал по привычке, без особого смысла, не придавая особенного значения своему поступку или голосованию. Изучение морального облика солдата разочарует всякого, кто захочет понять, почему было возможно выигрывать битвы с людьми такой “низкой морали”. Всякие более или менее серьезные вопросы оказываются за пределами эмпиризма, так как уводят мысль в непрочную область “спекуляций”. Поэтому отвлеченный эмпиризм, не состыкованный с детально разработанной общей теорией, не может разрешать значимых проблем и служит лишь подспорьем в процедурах, поддающихся статистической обработке. По мнению Р. Миллса, абстрактный эмпиризм исключает исследование основных социальных человеческих проблем. Человек, который захотел бы понять эти проблемы, обратился бы к другим теоретическим подходам. В ответ на эту критику сторонники эмпирической социологии склонны усиливать призывы к “всеобъемлющим исследованиям”, которые следует “собрать вместе” и получить, наконец, “репрезентативные результаты”. Однако такого рода исследования обходятся слишком дорого, и попытка их расширения доступна только крупным корпорациям или правительственным органам. Благодаря работам таких крупнейших социологов XX
в., как П. Сорокин, Т. Парсонс, Р. Мертон, удалось в ряде отношений сблизить теорию и эмпирические достижения. Теория стала более дифференцированной, в ее составе возникло деление на общую социологию и специальные теории среднего уровня, такие, как си стемы знаний и методика изучения отдельных областей и явлений общественной жизни: социология города, деревни, труда, семьи, молодежи, массовых коммуникаций и т.д. В свою очередь, эмпирическая социология значительно продвинулась в своей способности создавать исследовательские программы, способствующие концептуа лизации изучаемых явлений на основе отработанных фактических данных. Итак, как мы видели, потребовалась огромная работа мыслителей различных направлений и школ, чтобы раскрыть разные стороны функционирования культуры в системе социальной регуляции. Всякие попытки претендовать на монополию или даже выход за допустимые рамки, оправданные для определенной концепции, чреваты утратой реального объекта исследований и превращаются в идеологические построения. Соперничество разных типов социологического знания, не допускающее исключающего подхода, а предполагающее их взаимодополнение, оказалось полезным как для социологии, так и для культурологии. Выросли дифференцирован-ность, углубленность и точность общей теории, разделившейся на различные теории среднего уровня и специальные подходы. Вместе с тем возросла теоретическая обоснованность исторических описаний, герменевтического понимания и эмпиризма, усилилась степень теоретичности гуманитарных исследований культуры. ЧАСТЬ II
СРЕДСТВА И СТРУКТУРА СОЦИОКУЛЬТУРНОЙ РЕГУЛЯЦИИ
Глава III. КУЛЬТУРА КАК СИСТЕМА ДУХОВНОГО ПРОИЗВОДСТВА
Основные темы.
Культура и деятельность.
Соотношение человеческой деятельности и системы совокупного производства. Деятельность как общая антропологическая и философская категория. Многообразие видов деятельности,
широта объема деятельности вообще. Деятельность и поведение. Психологические измерения поведения. Культура как особая, специально выработанная система регуляции деятельности и поведения. Производство как целенаправленная деятельность. Место культуры в совокупном производстве. Ба-зисно-надстроечная концепция и ее редукционизм. Самостоятельность сферы культуры и ее взаимодействие с другими блоками совокупной системы социальной регуляции. Общество как суперсистема, дифференцированная на основные сферы жизнедеятельности: экономика, социальная регуляция, политика, культура. Общая классификация культурных императивов в концепции Т.Парсонса: адаптация к среде, познание и оценка ситуации, целеполагание и обеспечение взаимодействия общества. Место культуры в реализации этих императивов. Культура как сфера духовного производства.
Различия между природными, технологическими, социальными и духовными аспектами совокупного производства. Духовное производство как создание, хранение, распространение и освоение духовных ценностей, норм, знаний, значений и представлений. Специфика духовного производства: роль уникальных образцов, значение субъективного фактора, сохранение прошлых образцов и произведений. Опредмечивание и означивание в духовном производстве. Материальное обеспечение духовного производства. Соотношение материальных и духовных факторов. Культурные факторы разделения труда: профессиональная дифференциация, оформление социальных различий, ценностное одобрение различных типов поведения (накопление имущества, капитала, поддержание отношений, сохранение моральных принципов и т.д.). Социальная структура духовного производства и роль интеллигенции. Культурная деятельность элиты и народных масс. Культурные центры и периферия. Соотношение классовых структур и культуры. Институциональная структура культуры. Структура духовных потребностей. Взаимодействие культуры с другими сферами социальной жизнедеятельности: хозяйство, социальные отношения, политика международные отношения. Культура и техника. Типы социальности и культура. Взаимодействие типов социальности.
Доиндустриальная, индустриальная и постиндустриальная среда, их
историческая смена и синхронное взаимодействие. • • •
Рассмотренные в предшествующих главах подходы к культуре отражают различное понимание духовной жизни в зависимости от того, на какие ее стороны обращают внимание социологи и культуроведы: уровень или многообразие, коммуникативная роль или эстетические характеристики, ее вездесущность и влияние на регуляцию различных сфер или общества в целом, ее выделенность в особую художественную или религиозную сферу и т.д. Для задач, которые ставит перед собой социология, общие подходы изучаются на основе обращения к концепции деятельности и концепции духовного производства. Сопоставив эти концепции, мы выявим теоретическую логику, раскрывающую содержание определений культуры, приведенных в гл. I. Культура и деятельность. Многообразие видов деятельности
Принцип деятельности предстает как собственно человеческий, а не природный или божественный источник происхождения разнообразных форм социальной жизни и продуктов культуры. 80
И даже само мышление предстает как результат умственного освоения практических действий и присущей им общей логики (концепция Л.Выготского). Общность этой категории позволяет включить в нее как исякую целесообразную производственную деятельность, направленную на изменение окружающего мира, так и те
компоненты поведения, которые делают возможным производство или же предстают как формы отвлечения от производства (в том числе досуг, отдых, игра). Для эмпирических исследований могут быть выделены самые разнообразные виды деятельности (более ста), каждый из которых может быть охарактеризован через цель, бюджет времени, социальную направленность, частоту и т.п. Для наших целей необходимо выявить общую структуру деятельности и место в ней культурных факторов. И вновь следует подчеркнуть, что необоснованно отводить культуре лишь внепроиз-нодственную деятельность и сводить ее к тому, чем человек занимается после работы или помимо работы. Здесь нам придется принципиально разойтись с надстроечной концепцией культуры, согласно которой духовные факторы приобретают значение только после того, как удовлетворены основные материальные жизненные потребности. Согласно марксистскому учению “реальный базис” создается совокупностью производственных отношений, возникающих на основе материальных производительных сил. Над этим базисом воз-I вышается, но вместе с тем им и определяется надстройка, которая вмещает в себя все социополитические и культурно-идеологические отношения. Конечно, в марксизме признавалась “относительная самостоятельностью надстройки, которая в определенной степени способна оказывать “обратное влияние” на социально-экономические процессы, однако лишь в сто-^ рону их ускорения или же блокирования, правда временного, пока ее не сметет революционное движение. В конечном счете надстройка должна быть “приведена в соответствие” с базисом, устаревшая — свергнута, а новая сконструирована по потребности способа производства. Со сменой формации подлежит устранению и вся надстроечная структура. Марксизм допускает, что наряду с доминирующим типом политики и культуры во всех антагонистических обществах существуют и элементы политической и духовной организации подчиненных классов, но они проявляются как “элементы и тенденции”. Культура прошлых веков рассматривалась как подлежащая постепенному отмиранию, а новая культура должна функционально соответствовать доминирующему типу материального производства. Такого рода монистический подход неизбежно приводил к социально-экономическому редукционизму и делал невозможным выявление многоуровневого и многостороннего взаимодействия — разных компонентов в общественной жизнедеятельности. Вопреки определяющему воздействию материального производства, духовное производство, в которое входит и сознание, оказывается не менее самостоятельным началом, функционирующим по собственным закономерностям. Отвергая истматовскую догматику, мы с полным основанием можем обратиться к самому К.Марксу, к тем положениям в его работах, в которых общественное производство отнюдь не сводится к собственно материальным компонентам. В своей совокупности это производство, по теории К.Маркса, охватывает в сложном соподчинении не только материально-технологические, но и социально-политические и духовные компоненты. Иногда в упрощенных материалистических трактовках общественного процесса можно встретить доводы такого типа: “прежде чем заниматься политикой, наукой или философией, человек должен есть, пить, одеваться, строить жилище и т.д.”. Это может быть и так, если говорить об элементарных человеческих потребностях. Но лишь на самом примитивном уровне существования, в экстремальных условиях выживания человек низводится до первичных инстинктов. Всякое собственно человеческое общество начинается с того, что человек приучается правильно
есть, пить, одеваться, добывать средства к существованию и общаться с людьми. Все эти функции не могут осуществляться без овладения культурой, накопленной обществом, и без ее сохранения. Иначе каждому новому поколению придется заново овладевать навыками общения, добывания пищи, устрой ства жилища и т.д. По существу, нормативная регуляция общества — необходимая предпосылка материального производства. Вместе с тем, как писал Э.Ильенков, <с
правилами общения, с требованиями и ограничениями общественной жизни индивид с детства вынужден считаться гораздо более осмотрительно, чем с непосредственно воспринимаемым внешним обликом единичных вещей и ситуаций или с органическими желаниями, “лечениями и потребностями своего тела”*. Ни голод, ни жажда, ни построение жилища не удовлетворяются на уровне инстинктов и побуждений (“драйвы”). Для их удовлетворения люди должны со-нершать действия намного более сложные, чем это делают животные. Для утоления голода следует выбрать рецепт блюда, раздобыть деньги, пойти в магазин или на рынок, купить нужные продукты, приготовить пищу определенным образом, пригласить своих близких и, наконец, сесть за стол, не забывая при этом о соблюдении хороших манер. Без всего этого человек окажется отверженным. Овладевая культурой, знакомясь с достижениями прошлых и текущих поколений, человек формирует собственное субъектное начало. Но в силу того, что человек знакомится с культурой как с уже созданной, он должен подчиняться ее контролю, сдерживая свои неоправданные эмоции и бессмысленные поступки. Поэтому культура предстает как сфера, не зависящая от воли и сознания отдельных людей, и как установление некоего сверхначала (Бога, Высшего разума, Дхармы и т.д.). Это дало основание З.Фрейду назвать куль-гуру репрессивным началом.
Он описал конфликты между культурой и инстинктивными устремлениями человеческой натуры. Действительно, культура подавляет некоторые наши побуждения, особенно сексуальные и агрессивные, слишком жестко их контролирует и направляет, допуская лишь ограниченные рамки для удовлетворения этих побуждений, или же, напротив, стимулирует в каком-то направлении. Она диктует подходя- • Ильенков Э. Идеальное //Философская энциклопедия.— М., 1962.- Т.2.- С.220. щее время, место и средства для удовлетворения человеческих потребностей. Однако никакая культура не стремится целиком отменить секс или агрессивность. Напротив, определенные правила предписывают людям, кого можно выбирать в качестве партнера для секса или же для спортивной борьбы и какое поведение допустимо в такого рода ситуациях. Как известно, нарушение принятых норм и правил в этих сферах карается подчас весьма жестко. Эта производственная принудительность культуры отмечалась многими мыслителями. Еще Э.Дюркгейм поразительно широко использовал термин “принуждение” для обозначения характера целесообразной деятельности и нормативной детерминации этой деятельности. Внедрение культуры, ее поддержание, приучение, включая многообразные формы воспитания и образования,— все эти формы культурной детерминации заключают в себе и элементы принуждения. Известно и то, насколько большое впечатление на общественное сознание просвещенного Запада произвело открытие З.Фрейдом механизмов подавления и вытеснения сокровенных мотивов и стремлений человека. Хотя его концепция далеко не во всем считается оправданной, это положение о расхождении внутреннего мира человека и мира культуры принято как объяснение тех постоянных поисков, которые ведет общество для создания более гармоничных и приемлемых для человека принципов социокуль-турной регуляции. Однако налаживание существенно важных основ духовного производства необходимо для того, чтобы обеспечить человеку раскрытие горизонтов свободной деятельности. Само собой разумеется, что культура отнюдь не сводится при этом к оперному театру, изящной словесности и хорошему воспитанию. Владение мастерством, умение копить деньги или пускать их
в дело, торговать или покупать тоже требуют определенных культурных предпосылок, практических ориентации, желания делать, что принято не в каждой культуре. Дефиниция культуры, выработанная социальными науками, устранила элитарные оттенки термина и остаточный подход к культуре как конечному продукту в цепи производства, как к отдыху или приятному времяпрепровождению, отведя ей обширную часть совокупной деятельности. Нельзя упускать из виду, что культура не ограничивается осознанной частью и поэтому не может рассматриваться только в составе “сознания”, соотносимого с “материей”. Существует и обширная сфера подсознательного или даже бессознательного, тесно переплетенная с условиями быта индивида и общества и формирующая то экзистенциальное поле, в котором сознание составляет лишь некоторую часть. Бессознательная активность — важная составная часть истории, что ограничивает претензии разума, но оставляет значительное пространство за культурой. Итак, сфера культуры предстает как важный компонент деятельности вообще, равно как и совокупного производства. Несомненно, что большая часть того, что связано с художественной культурой, не может быть отнесена к целесообразному производству. И творчество мастеров слова или образа, и исполнительское искусство, и различного рода праздники, зрелища, культурное времяпрепровождение восполняют человеческое бытие и становятся формой проявления разнообразной деятельности, отнюдь не обязательно связанной с совокупным общественным производством. 06 этом свидетельствует и та нагрузка, которую не" сет вдохновение, талант и гениальность в создании произведений культуры, огромно значение интуиции, озарения, игрового начала в искусстве или даже науке. Все это свидетельства раскованности и той внутренней свободы, которая является столь важной предпосылкой высокой культуры. Но и на каждом уровне человек находит в культуре нечто большее, чем то, что необходимо включить в производственную деятельность в самом широком смысле. Тем не менее все перечисленное выше какой-то своей стороной включается в общественно необходимое производство. И дело отнюдь не только в том, что написание книги, картины, музыкального произведения, создание спектакля,научного направления и т.д.— все это требует определенных социальных и предметных предпосылок, условий, материального обеспечения. В макроизмерении культура — важный механизм производства общества и человека в самых разных вариантах и на различных уровнях. Семья, племя, этническая общность, нация и цивилизация — все эти уровни человеческого бытия формируются отнюдь не только через совокупное материальное производство, но и через поддержание духовных связей и через создание на каждом уровне и в каждом элементе структуры несущих культурных элементов — значений, норм, образов и ценностей. С точки зрения собственно материального производства культура в ее художественных измерениях предстает как преимущественно затратный тип деятельности, как неизбежное свободное время, уходящее на развлечения. Тем не менее не существует общества, в котором этот тип деятельности был бы отменен или даже целиком подчинен интересам производства. Материальное производство не может обойтись без наличия разработанной системы норм, ценностей, знаний и значений, без участников производства, в том числе управляющих и подчиненных, без соответствующего большого общества, в рамках которого оно и функционирует и на обслуживание разнообразных потребностей которого оно и направлено. А значительная часть этих потребностей имеет очевидный духовный характер. Историческими свидетельствами этого могут служить многочисленные памятники культуры и культа, начиная от египетских пирамид, грандиозных храмов и храмовых ансамблей, архитектура городов и другие зримые воплощения накопленного культурного наследия. По некоторым подсчетам, до половины прибавочного продукта в развитых доиндустриальных обществах уходило на поддержание религиозного культа и народной культуры. В своей совокупности общество может рассматриваться как всеохватывающая суперсистема, состоящая из взаимосвязанных, но все же самостоятельных систем (или сфер) деятельности: экономико-хозяйственной, социальной, духовной и политической. Каждая из них, равно как и общество в целом, имеет свои характеристики и механизмы, структуры, функции, институты и т.д. Хозяйственная система обеспечивает материальную жизнедеятельность общества, социальная — структуру отношений между различными группами и слоями, не обязательно связанными с собственно материальным производством. Политическая система — механизм реализации власти, воли и интересов составных элементов общества и его совокупности. Духовная система воспроизводит нормативно-ценностные, информационные и коммуникативные компоненты социальной регуляции. Социально-политическая регуляция осуществляется политикой во всем многообразии ее компонентов: государство с его органами (законодательная, исполнительная и судебная власть, органы контроля, управления и подавления) и то, что обычно называется общественными организациями: партии, церковь и творческие союзы. Впрочем, последние относятся уже в большей степени к институтам культуры. Системное рассмотрение места культуры в социальной регуляции содержит та “общая теория действия”, основным создателем которой был Т.Парсонс. В рамках этой теории в структуре деятельности следует выделить “деятеля” и “ситуацию”. Отношения между ними включают в себя: а) адаптационную ориентацию, требующую вычленения из окружающей среды отдельных объектов, их
обозначения по свойствам, месту и т.п.; б) целепо-лагание как стремление к достижению значимых потребностей; в) оценочную ориентацию, предполагающую” установление положительного или отрицательного значения объектов с точки зрения человеческих потребностей; г) взаимодействие и согласованность социальных субъектов, снятие напряженности между различными' группами, поддержание дифференциации и стабильности общества. Образующиеся в обществе различные подсистемы (экономика, государство, семья, образование) обеспечивают необходимые функции в разных сферах. Так, функцию адаптации обеспечивает прежде всего экономика, но и культура содействует этому через формирование познавательных ориентации. Целеполагание относится как к сфере политики, так и опять-таки культуры, а их взаимная связь и переводит ценность в ценностную ориентацию, без которой невозможно разумное действие. Интегративная функция осуществляется через общие верования, моральные нормы и правовые принципы. Однако хорошо известно, что важным, хотя и противоречивым средством обеспечения единства и интеграции общества является государство как властная структура. Таким образом, культура присутствует во всех сферах социальной деятельности и системах регуляции. Однако, как мы уже видели в гл. I, культура может рассматриваться как особая сфера, функционирующая как система духовного производства, дополняющая материальное производство. Культура как сфера духовного производства
В отличие от деятельности вообще производство имеет определенно целенаправленный характер и отвечает потребности общества в создании разнообразных систем жизнеобеспечения, только благодаря которым и появляется возможность ведения разнообразной внепроизвод-ственной деятельности. Однако производство отнюдь не следует представлять как сферу сугубо утилитарной работы по выпуску продуктов и созданию необходимых для этого производительных сил. Помимо материальной стороны всякое производство требует обеспечения и духовной стороны, которая и составляет сущность духовного производства. Именно в сфере духовного производства формируется культура, без которой не могут функционировать ни хозяйство, ни политика, ни социальные отношения. Культура составляет, таким образом, содержание духовного производства. В самом общем и сжатом виде культура — это процесс и продукт духовного производства как системы по созданию, хранению, распространению и потреблению духовных ценностей, норм, знаний, представлений, значений и символов.
Она формирует духовный мир общества и человека, обеспечивает общество в целом дифференцированной системой знаний и ориентации, не обходимых для осуществления всех видов деятельности, существующих в обществе. В ней вырабатываются те идеи, нормы, значения и цели, которыми руководствуется общество в регуляции всего разнообразия своей деятельности. Вместе с тем она способствует духовной интеграции общества и различных его групп. Продукты этого производства существуют не только в сфере сознания — в интеллектуальной или художественной форме. Они обозначаются,
т.е. приобретают свойства знака или целой знаковой системы (язык, религия, мораль, идеология, стили искусства и литературы). Требуются значительные усилия каждого поколения, чтобы сохранить, воспроизвести, поддержать и отобрать ценности, знания и ориентации, обновить их или дать им новую интерпретацию и привести их в соответствие с меняющимися условиями бытия. Для этого нужны соответствующие институты, кадры — все то, что воплощают в себе система образования, религиозные институты и светская культура. Чтобы произвести
свой продукт, духовное производство включает в себя и материальные элементы (финансы, издательства, научное оборудование, школы, театры, храмы, музеи, средства массовой коммуникации и т.д.), кадры специалистов (духовенство и светская интеллигенция) и социальные институты (церковь, учебные заведения, научные центры). В каждом из перечисленных компонентов присутствует и вклад других сфер: нельзя строить храмы и переписывать книги без соответствующих материальных затрат. Но именно культура в данном случае является определяющим фактором. В своем материальном воплощении культура переживает своего рода инобытие, лишь условно отражающее духовную сторону. Для ее сохранения требуется и опредмечивание,
т.е. воплощение в материальной оболочке — и притом в “вечной”, если каким-то ценностям придавалось непреходящее, сакрализованное значение. Впрочем, знаку придавалось гораздо большее значение, чем материальному воплощению. Метафорическое выражение этого положения мы найдем в известном стихотворении Державина “Памятник”: Я памятник воздвиг себе чудесный, вечный. Металлов тверже он и выше пирамид... Хотя утраты рукописей и произведений искусства на протяжении истории всех обществ были огромными, тем не менее сохранность культурных ценностей в знаковом выражении оказалась гораздо выше, чем опред-меченных в материальном виде. Впрочем, это относится прежде всего к знакам особого типа, а именно тем, что подвергались сакрализации как процедуре возвышения над обыденностью. Сохранность светской культуры неизменно оказывалась намного ниже. Вместе с тем духовное производство — важная предпосылка как производства вообще, так и совокупных общественных отношений, подверженных влиянию тех ценностей, знаний и ориентации, которые вырабатываются в культуре. В духовном производстве специфичны и те средства, с помощью которых создается его продукт. Здесь орудия труда могут подчас в принципе не отличаться от орудий материального производства, представляя собой предмет или комплекс предметов, которые человек ставит между собой и природой (например, в сфере науки). Но, скажем, орудием деятельности писателя или художника является не ручка с пером или кисть (это только вспомогательные средства), а выразительные средства языка
или изобразительного искусства,
благодаря которым создается художественный образ. Ученый и философ используют анализ и синтез, индукцию и дедукцию, гипотезы — все формы логического мышления, а также модели, концепции, научные направления. Самостоятельность культуры как особой сферы детерминации означает, что ее нельзя свести к “надстроечному” или “остаточному” фактору в общей системе регуляции, где постоянный приоритет или конечное слово принадлежит способу материального производства. Эта самостоятельность и взаимозависимости обеих сторон могут проявляться на любом уровне регуляции социальной жизни: всего общества, его части или отдельной личности. Как известно, активным началом в хозяйственном развитии общества большей частью выступает не все население, а какая-то особая часть, группа, отличающаяся своими социокультурными характеристиками. Это может быть и класс, относящийся в общем к той же самой национальной общности, но может быть и ино-культурная группа — этнически или конфессионально отличающаяся от остального населения. Именно особое значение культурного фактора может объяснить как зарождение капитализма в ряде обществ Западной Европы, так и успех экономических меньшинств во многих странах Азии или Африки. Как мы установили, культура отнюдь не сводится к изящным искусствам или культовым действиям. Духовное измерение присутствует не только в аскетических созерцаниях или литературных дискуссиях, но и в практической деятельности купца и предпринимателя, крестьянина, ремесленника или рабочего. Поэтому, в частности, неосновательны рассуждения о кризисе или исчерпанности культуры, упадке творчества, если под этим подразумевается снижение статуса сложившейся классической или признанной культуры с присущими ей смыслами и, конечно, с соответствующими институтами. Большей частью совершающийся при этом процесс заключается в достаточно заметном изменении ха4
рактера и стиля культуры, ее переходе в новое каче^ ство, смене эпох, стилей, столиц — или цивилизаций.!
Еще более важная сфера, выпадающая из внимания исследователя при узком понимании сферы культурологии,— практически-действенная,
событийная история общества, фиксирующая накопление важнейшего опыта в исторической памяти о войнах и революциях, реформах и типах правления. В духовном производстве разделение труда
весьма отличается от того, которое существует в производстве материальном. Его продукт не обязательно является результатом непосредственной кооперации, совместного труда индивидов. Но в то же время именно в духовном производстве продукт труда наиболее отчетливо выступает как результат всеобщего труда, так как он синтезирует опыт не только современников, но и прошлых поколений, поддерживает связь с историей как прошлым опытом. В процессе разделения труда формируются специализированные формы духовного производства, необходимые для поддержания совокупного общественного производства. В ходе общественно полезной деятельности создаются и сохраняются, поддерживаются и распространяются те нормы и ценности, знания и смыслы, которые обеспечивают процесс функционирования общества в целом. Эта специализация в немалой степени связана и с разделением труда в материальном производстве, для поддержания которого нужны профессиональные знания, формируемые прежде всего в многообразной системе образования. Вместе с тем духовное производство в немалой степени формирует ту особую сферу социальной регуляции, которая обеспечивает поддержание социальной целостности во всей ее социально и культурно обусловленной дифференциации. Произведения духовного творчества зачастую уникальны
и поэтому персонифицированы. Даже воспроизведение уже созданных образцов очень часто связано с персонификацией исполнителя: актера, певца, музыканта, издателя. Это свидетельствует о большем значении субъектного фактора в духовной деятельности, чем это имеет место в материальном производстве, где авторство коллектива или предприятия в большой степени размыто наличием многих соучастников-смежников. Эта персонификация никоим образом не снимает проблемы социальной значимости произведений культурного творчества. Напротив, именно от состояния безличного и многоголового общества зависит и судьба деятеля культуры и признание — или забвение — его произведения. Для того чтобы культурные творения стали достоянием многих, их необходимо сохранять и репродуцировать.
Сохранению выдающихся культурных творений служат такие учреждения, как архивы, музеи, библиотеки, картинные галереи. Для хранения духовных ценностей используются современные технические средства, благодаря которым уникальные произведения становятся менее подверженными разрушительной силе времени. Современная техника способствует воспроизведению раритетов: огромными тиражами выходят ред кие книги, репродукции картин. Тем самым широкие массы знакомятся с уникальными произведениями. В современной массовой культуре, как мы увидим в гл. XIV, способ воспроизводства во многом меняется. Происходит снижение значения авторского, индивидуального, уникального начала, а на первый план выходит массовость, доступность, всеобщность в потреблении, а также и коллективное начало в производственном процессе. Но массовая культура превращается в значи-гельной степени в индустрию культуры, превосходящую по своей доле в валовом национальном продукте (ВНП) многие другие отрасли. Сохранение
духовных ценностей — это не только предотвращение их физической гибели или забвения. Это также способ обеспечения преемственности в развитии духовной культуры, что подразумевает отбор духовных ценностей, их распространение и обеспечение их функционирования в культурной среде новой эпохи. Распространение
ценностей культуры осуществляется прежде всего через общественную систему образования (общего, специального, политического, художественного и т.д.). От количества учебных заведений, качества обучения, квалификации преподавательского состава, от доступности всех видов образования широким массам населения во многом зависит уровень духовной жизни общества и состояние кадров производства. Важную роль играют средства массовой информации, прежде всего радио и телевидение, а также театры, музеи, филармонии, клубы, библиотеки, лектории, выставки и т.д. Распределение
многообразной духовной деятельности членов общества по различным родам и видам делает необходимым обмен элементами культуры, сущностью которого является духовное общение людей, обмен производственным опытом, достижениями науки, продуктами научного поиска и художественного творчества. Индивиды, участвующие в научной деятельности, не могут обойтись без гуманитарных принципов, а научные знания, полученные учеными, так или иначе воздействуют на духовную атмосферу эпохи. Без такого взаимного обмена невозможно функционирование общества и его развитие. Как и материальные блага, продукты духовного производства, ценности культуры предназначены для потребления, а вернее — для освоения.
Это освоение существенно отличается от потребления благ материальных, в процессе которого продукт либо уничтожается, либо изнашивается (одежда, обувь, мебель и т.п.). Духовными ценностями пользуются многократно многие люди. Они по своей природе не являются объектом монопольного индивидуального владения, хотя при определенных социальных условиях культурные ценности становятся достоянием узкой элиты или привилегированного класса. Освоение осуществляется в той или иной степени как передача, трансляция
культуры, как ее распространение между группами и индивидами по уровням, т.е. от культурной элиты в широкие слои общества или же, наоборот, от народных низов — в высшие слои.Распространение культуры происходит также от центра к периферии, между различными центрами и т.д. Освоение духовных благ может быть пассивным усвоением, но допускает и широкую амплитуду активного приобщения. Чтение художественной литературы, восприятие музыки, театрального спектакля или фильма в какой-то степени всегда — диалог автора и зрителя, предпосылка общения публики и т.д. Спрос на данное произведение обусловлен прежде всего потребностями личности или социальной группы, и если этот спрос достаточно интенсивен, то он может преодолеть навязанную систему распределения культурной продукции, как об этом свидетельствует вся история борьбы с цензурой и существование “самиздата”. Духовные потребности складываются в зависимости от ряда факторов, среди которых следует прежде всего выделить уровень общего цивилизационного развития общества, тип цивилизации, степень и характер формирования нации, характер экономического и политического строя, специфику социальной принадлежности. Особое значение имеют индивидуальные характеристики культурного субъекта, так как художественная культура в высокой степени направлена на удовлетворение индивидуальных запросов. Высокая степень выделенности художественной куль-гуры из всей системы духовной деятельности приводит к тому, что зачастую именно с ней связывается представление о культуре как сфере подлинной духовности и творческих устремлений. Такое понимание сильно сужает культуру, отсекая от нее мировоззренческие ориентации широких слоев населения, находящие выражение в религии и идеологии, соционормативные компоненты, такие, как политическая и правовая культура, мораль, а также специфическую познавательную систему науки. Важное значение духовных мотиваций, вырабатыва-, емых в культуре, заключается еще и в том, что они составляют необходимый компонент хозяйственной культуры,
без которой хозяйство может функционировать только в качестве разорительной и пагубной системы принудительного труда, порождающего реакцию отторжения и социального протеста. Духовные потребности, соединяясь с собственно хозяйственными принципами, оказывают воздействие и на экономическое поведение. В культуре вырабатывается отношение к хозяйству со стороны общества в целом и его различных социальных слоев. В доиндустриальном обществе хозяйственная дея-гельность может представать как вторичная, подчиненная каким-то более важным принципам социальной регуляции, исходящим из сакральных законов или из властных установлений. На шкале престижности в этом обществе наиболее высокое место занимала священническая деятельность по поддержанию “вечных” ценностей, либо верховная власть, управлявшая обществом, либо война как выражение мощи и насилия. В буржуазной системе хозяйственная деятельность приобре-1ает высокий статус важного источника социального статуса, хотя и на условии ее эффективности, измеряемой финансовыми критериями. Культурные факторы входят в состав трудовых ориентации, формируют отношение к накоплению и богатству, влияют и на потребности, формирующие спрос на продукт материального производства. Хорошо известно, что предметы потребления, то, что человек ест, пьет, во что одевается, как строит жилище и т.п., зависят не только от достигнутого уровня производства и характера технологии, но и от культурно обусловленных потребностей. К тому же создание, выбор или внедрение технологии обусловлено набором причин и факторов, среди которых важное место занимают ду ховные установки. Об острой значимости духовных факторов производства мы можем составить впечатление не только из изучения “Протестантской этики” М.Вебера, но и из трудностей, возникающих в ходе хозяйственных реформ в России и других государств на территории бывшего СССР. В немалой степени эти трудности вызваны явным рассогласованием между экономическими принципами хозяйственных изменений в том виде, как они сложились в зрелом западном обществе (прежде всего в евро-американском варианте), и социокультурной системой, веками складывавшейся в евразийском регионе. В результате такого рассогласования происходит отчуждение населения от навязываемых моделей, что вызывает неприятие или явное сопротивление реформам, не отвечающим запросам данного общества. Таковы бывают последствия форсированной модернизации, подрывающей культурную самобытность. К этим проблемам мы обратимся в главе о модернизации. Культура и техника.
Существенным компонентом хозяйственной деятельности является техника, входящая в состав производительных сил общества. Она создается на основе опредмечивания в природном материале трудовых функций, опыта и знаний*. Но как определить соотношение между техникой и культурой? Некоторые теоретики полагают возможным свести технику к сумме специальных средств, облегчающих труд и делающих его более производительным, но не имеющих отношения к собственно культуре. Другие, напротив, полагают возможным рассматривать технику как продукт человеческих идей и целей, форми руемых в сфере культуры. В такого рода расхожде- *См.: Волков Г. Техника//Философская энциклопедия,— М 1970.- Т.5.- С.227-230. ниях в точках зрения и двойственном отношении к технике — как полезном изобретении или как дегума-низирующей силе — проявляется действительное противоречие в статусе техники в системе человеческой деятельности. Назначение техники и ее огромная роль для общества заключается в том, что она обеспечивает удовлетворение человеческих потребностей и без нее само существование человека было бы ограничено самым примитивным уровнем. Но вместе с тем техника предстает как средство выхода человека за рамки первичных потребностей и создания новых возможностей бытия, которые и связаны с собственно культурой. За рамками собственно производственной необходимости, где решающее значение имеет техника, человек создает искусственную сферу бытия, имеющую особые духовные измерения, в которых он и реализует свои цели и программы. Возвращаясь к началу главы, к теме соотношения между деятельностью и производством, подчеркнем еще раз, что культура рассматривается нами в рамках нашей дисциплины как составная часть и деятельности в целом, и совокупного производства. Однако важное отличие этих двух модусов ее социального бытия состоит в том, что культура как продукт духовного производства является регулирующей основой для культуры как формы деятельности вообще. Именно в рамках духовного производства формируются те принципы, нормы, смыслы и ценности, которыми располагает общество для самой разнообразной деятельности — будь то хозяйственная, политическая, рекреативная, игровая, “искусство для искусства” или же антисоциальная, девиантная либо криминальная, если общественно признанные ценности и смыслы не внедрились в достаточной степени в ткань социальных отношений и в обществе постоянно проявляются силы разлада, выводящие различные группы населения за рамки общественно оправданных
ориентации. К рассмотрению этих исходных элементов, формируемых в процессе духовного производства, мы и обратимся в следующей главе. Из исходных структурных элементов складываются те содержательные компоненты культуры — мифология, религия, идеология, художественная культура, наука, право и философия, которые и составляют целостную систему духовной деятельности. Однако в само содержание техники культура вносит свои особые требования и стимулы. Развитие техники стимулируется отнюдь не только стремлением к удовлетворению собственно витальных потребностей. Именно духовные потребности вели к созданию монументальной архитектуры или скульптуры, воплощенной в пирамидах, храмах, монастырях, дворцах, памятниках. Дороги и транспортные средства служили не только целям перевозки полезных товаров, но и для общения между народами. Типы социальности и культура
Как мы уже видели в этой главе, духовное производство, продуктом которого и является культура, существует в тесном переплетении с производством вообще, включая его материально-технологическую базу, социальную и политическую структуры. Эти компоненты взаимодействуют друг с другом, порождая то сложное и многомерное образование, которое и называется обществом. В этом взаимодействии могут возникать в принципе различные варианты: взаимное согласование, расхождение и сосуществование разных типов. Все эти варианты могут встречаться почти в любом обществе, и даже в так называемом тоталитарном неизменно формируются внутренние структуры и появляются какие-то инородные компоненты, подрывающие его кажущуюся монолитность. Однако в макро-социологическом плане принято выделять некоторые основные типы социальности, отвечающие исходному принципу согласования духовного производства с материальным, с соответствующей ему социальной структурой и политическим устроением. Обычно выделяют доиндустриально-традиционный, индустриально-капиталистический и постиндустриальный типы. Установление различий между этими типами на уровне базисных фак торов позволит выявить отвечающие им варианты духовного производства, а значит, и возникающие в их рамках культурные ценности и представления. Попробуем сопоставить это общее теоретическое положение с часто встречающимися в популярном научном дискурсе понятиями Запад — Восток. Приходится констатировать метафоричность, а зачастую и путаницу, вытекающую в том числе и из-за того, что базисные социокультурные измерения общества получают географическую прописку и после этого идет длительное дискуссионное выяснение относительно того, что представляют собой эти геокультурные сущности, существуют ли они вообще и как “Запад проникает на Восток”, а “Восток на Запад”. В историческом плане действительно “Запад” возник на Западе, а точнее — на узкой западной оконечности громадного Евразийского континента. Но еще Колумб отправился на Запад, чтобы достичь Востока, и хотя он до конца дней упорствовал в своей ошибке, настаивая на том, что он приплыл во владения Великого Хана, т.е. китайского императора, после него стало очевидно, что “земля — шар”, а следовательно, что географические реалии не совпадают с социокуль-турными. Это не отменило последующего глобального деления земного шара на Запад и Восток. Длительное время западная общественная мысль осваивала это деление как различие между “развитым, промышленным, урбанизированным, секуляризованным и гражданским обществом” и “неразвитым, аграрным, сельским, фанатичным, деспотичным (или патриархальным)” Востоком. Вырабатывались критерии оценки и отношения, служившие руководством к действию, политическим и экономическим акциям. Конечно, эти критерии складывались в рамках того типа менталитета, который мы рассмотрели как идеологию. Вокруг этих базисных стереотипных конструкций велись длительные идеологические и научные дискуссии, итогом которых стало выяснение той социальной нагрузки, которую несли эти понятия в духовной жизни и обосновании колониальной и империалистической политики Запада в незападных регионах. Каковы бы ни были идеологические причины, вызывавшие к жизни обманчивые и оспариваемые стереотипы, научное мышление раскрывало и весомые социоэко-номические и социокультурные факторы, которые разделяли в общем плане два типа обществ, получавших “модельное” развитие на этих условных цивилизацион-ных территориях. Дихотомичное макромасштабное деление человеческих обществ на два основных типа — устойчивая конструкция в социологической и культуроведческой мысли. Хотя и в различных терминах, такой подход развивает Ф. Теннис, проводивший различие между органической и инстинктивной “общностью” и расчетливым и рационалистическим “обществом”. Э. Дюркгейм постоянно сопоставляет общества, основанные на “механической солидарности”, возникающей на основе общих коллективных представлений, и “органической солидарности”, порождаемой разделением труда. Но еще в работах К. Маркса получила основательную разработку классификация основных типов социальных отношений на межличностные и товарно-денежные. Так как вторые присущи только капиталистическому типу организации, то к первым в общем плане относятся все докапиталистические. Эта концепция использовалась рядом советских ученых в 70—90-х гг., хотя она так и не проникла в нормативную истматовскую школу, отстаивавшую формационное членение общественных типов. Между тем обращение к этой конструкции К. Маркса дает нам возможность ввести первичную классификацию социокультурных суперсистем, чтобы затем дать более подробное их деление. В доиндустриальных структурах производство основано на преобладании живого труда над накопленным, естественных факторов над преобразованными трудом, социальной кооперации труда над материальными предпосылками. На этой стадии общество еще в сильной степени зависит от природы. И процесс труда, и сам образ жизни населения во многом зависят от географических и климатических условий, от устоявшихся в прошлом социальных отношений, обеспечивающих воспроизводство основного общественного ресурса — са мого человека. Поэтому в традиционном обществе тип социальности принципиально отличен от тех рыночных отношений, которые утверждаются при капитализме. До-индустриальная социальность основана на межличностных отношениях.
В научной литературе в применении к нерыночным связям принято употребление разных терминов: “коммунократические”, “коммуналистские”, <солидаристские”, “коллективистские”, “ассоциативные” отношения. Каждый из них в определенной степени оправдан, хотя и подразумевает специфический вариант таких отношений или какую-либо их сторону. Определение этих отношений как общинных или традиционных оказывается слишком размытым или частичным, не
отражающим существа положения. Как показал К.Маркс, в структурах, не преобразованных товарным обменом, общественные связи проявляются для людей “как их собственные отношения, а не
облекаются в костюм общественных отношений вещей, продуктов труда”*. В рамках межличностных (со-лидаристских) отношений осуществляется взаимодействие индивидов и групп производителей, разделение труда и кооперация, происходит соединение индивида с объективными предпосылками производства. Членство в сложившейся группе — семья, община, родственная группа, этнос, каста, клан — во многом обеспечивает доступ к средствам существования. Каждый получает то, что необходимо ему для выживания и для осуществления функций, отвечающих сложным потребностям всей группы или общества. Этот механизм поддерживает существование многих категорий населения, не имеющих земли или другой собственности и не занятых непосредственно производительным трудом, но так или иначе входящих в совокупную социокультурную организацию общества. Анализ таких типов социальности систем,как в слаборазвитых странах, так и в индустриальных обществах, показывает, что здесь, как на первичном уровне, т.е. в рамках самого производственного хозяйства, так и в обществе в целом, огромное значение имеют формы Маркс К., ЭнгельсФ. Соч.- Т.23.- С.8 распределения,
связанные с межличностными отношениями. Распределение, с одной стороны, обеспечивает поддержание различных групп населения, их жизнедеятельность и взаимодействие. Но с другой стороны, оно совпадает с системой трудовых обязанностей, повинностей, выплат, привилегий, деления добычи и т.д., что снижает возможности производителя распоряжаться своим продуктом. Принципы распределения, обеспечивающие поддержание межличностных отношений, расходятся с принципом частной собственности, которая в таких обществах — или таких группах или компонентах буржуазного общества — остается неразвитой. Взаимодействие типов социальности
Было бы ошибочно проводить резкую границу между этими типами социальности, так как каждое общество для своего полноценного существования нуждается и в достижениях, и в поддержании устойчивых отношений между своими членами. Поэтому наряду с дихотомич-ным делением основных типов социальности принято выделять варианты этих отношений, присущих в той или иной степени всякому обществу. В такой классификации принято делить социальные отношения на ас-криптивные ( предписанные)
и достижительные.
Если первые предписывают человеку или группе нормы поведения и прописывают человека по родству, социальному происхождению, месту жительства, статусу, конфессиональной или национальной принадлежности, то вторые основаны на достижениях и заслугах. В историческом плане эти типы отношений соответствуют более раннему и более позднему типам развития. Однако во всяком достаточно развитом обществе эти типы оказываются функционально необходимыми и только более обстоятельный анализ покажет нам, в каком соотношении они находятся друг с другом в каждом обществе. Товарно-денежные отношения зародились на заре человеческой истории и вначале охватывали лишь обмен между разными общностями, не проникая вглубь. Но наряду с собственно коммерческими факторами в регуляции жизни сложных государственных и циви-лизационных образований большое значение приобрели достижительные
факторы, измеряемые статусом, должностью, званием, чином, богатством, количеством знаний и т.п. Вместе с тем в рамках даже зрелых капиталистических структур немалое значение имеют аскриптивные
связи, в которых индивид в том или ином плане “приписан” к тому или иному месту в обществе независимо от собственно рыночных критериев или его достижений. Национальная или конфессиональная, а иногда и расовая принадлежность не стирается в полной мере богатством или профессионализмом. На аскриптивных критериях основана во многом и бюрократическая система регуляции, в которой продвижение чиновника зависит в большей степени не от его компетентности, а от его лояльности и преданности по отношению к данной системе или к лицу, облеченному полномочиями. Хорошо известно, что такого рода критерии ~ в функциональном или же дисфункциональном значении — приняты и в различного рода других социальных и культурных средах, начиная от армии и заканчивая, может быть, системой образования и наукой. В последующих главах второй части мы рассмотрим основные характеристики как коммуналистской, так и рыночной социальности, которые тесно связаны и с характером духовного производства. Глава IV. СОДЕРЖАТЕЛЬНЫЕ ЭЛЕМЕНТЫ ДУХОВНОЙ ЖИЗНИ ОБЩЕСТВА: ОБЫЧАИ. НОРМЫ, ЦЕННОСТИ, СМЫСЛЫ И ЗНАЧЕНИЯ
Основные темы.
Аффективное и культурно-регулируемое поведение.
Соотношение социальной психологии и социологии. Обычаи
как привычные и не подверженные рефлексии образцы поведения. Роль формирования привычек в жизнедеятельности индивида и социальной группы. Нормы
как средство добровольного и осознанного сотрудничества людей. Ожидаемое поведение. Классификация норм по сферам деятельности. Нормы в поведении, хозяйственной деятельности, политике, языке, художественной культуре. Ролевые функции и ролевые конфликты. Санкционирование норм. Нормы и право. Нормотворчество и предел нормативности. Нарушение норм и смена стереотипов. Отношение индивида к принятым нормам. Проблематика норм в художественной литературе. Ценности
как выбор объекта или состояния, имеющих особое позитивное значение, выходящее за рамки обыденности. Сходство и различие понятий: ценности, интересы, потребности, ориентации, мотивации, идеалы. Ценности как наиболее общий термин в этом ряду. Классификация ценностей: витальные, моральные, социальные, политические, религиозные и эстетические. Отдельные типы ценностей в разных культурах: семья, межличностные отношения, богатство, труд, красота и т.д. Практицизм (прагматизм)
как ценность в разных культурах. Этика предпринимательства. Телесность, эрос и культура.
Психофизические и социо-культурные факторы в отношении к телесности и сексу. Социальная, профессиональная и культурная обусловленность телесности и любовного поведения. Социокультурные механизмы дистанцирования полов и формирования любовных отношений; воспитание, нормирование, морализация, эстетизация. Обогащение любовных отношений как фактор возвышения культурных ценностей. Любовные мотивы в художественной культуре. Мотивы любви-секса в массовой культуре. Механизм действия ценностей через возвышение статуса особых действий или состояний человека, качеств окружающего мира. Ценностные расхождения и полиморфизм культуры. Анти-номичные ориентации: быть — иметь, работа — досуг, богатство — солидарность, наука — мораль и т.д. Ценностный полиморфизм в разных культурах: “хризантема и меч” (о японской), “дворец, собор и костер” (о Европе эпохи Возрождения), “икона и топор” (о русской эпохе средневековья) и т.д. Социальное распределение ценностных ориентации. Существуют ли “классовые ценности”? Принципы упорядочивания ценностного полиморфизма и налаживания социальной коммуникации. Понятия ядра культуры и срединной культуры как устойчивого комплекса ценностей, разделяемых основной частью общества. Культура и повседневность.
Рациональность как ценностное измерение человеческого действия. Рамки рационализации человеческого поведения. Рациональность как ценность и как практическая цель. Цель и средства. Рациональное и иррациональное в культуре. Тема иррациональности в художественной культуре. Аномия и отчуждение. Цели и средства действия в концепции Р.Мертона. Противоречие между ценностными ори-ентациями и средствами ее достижения. Аномия как разлад в структуре регуляции деятельности. Культ успеха и “ценностная репрессия” против неудачников в западной культуре. Аномия как проблема художественной литературы, права и социологии девиантного поведения. Этические принципы частной конкуренции. Отчуждение
как социологическая категория, используемая для критики антагонистических отношений в обществе. Концепция отчуждения в марксизме и радикальной социологии. Когда оправданно говорить об отчуждении? Отчуждение в культурной жизни. Отображение отчужденных состояний в художественной литературе. Отчуждение и аномия в советском обществе. Знание как элемент культуры,
фиксирующий результат познавательной деятельности человека. Типы знаний: практическое, духовное, эмпирическое и теоретическое. Социальные и культурные факторы, влияющие на формирование сознания и функционирование знаний. Гносеологические и социальные аспекты познавательного процесса. Какая реальность получает выражение в знании? Проблема “превра-щенности” сознания как непрямого отражения действительности, его связи с социальным действием. Социология знания в системе культурологии. Знание и вера. Знание и информация. Гносеологическая и операциональная оценки информации. Социология знания и теория информации. Значения
(смыслы) как элемент культуры. Значения как специфически культурное средство соединения человека с миром и обществом. Роль культурных значений в ориентации человеческой жизнедеятельности. Основные сферы обозначи-вания: природная, предметная и духовная. Проблема сохранения и изменения значений. Язык, знаковые системы, символы как средства обозначения фиксации и передачи значений. “Объективные” значения и “внутренние” смыслы человеческого бытия. Семиотика и социолингвистика как дисциплины культурологического комплекса. Аффективное и культурно-регулируемое поведение
В духовной жизни выделяются структурные элементы, обладающие специфическими свойствами и в силу этого по-разному направляющие социальную жизнь Каждый человек, коллектив или общество имеют тот или иной запас витальных сил, которые находят выражение в аффективных настроениях и действиях. Любовная страсть или ненависть, воодушевление, гнев или апатия, ужас или прилив отвращения, охватывая индивида, становятся источником соответствующих поступков. Но и общество в целом может приходить в состояние энтузиазма или апатии, негодования или удовлетворения, агрессивности или усталости. Это зависит от складывающейся ситуации, от тех вызовов, с которыми ему приходится сталкиваться и которые в том или ином плане затрагивают (или не затрагивают) его коренные интересы. Важной характеристикой таких настроений является потребность в незамедлительном (или максимально быстром) удовлетворении страсти, владеющей индивидом или обществом, желание снять напряжение или выразить его — через митинг, пикетирование, агитацию, шествие, стачку, погром, голосование и т.д. Образное познание и художественная регуляция такого поведения производится через художественную культуру. Религия подчиняет это поведение ценностям и нормам, имеющим безусловную сакральную санкцию. Политология учитывает влияние такого поведения на политические процессы. Детальный анализ таких состояний — сфера социальной психологии. Конечно, как социология культуры, так и социальная психология изучают в некоторой степени одно и то же “поле” — закономерности поведения и деятельности людей, обусловленные присущими им внутренними мотивациями, убеждениями и привычками. Эти внутренние мотивации неизменно соотносятся с какими-то внешними духовными факторами, формируемыми как коллективное сознание или же как бессознательное начало. Однако культура охватывает все же более постоянно действующие или долговременные, устойчивые и упорядоченные способы
духовной регуляции. Если психология учитывает состояния и движения малых групп, временных объединений, толпы или индивидов, то культура определяет характер социальных слоев,этнических или [циональных групп или цивилизаций на протяжении ""лее длительных периодов времени. Конечно, и личность — существенная носительница культуры. Так, в явлении моды
несомненно присутствует культурный компонент, определяющий общий стиль развития моды, ее национальное своеобразие. Но психология оп-ргделяет ритмы смены деталей и орнаментики, степень их распространения, замедленную или ускоренную вариативность в одежде и внешнем облике. Конечно, влияние культуры сказывается и в том, что чем выше степень раз-нития культуры, тем более дифференцированными стано-иятся все ее элементы и компоненты, в том числе и мода. Этнические культуры обходятся набором постоянных вариантов одежды, вполне обозримым в хорошем музее этнографии. Столица обычно вмещает несколько домов моды, демонстрирующих новинки сезонов. Еще М.Вебер формулировал свою концепцию преобразующего воздействия религии на человеческое по-недение как преодоление тех экстатических и оргиас-тических состояний, которые оказываются временными и преходящими и приводят человека в состояние опустошения, что на религиозном языке обозначается как “богооставленность”, а на светском — “бесцельность” и “бессмысленность” бытия. В более умеренных терминах описал эту позицию II. Сорокин, констатируя, что в естественных аффективных состояниях человека выявляются его переменчивые психологические характеристики, его непосредственные реакции на жизненные воздействия, подверженные ситуационным и преходящим настроениям. Однако культура преобразует эти аффективные состояния, регулирует их и направляет на достижение значимых и долговременных целей человеческого бытия. На разных этапах и уровнях развития общества, в разных его сферах и структурах соотношение аффективных и культурно-регулируемых факторов может быть различным. Но они непременно присутствуют в некотором соединении как “возделывание человеческого материала”. Обычаи
Самые простые типы поведения складываются прежде всего на основе целостных, привычных образцов.
Образец укладывается в какую-то часть деятельности, ее отрезок, не подверженный четкому делению, изменению или рефлексии. Термин “обычай” может отождествляться с терминами “традиция”, “обряд”, “ритуал”, “нравы”. Однако традиция относится все же к более широкому кругу явлений и применяется к более дифференцированным формам регуляции деятельности, хотя и получает при этом семантическую перегрузку (о чем см. гл. VI). Обряд и ритуал — более формализованные варианты привычного поведения, принятые в определенных частях совокупной структуры культурной регуляции. Ритуал как формализованное и специализированное поведение служит целям упрочения связей либо между постоянными членами групп, либо во взаимодействии между группами, снимая напряжение, недоверчивость и повышая уровень коммуникативности. В основном совпадает по значению с обычаями термин “нравы” как сложившаяся форма регуляции массового поведения. Впрочем, в культурологическом контексте нравы могут обозначать более подвижный, изменчивый и не уходящий далеко в прошлое слой нормативного поведения, подверженный дифференциации в зависимости от социальной среды, психологического состояния тех или иных слоев, исторической ситуации и т.д. Война и мир, революция, реформы, шоковая терапия, модернизация и другие подобные процессы подразумевают крупномасштабные перемены в нравах, которые и влекут за
собой постепенный сдвиг в более широких сферах культуры, что отнюдь не означает утраты ею своей качественной определенности. Хотя в качестве основного регулятора поведения обычай выступает лишь в архаичных этнографических обществах, в устойчивой бытовой среде, инертных социальных группах, он присутствует и на всех более продвинутых ступенях. Социально признанные образцы складываются в обычаи, по которым накопленный опыт передается из поколения в поколение и от индивида к индивиду. К обычаям можно отнести и традиционные трудовые приемы, формы поведения, жизненного уклада, воспитания. В повседневной жизни действуют привычные правила гигиены, сложившиеся варианты общежития. Обычаем регулируются часы и условия приема пищи, сна. Выбор пищи диктуется отнюдь не только потребностями организма. В России, например, не принято есть змей, собак, лягушек, кошек. Индусы не едят говядины, а мусульмане свинины. В обществах с традиционной кочевой культурой употребляют в пищу конину. Выбор в данном случае обусловлен не питательностью пищи, а традициями. При входе в жилище европеец первым делом непременно снимает головной убор, восточный человек прежде всего вспоминает об обуви. Не всегда можно прямо соотнести то и другое с ситуацией, но таков обычай. Обычаи общепризнаны и утверждены властью массовой привычки. Они большей частью не получают объяснения и могут не осознаваться самими членами коллектива. На вопрос “Почему вы так поступаете?” они отвечают: “Так принято”. Обычаи играют немалую роль в воспитании, способствуя приобщению к культуре ребенка или же взрослого человека в инокультурной среде. Включение в культурную деятельность в данном случае сводится к знакомству с определенными образцами: “Поступай так, как поступает такой-то взрослый или окружающие”. Суть поведения не объясняют, а просто знакомят с обычаем, который выполняет функцию обязательного для исполнения образца поведения.
Образец может быть положительным (так надо поступать) или отрицательным (так не надо поступать). Обычай может выступать как решительное вмешательство в жизнь индивида, резко поворачивающее его естественную или привычную жизнь. В некоторых племенных культурах принято подвергать юношей и девушек по достижении определенного возраста суровым испытаниям — инициациям, пройдя через которые они должны преодолеть свою прежнюю детскость и только после этого могут быть допущены в мир взрослых. Подобными церемониями, как правило, обставляется и бракосочетание, после которого молодожены утрачивают некоторые вольности, но приобретают и новые права. Нормы
В отличие от обычая норма охватывает не весь от резок деятельности, а какой-то ее принцип, параметр,
что составляет определенную меру вариативности
по ведения. Любое общество или отдельная социальная ячейка и группа должны упорядочивать отношения в своей среде, ослаблять тенденции, ведущие к разладу и произволу, устранять влияние стихийных настроений. Оно должно также согласовывать действия отдельных личностей и групп, приводить их в соответствие с об щими интересами данной ячейки или общества. Наведение порядка может быть достигнуто через насилие и принуждение, через политическое, идеологическое и психологическое манипулирование обществом, что выходит за рамки собственно культуры и влечет за собой ответную психологическую реакцию отторжения источника такого принуждения. Разоблачение манипулирования ведет к росту недоверия, двоемыслия и цинизма, что также разрушает социальное взаимодействие. Поэтому устойчивое и действенное регулирование отношений достигается через нормы, которые обеспечивают добровольное и сознательное сотрудничество людей,
опираются на внутренние мотивы и потребности, соответствующие общественно одобряемым целям, стимулируют устойчивые отношения в коллективе, опирающиеся на привычные ожидания (экспектации). Функция нормы состоит в том, чтобы исключить влияние случайных, чисто субъективных мотивов и обстоятельств, психологических состояний, обеспечить надежность, предсказуемость, стандартность и общепонятность поведения. Норма формирует ожидаемое поведение,
понятное окружающим людям. Содержательная сторона норм определяется целями той конкретной сферы деятельности, к которой они относятся. При этом различные виды деятельности нормированы не в одинаковой степени, а содержание и способы нормирования различны в разных культурах. В сфере производства действуют технические нормы, обусловленные практическими интересами, устройством машин, свойством материалов. Сфера взаимоотношений между гражданами и социальными институтами регулируется юридическими нормами. В большинстве куль-гур существуют довольно строгие нормы, касающиеся приема алкоголя и наркотиков, которые, правда, стираются в условиях городской массовой культуры. Нет обществ, в которых отсутствовали бы нормы, регулирующие сексуальные отношения. Более того, нет данных, указывающих, что такие общества вообще когда-либо существовали. Не произволен и выбор одежды. Допустимая степень обнаженности — объект строгого нормирования. Общество не безразлично к форме прически, длине волос, бороды, к манере ходить, говорить, пожимать руку, смеяться, смотреть на другого человека. Классификация норм.
Целесообразно обратиться к классификации норм, данной Т.Парсонсом: 1. Нормы, поддерживающие порядок в отношениях как в обществе в целом, так и в составляющих его группах. Во всяком обществе принято выполнять какие-то обязанности, например, мужчины должны выполнять сложные технические работы и служить в армии, а женщины — вести домашнее хозяйство и рожать детей. 2. Экономические нормы, дающие приемлемые критерии хозяйственной деятельности, целесообразности и профессионализма, практичности и эффективности. Они определяются как средняя величина, характеризующая принятую меру расхода ресурсов и выработки продукции, качество работы и т.д. Хотя в этой сфере норма зависит, конечно, прежде всего от состояния производи-гельных сил; требования выполнения нормы, предъявляемые работнику, не допускают излишних расходов материала, времени, собственных сил и диктуют обязанность работать профессионально, т.е. производить вещи или услуги, отвечающие принятым требованиям. 3. Политические нормы, фиксирующие обязанность поддерживать общие принципы политической системы своей страны, вести борьбу по правилам, соблюдая законы и конституцию. 4. Культурные нормы, поддерживающие устойчивые принципы коммуникации, взаимодействия между индивидами и различными группами. Так, принято говорить на своем языке, читать и писать, любить музыку своего народа, поддерживать стиль и символику своей культуры. Резкое выпадение из принятых норм может рас сматриваться как ненормальное поведение, если, конечно, оно не получит статус “оригинальности” или “талантливости”. Принято различать нормы общечеловеческие, национальные, классовые, групповые, межиндивидуальные. Требования, вытекающие из этой разновидности норм, нередко расходятся. Группа может требовать от своих членов действий, осуждаемых обществом. Два лица могут следовать в своих отношениях правилам, которые они отнюдь не считают общезначимыми и даже возражали бы против попыток возвести эти правила во всеобщий закон. Иногда группа проявляет терпимость к нарушениям норм, неукоснительное соблюдение которых требуется большим обществом. Хорошо известно, что нормы имеют не только общенациональное значение, но и дифференцированы по социальным структурам. Они поддерживают и классовое разделение, дистанцию между профессиональными группами, сословиями, обеспечивая механизм распределения знаний и типов деятельности, а соответственно социального статуса и привилегий. В таких случаях, когда совместная деятельность разных групп требует соблюдения социальной дистанции — как в отношениях между старшими и младшими, мужчинами и женщинами, начальниками и подчиненными, рядовыми и командным составом, студентами и преподавателями,— существуют особые нормы поведения, обращения, ритуалы, приветствия, этикет, через которые формализуются требования к участникам общения, выделяемого из массовой и обыденной деятельности. Нормы отличаются друг от друга степенью обязательности.
Можно выделить побуждающие нормы (самосовершенствуйся!) и запрещающие нормы (не лги!). Некоторые нормы (например, в хозяйстве, в научно-технической деятельности) устанавливаются сознательно, на основе расчета или соглашения. Другие (в сфере общественных отношений и быта) поддерживаются многовековой традицией. По отношению к наиболее силь ным чувствам, например эротическим и честолюбивым, нормы обладают большой степенью императивности. Они препятствуют возникновению враждебных чувств у тех, кто должен жить и работать вместе, а также интимных связей, могущих нарушить социально-необходимую дистанцию. Определенность норм зависит от специфики объекта нормирования. Нормы определенны в критериях грамотности и владения языком, в профессиональной деятельности. Более вариабельна практика воспитания — от жесткой требовательности закрытого заведения до распущенной уличной среды, в которой действуют свои нормы. Нормируется и духовно-психологическая активность. Объем памяти, типы аффектации и другие психические процессы, поскольку они протекают в конкретной социальной среде, всегда в той или иной степени нормированы. Их содержание, направленность, интенсивность обусловлены не только физиологической активностью психики и ситуацией, но и сложившимися нормами. Устойчивые нормы сохраняются в течение многих поколений, получают нравственное обоснование, нередко освящаются авторитетом религии и поддерживаются законом. Нередко нормы сохраняются еще долгое время после того, как они потеряли свою эффективность, превращаясь в пустые ритуалы, в устаревший стиль и т.п. Ролевые функции.
Именно с нормативностью социального поведения связаны ролевые функции человека в обществе и группе, обусловленные его статусом в ;>той группе. Норма, внедряемая как в поведение индивида, так и в менталитет группы и общества, диктует ожидаемое поведение, его стереотип, представление индивида о своем должном поведении. Детальное рассмотрение проблематики ролевых функций относится к сфере социальной психологии. Нормы и право.
Именно в сфере нормативного регулирования мы сталкиваемся с делением между моральной и правовой подсистемами культуры. И та, и другая действуют большей частью в одних и тех же сферах: в труде, быту, политике, семейных, личных, внутригрупповых, межклассовых и международных отношениях. Моральные нормы формируются большей частью в самой практике массового поведения, в процессах взаимного общения и отражают практический и исторический опыт. Выполнение требований морали может контролироваться всеми людьми без исключения и каждым в отдельности. Авторитет человека в области морали не связан с его официальными полномочиями, властью и богатством, но является авторитетом духовным, проявлением его общественного престижа и зависит от его способности адекватно выразить общий интерес, внутренне разделяемый всеми членами коллектива. Но мораль может быть и не связана с институциональным началом или персонифицирована кем-либо, а может существовать как общепринятое, как завет. Моральные требования имеют в виду не достижение каких-то частных и ближайших целей, они “не практичны”, а указывают общие нормы и принципы поведения, оправдывающие себя лишь через состояние данной группы и общества в целом в какой-то перспективе. Мораль не может указать: чтобы достичь того-то, нужно поступать так-то. Она предстает как сумма требований, регулирующих состояние общества. Нарушение норм и нормотворчество.
Действенность норм, конечно, не абсолютна, так как все они так или иначе нарушаются. Однако их отнюдь нельзя считать среднестатистическими величинами. Они функционируют как морально или юридически признанные формы поведения или мышления, обладающие устойчивым признанием в обществе и пробивающиеся через все ситуационные препятствия и тенденции кримина-лизации общества, через корыстное нарушение индивидами или группами. И все же значение всяких норм условно и зависит от их функциональности, от состояния самого общества. Изменение деятельности требует изменения прежних норм или введения новых. Преодолевая застывшие нормы, нарушая запреты, открывая новые варианты деятельности или поведения, личность или общество меняют свою деятельность. Иногда запреты ломаются жестко и нормы вводятся указом властей или центральным регулирующим органом того или иного института. Мало считался царь Петр I со сло жившимися нормами поведения, когда он резал бороды боярам, вводил немецкое платье и устраивал шутовские ассамблеи, переворачивавшие наизнанку представления, сложившиеся в верхах российского общества. Но еще до него патриарх Никон провел церковную реформу и запретил двоеперстие. В 20-х гг. XX
в. декретами советской власти была изменена алфавитная система у ряда народов СССР. Хотя в каждом из этих случаев нововведение сохранилось, оно вызвало у общества сопротивление, породившее устойчивые противоречия в духовной и социальной жизни, явные или скрытые расколы. Даже весьма, казалось бы, необходимые нововведения или запреты, не согласованные со сложившейся в обществе нормативностью, не адаптированные к типу массовых ожиданий или не скомпенсированные какими-то заменами, терпят провал, приводят к обратным результатам или порождают явное отторжение. В качестве уже почти классических примеров нелепого запрета принято приводить опыт введения “сухого закона” в США в 20-х'гг. и антиалкогольную кампанию в СССР, начатую в 1986 г. Оба эти акта нормотворчества привели не к снижению уровня алкоголизма, как было задумано, а к громадному росту нелегального изготовления и продажи спиртных напитков. Именно социологический анализ, учитывающий не только назревшую необходимость и функциональную целесообразность утверждаемой нормы, но и исторически сложившуюся систему социокультурной регуляции, в которую она вводится, помогает выявить ограниченность и противоречивость указного введения норм и те трудности, с которыми новая мера столкнется в социальной жизни. Возможности усвоения новых норм обусловлены типом культуры, историческими обстоятельствами, социальной структурой, наличными коммуникациями. Чаще всего старые и новые нормы сосуществуют — одни как ритуалы, другие как практические правила. Для утверждения и защиты каждой нормы формируются критерии одобрения, поощрения, осуждения или запрета. Широта нормативности и тотальная потребность в ней приводят к тому, что поощрение обычно менее ярко выражено, чем осуждение и запрет.
В примитивной среде или обществах, где еще не выработаны достаточно дифференцированные и обдуманные формы регуляции поведения, существуют различные табу как непреложный и иррациональный запрет на совершение каких-либо действий. Даже внешне абсурдные запреты (в отношении еды, каких-либо поступков, произнесения каких-то слов и т.д.) приобретают важное значение в системе социального контроля, снижая уровень напряженности и блокируя разрушительное поведение. Чем сложнее общество, тем дифференцированной должна быть и принятая в нем нормативная система, тем необходимее и определеннее нормативы и органы, которые поддерживают и регулируют такую систему. Помимо общественного мнения, большое место в такой регуляции занимают системы образования, воспитания и государственного управления. Последнее имеет в своем распоряжении как административно-бюрократические, так и судебно-правовые органы, в том числе исправительные учреждения. В том случае, когда нарушение норм принимает насильственный и неуправляемый характер, в действие обычно вводится армия, призываемая для наведения порядка. ' Вместе с тем обилие и жестокость запретов не только могут досаждать индивиду и сдерживать его инициативу. Они могут тем самым вредить и самому обществу, если они сковывают полезную инициативу. Нормативная избыточность,
т.е. излишние запреты и ограничения, свойственна обществам с относительно бедной культурой, для которых внутренние расколы чреваты гибелью всего общества. Но избыточность такого рода часто сохраняется и на стадии относительной развитости культуры. В результате скрупулезной регламентации или чрезмерно жесткого нормирования поведения искусственно суживается и разнообразие действий и мыслей личности, тормозится культурное творчество, общество плохо приспосабливается к изменениям и приходит в состояние застоя. Поэтому существует некоторый предел нормативности
для всякого общества, даже того жесткого и ригористичного, которое подчас стремятся установить религиозные фундаменталисты. Без допущения отклонений, поощрения самостоятельности и предприимчивости, хотя бы в специально выделенных сферах и ограниченных “свободных зонах”, общество оказывается скованным в своих возможностях приспосабливаться к изменчивой обстановке. Классическое художественное описание нормативного поведения мы находим в той “энциклопедии русской жизни”, которой явилось произведение А.С.Пушкина “Евгений Онегин”: Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел, Кто постепенно жизни холод С годами вытерпеть сумел; ' Кто странным снам не предавался, Кто черни светской не чуждался, Кто в двадцать лет был франт иль хват, А в тридцать выгодно женат; Кто в пятьдесят освободился От частных и других долгов, Кто славы, денег и чинов Спокойно в очередь добился, О ком твердили целый век: N.N. прекрасный человек. Впрочем, весь драматический сюжет романа построен на том, что основной персонаж не может смириться с этой нормативностью, превращающей жизнь в томительный обряд и череду привычных событий. Евгений Онегин уже не разделяет общие мнения, а испытывает постоянную хандру от окружающего его общества, где бы он ни оказался: в бессердечном и пустом высшем свете или среди “мирной деревенской тишины” и даже в путешествиях, в которые он отправляется, совершив, казалось бы, крайне обременительный поступок,— “убив на поединке друга”. Поступок был совершен в полном соответствии с правилами дуэли, а значит, тоже соответствовал принятым нормам. Главная интрига романа — двойная встреча Онегина и Татьяны Лариной — грозит подорвать нормативный ход событий. Но романтика, присущая на определенном этапе всей европейской культуре, быстро исчерпала себя и в России, уже в творчестве самого Пушкина. Сначала Онегин отвергает любовь Татьяны, опасаясь неизбежного превращения семейных связей в привычку, а затем роли меняются и он сам получает отказ — из-за опасения нарушить норму супружеской верности. Принято вслед за Онегиным в ряду “лишних людей” перечислять лермонтовского Печорина, которому присуще еще более активное отвращение от обычной жизни. Но он нарушает эти нормы без особых внутренних затруднений, не преследуя при этом какой-либо серьезной цели. Гораздо более серьезное нарушение норм допускают некоторые персонажи Достоевского, прежде всего Раскольников, который сознательно совершает убийство, оправдывая его высокими соображениями, но затем не выдерживает внутренних угрызений, позволяет раскрыть себя и отправляется на каторгу. Пагубные последствия разрушения “простых человеческих норм” — сюжеты таких романов Достоевского, как “Братья Карамазовы” и “Бесы”. Идея, которую вновь и вновь подчеркивает писатель, сводится к тому, что сознательный умысел против при нятых моральных норм со стороны людей, не видящих их
целесообразности, еще более опасен, чем прямое пра вонарушение. Новый поворот проблема нормативности получает у Толстого. По существу, Анна Каренина под влиянием внутреннего чувства нарушает нормы брака с человеком, к которому она не питает какой-либо привязанности. Однако выясняется, что с этими, казалось бы, обременительными условностями связаны слишком многие существенные отношения между людьми, из-за чего происходит ее отторжение от своей среды, приводящее героиню романа к гибели. Путь исправления последствий, вызванных нарушением нормы, Толстой утверждает в романе “Воскресение”. Угрызения совести заставляют князя Нехлюдова предпринять массу усилий и потр.” тить много средств на то, чтобы искупить свой погтупок Хорошо известно, что в отличие от западной литературы критического реализма (Бальзак, Диккенс и т.д.), где многие персонажи на протяжении длительного времени судятся по различным поводам, в русской литературе на страже норм стояла прежде всего мораль, а отношение к праву было скептическим, как о том свидетельствует и творчество уже упомянутых писателей. Таким образом, выход за рамки нормативности не обязательно ведет к возвышению человеческого качества, но и чреват разрушением принципов, поддерживающих необходимые социальные отношения. Конечно, художественная литература не сводится к морализаторству по поводу недопустимости нарушения норм. Она
раскрывает соотношение норм и более высокого принципа регуляции человеческих отношений, связанного с ценностными ориентациями. Нарушение норм — в широком плане предмет нравственных отклонений, аномалии, противоправное отклоняющееся поведение или сфера преступных действий. Каждое общество выполняет разносторонние формы контроля и имеет институты, которые должны соблюдать нормы и вести борьбу против их нарушения. Но хорошо известно, насколько неоднозначным предстает нарушение норм и в правовой сфере, вводящей многие градации девиантного поведения, и в морали, которая может с несомненностью оправдать несправедливо осужденного, и тем более в литературе и искусстве, для которых нарушение норм очень часто становится лишь •лементом занимательного сюжета, фоном для многих (обытий или для освещения глубинных процессов в человеческих душах и судьбах. Различие между нормой и ее нарушением оказывается весьма условным. Незаконный бизнес или теневой капитал не только в ряде существенных функций переплетаются с законным бизнесом и государственным гсктором, дополняя друг друга. Они могут меняться местами, если общественно полезное предприятие оказывается экологически опасным, а считавшееся до сих пор незаконным частное предпринимательство получает юконную основу для своего существования и необходимый престиж в обществе Наркобизнес, азартные игры, проституция или наемничество могут считаться морально осуждаемыми профессиями, но от них зависит не только существование многих людей — поставщиков услуг, но и поставка на рынок этих самых услуг, столь необходимых потребителям. Это означает, что моральная и правовая антинорма может являться нормой в экономическом плане, находя в этом соответствующее утилитарное оправдание. Это расхождение невозможно устранить, возводя в идеальную норму только один из противостоящих принципов. Абстрактное морализаторство не избавляет общество от порока, а загоняет его вглубь. С другой стороны, если считать единственно верным принцип “покупатель всегда прав” или же “рынок — это свобода покупать и продавать”, то размываются границы между законной деятельностью и преступностью и наступает разлад, что заставляет общество прибегать к чрезвычайным авторитарным мерам. В нормально функционирующем обществе каждая сфера — экономика, социальные структуры, политика и культура — создают специфические средства регуляции деятельности, которые дополняют друг друга. Нормативная сфера располагает своим набором средств для того, чтобы ограничить нарушения, воспрепятствовать им в наиболее важных сферах социальной жизни. Конечно, важнейшим фактором регуляции нормативности являются общественная мораль и право. Но в культурной сфере важным средством налаживания нормативности являются ценности. Ценности
На более продвинутом уровне культурная регуляция человеческой деятельности осуществляется через систему ценностей. В отличие от норм, которым следуют, ценности подразумевают выбор
того или иного объекта, состояния, потребности, цели, которые имеют более высокое существование. Ценности помогают обществу и человеку определить хорошее и плохое,идеальное или избегаемое состояние, истину и заблужде ние, красоту и безобразие, справедливое и несправедливое, допустимое и запретное, существенное и несущественное и т.д. Из сопутствующих понятий следует упомянуть “ин-гсрес”, “потребность”, “стремление”, “долг”, “идеал”, “ориентация” и “мотивация”. Однако объем этих понятий обычно уже, чем “ценность”. Под интересом или потребностью обычно понимаются социально обусловленные влечения, связанные с социально-экономическим положением различных слоев, групп или индивидов, и в этом случае остальные ценности (“идеалы”) — лишь отвлеченное отражение интересов. Мотивация скорее нключает в себя те субъективные побуждения — разной направленности! — которые рассматриваются Социальной психологией. Позитивные мотивации опираются на ценности, которые осваиваются индивидом и становятся ценностными ориентациями,
направляющими его со-.шание и поведение. Между ценностью и действенной ориентацией может возникать разрыв, определяемый как расхождение между долгом и желанием, должным и практически реализуемым, идеально признаваемым состоянием и жизненными условиями, которые не дают шанса человеку. По такое расхождение между признанием высокого значения какой-либо ценности и ее недостижимостью могут осваиваться человеком по-разному. Причина может усматриваться во внешних обстоятельствах (“среда заела”), “происках” соперников или врагов или же в недостаточной активности и эффективности деятельности самого человека. Классический пример драматического расхождения между ценностью и действием, ориентированным на ее достижение, мы находим в пьесе Шекспира “Гамлет”. Почти до самого конца пьесы принц оттягивает свое действие (а если и действует, то ситуативно, по настроению) — и не только для того, чтобы удостовериться еще и еще раз в преступлении, совершенном королем, но и потому, что глубоко сомневается в необходимости действовать. В отличие от него герой романа Достоевского Раскольников не только убедил себя в том, что не имеет ценности жизнь “вредной старушонки”, но и в самом деле убивает ее, что влечет за собой глубокое раскаяние. Классификация ценностей.
Всякая классификация ценностей по типу и уровню неизменно условна в силу того, что в нее вносятся социальные и культурные значения. К тому же трудно вставить ту или другую ценность, имеющую свою многозначность (например, семья), в определенную графу. Тем не менее мы можем дать следующую условно упорядоченную классификацию ценностей. Витальные: жизнь, здоровье, телесность, безопасность, благосостояние, состояние человека (сытость, покой, бодрость), сила, выносливость, качество жизни, природная среда (экологические ценности), практичность, потребление и т.д. Социальные: социальное положение, трудолюбие, богатство, работа, семья, единство, патриотизм, терпимость, дисциплина, предприимчивость, склонность к риску, равенство социальное, равенство полов, способность к достижениям, личная независимость, профессионализм, активное участие в жизни общества, ориентированность на прошлое или будущее, экстралокальная или же земляческая ориентация, уровень потребления. Политические: свобода слова, гражданские свободы, хороший правитель, законность, порядок, конституция, гражданский мир. Моральные: добро, благо, любовь, дружба, долг, честь, честность, бескорыстие, порядочность, верность, взаимопомощь, справедливость, уважение к старшим и любовь к детям. Религиозные: Бог, божественный закон, вера, спасение, благодать, ритуал, Священное Писание и Предание. Эстетические: красота (или, напротив, эстетика безобразного), стиль, гармония, следование традиции или новизна, культурная самобытность или подражание. Рассмотрим некоторые из них более подробно, принимая, что деление по указанным категориям условно и одни и те же ценности могут быть приняты в разных сферах. Семья, родственники, старшее поколение.
Во всех культурах существует большая или меньшая степень уважения к этим социальным элементам, что получает выражение как в поведении людей (уважение младших к старшим), так и в формах обращения. В азиатских и африканских культурах возраст почитается обычно как признак мудрости и опыта и становится подчас одним из стержней культуры. Идентификация индивида осуществляется в идентификации его с предками, хотя существует широкая вариативность в решении этого вопроса для различных культур. Если у ряда кочевых народов считается делом чести помнить о 9—12 предшествующих поколениях в разных ответвлениях, то в современном индустриальном обществе человек редко хранит память больше чем о двух поколениях предков по прямой линии. Межличностные отношения.
Установка на равенство или иерархичность в отношениях с другими людьми является одним из критериев различия культур. То, что европеец воспринимает как покорность, послушание, отказ человека от своей свободы, для других культур означает признание права уважаемого и влиятельного человека на руководство. Ориентация на индивидуализм или солидаризм во многом различает Запад и восточные культуры, что подробнее будет рассмотрено в последующих главах. Богатство.
Материальное богатство как ценность присуще, казалось бы, всем культурам. Однако в действительности отношение к нему весьма различно и сам предмет богатства зависит от характера хозяйства. Для кочевых народов важнейшее богатство — скот, для оседлого крестьянина — земля, в феодальном обществе ста-гус индивида был напрямую связан с богатством, демонстрируемым в образе жизни. Отношение к богатству зависит во многом от доминирующего фактора социальности. В доиндустриальном обществе демонстративное богатство играло важную роль, так как было наиболее очевидным свидетельством могущества и влияния его обладателей, их принадлежности к высшему классу. Накопление богатства, столь необходимое во всяком обществе, снижало статус владслоца, если только оно не было предназначено для последующей раздачи или употребления на общее благо. Сословия, владеющие денежным богатством,— купцы и ростовщики — пользовались большей частью низким престижем, а особенно ростовщики как люди, извлекающие пользу из затруднений других людей. Положение радикально меняется в индустриальном обществе. По мере роста капитализма именно накопленный и скрытый капитал, пущенный в оборот, приобретает наибольшую ценность в общественном сознании. Влияние и мощь владельца зависят от движения капитала по невидимым финансовым каналам, хотя бы сам владелец вел относительно скромный образ жизни. На более позднем этапе, в период массового производства, наступает новый поворот, растет расширенное потребление, переходящее в демонстративное, при котором товары и услуги приобретаются не в силу их собственных свойств, а потому, что они дороги,т.е. доступны только состоятельным людям. Обращение к демонстративному потреблению не только доставляет удовлетворение, но и повышает статус богатых во мнении и отношении окружающих. Эта тенденция проникает и в другие слои, которые могут испытывать удовлетворение от приобщения к престижному расточительству. Труд как ценность.
Труд имеет отнюдь не только хозяйственное значение или служит фактором, определяющим социальные отношения. Труд еще и важная культурная ценность. Это всегда присутствует как в народной мудрости, так и в более сложных системах морали или идеологии. Так, во многих языках существуют сходные пословицы: “Терпение и труд все перетрут” (и наоборот: “Под лежачий камень вода не течет”). В художественной литературе изящно выразил свое отношение к труду Вольтер: “Труд устраняет от нас три большие напасти: скуку, порок и нужду”. Правда, в духе своего аристократического круга он поставил на первое место скуку. Конечно, отношение к труду, как и к другим ценностям, определяется не только духовными или моральными критериями, а оказывается противоречивым, зависимым во многом от других факторов, среди ко- J •* “
юрых следует выделить следующие: а^ производственные, т.е. классовый статус человека и его отношение к собственности, так как оценки своего положения для предпринимателя и работника по найму могут резко различаться; б) профессиональные, охватывающие престиж той или иной профессии; в) технологические, т.е. отношение человека к той или иной стороне производства (станку, конвейеру, компьютеру), которое может варьироваться от высокой заинтересованности до равнодушия и даже враждебности. По перечисленным параметрам, очевидно, отношение к труду может быть и негативным как к источнику угнетения, зависимости, как к фактору, сковывающему личностное развитие и подавляющему жизненные силы. Еще в Древней .Греции возник миф о Сизифе, обреченном выполнять тяжелый и бессмысленный труд. В христианском или же мусульманском рае человек навсегда был освобожден от труда и мог лишь предаваться чувственным или духовным радостям. В народных сказках зачастую ленивый дурак, лишенный алчности, но обладающий добрым сердцем, больше преуспевает, чем постоянно озабоченный и прижимистый накопитель. Во всякой классово дифференцированной системе субъективная незаинтересованность трудящихся в своей работе замещается принуждением, которое может носить характер прямого принуждения (работа “из-под палки”, под угрозой наказания) или же чисто экономической необходимости, т.е. физического выживания, в поддержании своей семьи. Конечно, существует и общественно бесполезная и вредоносная трудовая деятельность и то, что отвечает интересам отдельного человека, группы или коллектива, но может расходиться с интересами общества в целом. Поэтому регуляция трудовой деятельности требует соединения трудовых ориентации с моральными мотивами. Обращение к морально-ценностной ориентации — важная предпосылка успешного хозяйственного развития. Каждая мировая религия поощряет труд, хотя и подчиняет его более высоким ценностям спасения. Но именно в этом находила свое разрешение ценностная двойственность труда, его основная масса направлялась дельца, если только оно не было предназначено для последующей раздачи или употребления на общее благо. Сословия, владеющие денежным богатством,— купцы и ростовщики — пользовались большей частью низким престижем, а особенно ростовщики как люди, извлекающие пользу из затруднений других людей. Положение радикально меняется в индустриальном обществе. По мере роста капитализма именно накопленный и скрытый капитал, пущенный в оборот, приобретает наибольшую ценность в общественном сознании. Влияние и мощь владельца зависят от движения капитала по невидимым финансовым каналам, хотя бы сам владелец вел относительно скромный образ жизни. На более позднем этапе, в период массового производства, наступает новый поворот, растет расширенное потребление, переходящее в демонстративное, при котором товары и услуги приобретаются не в силу их собственных свойств, а потому, что они дороги,т.е. доступны только состоятельным людям. Обращение к демонстративному потреблению не только доставляет удовлетворение, но и повышает статус богатых во мнении и отношении окружающих. Эта тенденция проникает и в другие слои, которые могут испытывать удовлетворение от приобщения к престижному расточительству. Труд как ценность.
Труд имеет отнюдь не только хозяйственное значение или служит фактором, определяющим социальные отношения. Труд еще и важная культурная ценность. Это всегда присутствует как в народной мудрости, так и в более сложных системах морали или идеологии. Так, во многих языках существуют сходные пословицы: “Терпение и труд все перетрут” (и наоборот: “Под лежачий камень вода не течет”). В художественной литературе изящно выразил свое отношение к труду Вольтер: “Труд устраняет от нас три большие напасти: скуку, порок и нужду”. Правда, в духе своего аристократического круга он поставил на первое место скуку. Конечно, отношение к труду, как и к другим ценностям, определяется не только духовными или моральными критериями, а оказывается противоречивым, зависимым во многом от других факторов, среди ко- юрых следует выделить следующие: а) производственные, т.е. классовый статус человека и его отношение к собственности, так как оценки своего положения для предпринимателя и работника по найму могут резко различаться; б) профессиональные, охватывающие пре-1 гиж той или иной профессии; в) технологические, т.е. отношение человека к той или иной стороне производ-| гва (станку, конвейеру, компьютеру), которое может нарьироваться от высокой заинтересованности до равнодушия и даже враждебности. По перечисленным параметрам, очевидно, отношение к труду может быть и негативным как к источнику угне-гения, зависимости, как к фактору, сковывающему личностное развитие и подавляющему жизненные силы. Еще и Древней .Греции возник миф о Сизифе, обреченном выполнять тяжелый и бессмысленный труд. В христианском или же мусульманском рае человек навсегда был освобожден от труда и мог лишь предаваться чувственным или духовным радостям. В народных сказках зачастую ленивый дурак, лишенный алчности, но обладающий добрым сердцем, больше преуспевает, чем постоянно озабоченный и прижимистый накопитель. Во всякой классово дифференцированной системе субъективная незаинтересованность трудящихся в своей работе замещается принуждением, которое может носить характер прямого принуждения (работа “из-под палки”, под угрозой наказания) или же чисто экономической необходимости, т.е. физического выживания, в поддержании своей семьи. Конечно, существует и общественно бесполезная и вредоносная трудовая деятельность и то, что отвечает интересам отдельного человека, группы или коллектива, но
может расходиться с интересами общества в целом. Поэтому регуляция трудовой деятельности требует соединения трудовых ориентации с моральными мотивами. Обращение к морально-ценностной ориентации — важная предпосылка успешного хозяйственного развития. Каждая мировая религия поощряет труд, хотя и подчиняет его более высоким ценностям спасения. Но именно в этом находила свое разрешение ценностная двойственность труда,его основная масса направлялась в общественно значимые сферы. Именно в освящении общественно полезного труда и стимулировании постоянной полезной деятельности состояло основное достижение религиозной реформации (см.гл. XI). Но и в условиях секуляризации сохраняется этическая ориентация труда. Труд принимает различное содержание в зависимости от того, связан ли он с наемным трудом или предпринимательством. Как уже упоминалось, различие здесь зависит во многом от положения человека в системе производства. Живой труд и даже в его развитой профессиональной форме обычно имеет низший статус по сравнению с предпринимательством, бизнесом в разных его вариантах. Но этические принципы применимы по обе стороны этого совокупного процесса. От рабочего требуется добросовестность, дисциплина,сноровка, профессиональная ориентация. Вместе с тем важное значение имеет и этическая ориентация предпринимательства. Вот что писал по этому поводу известный российский социолог Ю.А.Замошкин: “Хотя труд в сфере бизнеса открыто признается прежде всего средством обеспечения благосостояния, комфорта, богатства, однако немалое внимание уделялось и уделяется труду в сфере бизнеса как форме самовыражения личности, реализации ею своего внутреннего потенциала. Но этика бизнеса придает также большую социальную и моральную значимость труду бизнесмена, способствующему процветанию общины, города, страны, обустройству общества, созданию новых рабочих мест, а также необходимых людям продуктов и услуг и вообще более цивилизованных форм жизни. Труд во всех его проявлениях рассматривается как нравственный долг человека: долг перед Богом, страной, обществом, другими людьми и самим собой”*. Широко обращаются к ценности труда различные идеологические учения, прежде всего социалистические. • ЗамошкинЮ.А. Бизнес и мораль //Философские исследования.- 1993.- № 1 - 2.- С. 110. Хорошо известен устойчивый лозунг “Труд — дело че-1 i и, доблести и геройства”. Культивирование сознательного и добросовестного отношения к труду — важная составная часть этики каждого общества. Однако, как хорошо известно, между нормативно-ценностными принципами и реальным положением существует значительный разрыв. В эмпирических исследованиях находим такие варианты ценностных ориентации в труде: — через труд человек вступает в контакт с окружающим миром (всем космосом), выходит за рамки своих внутренних переживаний и непосредственного мирка; — труд — источник отношений вне рамок нуклеарной семьи и непосредственного окружения, он обогащает рамки
межличностных отношений, делает человека членом более широкого коллектива, сословия, класса; — работа является важным, хотя и не единственным источником ценности. Через работу люди устанавливают свое место в групповых отношениях и социальной иерархии и тем самым обретают чувство безопасности, принадлежности, самооценку и самоощущение своего значения, а следовательно, существенной части своей сущности. Конечно, этот фактор, как мы увидим, варьируется в разных типах социальности и разных культурах. Наибольшее значение работа как источник идентичности имеет в индустриальном обществе, основанном на привязанности значительной части населения к промышленному производству. Потеря работы, безработица ведут в таком обществе к утрате рабочей идентичности, что воспринимается как беда и личное крушение. В доиндустриальном и постиндустриальном типах общества этот фактор менее значим, так как в первом случае преобладает родственная, клановая, сословная, религиозная идентичность, а во втором — создаются дифференцированные и гибкие структуры, замещающие “рабочую идентичность”; — работа — источник обязательной деятельности, регулятор и организатор личного поведения. Оставаясь без работы, люди могут проводить целые дни пассивно, предаваясь сну или мечтам наяву (вспомним образ Ильи Обломова из романа А.Гончарова “Обломов”). Такой образ жизни чреват понижением самооценки личности или приводит к попыткам компенсаторного самооправдания ссылками на обстоятельства; — труд помогает развитию творческих способностей и профессиональных навыков, что дает возможность гордиться своими способностями, создает чувство уверенности и безопасности; — работа структурирует психологическое время, заполняет и организует день — год — жизнь. Конечно, эта структура во многом зависит от общей системы культуры и локальной культурной среды. Практицизм (прагматизм).
Хотя большая часть повседневной, конкретной деятельности человека регулируется обычаем и привычкой, поддержание этой деятельности, ее адаптация к меняющимся потребностям и условиям внешней среды, а тем более ее развитие требуют повышенного внимания и старания. Это превращает деятельность, направленную на добывание повседневных благ, в призванное ремесло и профессию, становящиеся “делом чести”, источником человеческого достоинства. Обостренное сюжетное выражение ценность практической деятельности находит в романе Тургенева “Отцы и дети”, ведущий персонаж которого Базаров полагает, что главное — это практическое изменение жизненных условий, а поэтому “порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта”. Его принципы резко противостоят принятым в гуманитарной дворянской среде ори-ентациям на красоту или возвышенные идеалы служения человечеству, оказывающиеся на практике бесполезными, никак не способствующими улучшению положения крестьян или самих господ. Практицизм направлен на достижение конкретных материальных результатов при использовании доступных человеку средств для получения реальной пользы и улучшения своего положения в повседневной жизни. Практицизм способствует расчленению ситуации на составляющие элементы, отстранению от возвышенных идеалов, от выполнения долга в пользу постепенного накопления благ, удовлетворяющего утилитарные по- 128
'ребности. Поэтому практицизм оказывается равнодуш ii.iM к идеальным ценностям и противостоит им в идеологической полемике. Развернутое описание прагматизма как жизненной пиентации мы находим в книге известного американcкого теолога Харви Кокса “Мирской град”: “Под “прагматизмом” мы понимаем заинтересованность секу-лярного человека вопросом “будет ли работать?”. Се-кулярный человек не слишком озабочен тайнами. Его мало интересует то, во что нельзя вложить энергию и интеллект. Он судит об идеях — если воспользо-паться словарным определением прагматизма — по “ре" •ультатам,к которым они могут привести на практике”. Мир при этом рассматривается не как единая метафизическая система, а как набор задач и целей. Городской секулярный человек — прагматик. Он озабочен решением конкретных проблем и выясняет, что для ггого потребуется. Он не интересуется ни тем, что напевается “последними вопросами”, ни метафизическими рассуждениями. Так как религия в основном занимается именно этими вещами, то выходит, что он не задает “религиозных” вопросов”"'. Несомненно, что практицизм так или иначе присутствует в любой форме деятельности, направленной на получение материальных благ, хотя и остается большей частью подчиненным элементом. Как мы увидим, в до-индустриальном обществе эта ориентация была широко распространена как стремление к наживе, еще не получая морального оправдания. Как писал еще М.Вебер, но все времена в разных обществах алчность и безумная жажда наживы проявлялись в деятельности самых различных активных социальных групп — торговцев, ростовщиков, солдат, разбойников, чиновников-взяточников, посетителей игорных домов и нищих и т.д. Отторгаемая от общественной системы морали, эта деятельность тем не менее выполняла как полезные, так и антисоциальные функции. Но социально непризнанная или осуждаемая деятельность — ростовщичество, пиратство, воровство — становилась социально необхо- • К о к с X. Мирской град // Знамя.- 1992.- № 9.- С. 208 - 209. димым элементом в общей системе деятельности. В силу ограниченности своих задач или же антисоциальной направленности такой практицизм мог получить признание только как часть общего дела, связанного с достижением более высоких целей, взятых из другой сферы. Война, как известно, преподносится как “защита отечества”, “отмщение врагу”, “восстановление исторических прав”, “как дело доблести и геройства”. Торговля получает высокую оценку после того, как купец жертвует часть состояния на нужды города, искусство, церковь или школы. И даже знаменитый пират Дрейк может быть избавлен от виселицы и получить почетный титул и орден, если он морским разбоем содействует славе своей монархии. Однако практицизм как ценность витальной или социальной сферы воспринимался негативно теми, кто придерживался иных ценностных ориентации. А так как практицизм, связанный с хозяйственной или финансовой деятельностью, всегда становился сильной ориентацией, влиявшей на окружающую среду, он порождал противостояние различного типа — против корыстных элементов, ростовщиков и эксплуататоров, которые сосут кровь из простого народа. Практицизм — необходимая моральная установка в материальном производстве любого уровня: от налаживания быта до создания высоких технологий. Однако его содержание качественно меняется в зависимости от уровня. На ранних этапах он направлен на удовлетворение основных человеческих потребностей текущего или перспективного жизнеобеспечения. Его основная характеристика — приспосабливание непосредственной среды обитания (жилища, участка земли) к этим основным потребностям и психофизиологическая адаптация человека. На более продвинутых уровнях формируются разнообразные связи и обмен с близкими и дальними участками совокупного процесса производства, сеть взаимодействия. Практическая эффективность такого взаимодействия во многом зависит от налаженной дифференциации труда и обмена, т.е. движения товаров и денег. Именно с денежным обращением как наиболее гибкой формой обмена и связаны наиболее сложные системы хозяйства, получающие возможность далеко отделяться от всех других нормативно-ценностных факторов и приобретать высокую степень самостоятельности. Метафорическим выражением такой самостоятельности можно считать пословицы: “Деньги не пахнут” и “Деньги счет 'нобят”. Однако ни в одном обществе такого рода утилитаризм не становится тотальной формой регуляции, он всегда остается встроенным в целостную цивилизаци-онную систему регуляции. В исследованиях В.Зомбарта и других видных социологов раскрыто, каким образом в период первоначального накопления носителем утилитарных установок выступило мещанское сословие (бюргеры), которому присуща склонность “экономить, беречь и ухаживать за богатствами, заботливо и строго смотреть за приходом и расходом духа, силы, имущества и денег”, стремление оценивать все с точки зрения пользы, рассчитывать нее свои поступки и влечения, сосредоточенные на бережном отношении к накопленному достоянию, и чураться всех излишеств, любовных безрассудств и расточительства*. Во все времена и во всех обществах существует противоречие между нечестивым богатством (и теневым капиталом) и моральными ценностями. Не менее распространено стремление такого капитала к отмыванию через употребление на морально оправдываемые цели. Для художественной литературы и искусства это постоянный источник драматических сюжетов, для религиозных и социальных учений — поле идейной борьбы и критики. Для социологии постоянной проблемой стало выяснение взаимодействия материальных интересов и духовных запросов бизнеса, этики нормативного и отклоняющегося в предпринимательстве и хозяйственной деятельности вообще. Как мы видим, если практицизм не стеснен моральными соображениями, он может превращаться в злоупотребление по отношению к другим людям, мошен- •См.: Зомбарт В. Буржуа: Очерки по истории духовного развития современного предпринимателя //Человек: Образ и сущность.— М., 1993.- С.159-160. ничество, что и вызывает необходимость поддержания правовых ограничений или использования разнообразных средств морального осуждения и предотвращения злоупотреблений. Во всякой культуре человеческая телесность*
образует важную ценностную сферу. Таким образом, телесные характеристики — отнюдь не только достояние антропологических исследований и обмеров (формы тела, рост, физические признаки и т.д.). Конечно, по этим признакам мы можем различить расовые и этнические детерминанты индивидуальности. Тем не менее социокультурные факторы во многом формируют человеческое тело и всю телесную культуру, т.е. поведение и отношения, связанные с соматическими характеристиками человека. При этом следует различать социальные условия как влияние конкретной среды, положения, статуса, профессии и целенаправленную деятельность, которая либо носит жизне-обеспечивающий характер (“занятия физкультурой”), либо сообразуется с культурными факторами. “Культурное тело” как бы надстраивается над телом антропологическим и социальным, корректируя механизмы жизнеобеспечения. Образ “телесного я” соотносится с куль турными ориентациями, представлениями о достоинстве, силе, красоте, физической сноровке, социальной и культурной уместности или оригинальности. Однако представления о нормативной или же идеальной телесности поразительно отличаются друг от друга в разных культурах. Даже при беглом знакомстве с историей культуры в залах какого-либо музея мы увидим полную жизни и энергии телесность античных персонажей. В Древней Греции именно человеческое тело было носителем идеальной красоты, физической мощи и ловкости, хотя всякая внешняя угроза могла деформировать это тело. Но этот канон был заменен, центральным символом европейской культуры стало распятое тело страдающего Бога, преданного позорной смерти. В эпоху Возрождения мы вновь видим * В приведенных ниже положениях о роли телесности и эроса в культуре автор опирался на разработки и публикации И.Быховской, В.Розина и Р.Шапинской. идеальные тела богов, богинь и героев, воплощающих различные телесные достоинства. Реформация вновь резко разделила высокоценное бытие и греховное телесное начало в человеке, подлежащее критике, презрению или сожалению. Человек был разделен на бестелесную духовность, сопрягаемую с вечным спасением души, и бездуховную телесность, отягощающую человека своей бренностью. В эпоху европейского абсолютизма красивым считался человек, предназначенный к безделью, хотя и занятый галантными играми. В эпоху рококо он праздновал свой высший и всеми признанный триумф. В буржуазную эпоху утверждается тенденция сочетания физического достоинства, ума и душевной красоты. Вновь в искусстве выше всего ценят мужчину и женщину в полном расцвете сил. Реабилитация человеческого тела в европейской культуре XX в. породила разнообразные направления и школы культивирования соматического начала в человеке. Наиболее распространенной формой стал спорт, поглощающий внимание, время и средства огромного числа людей. Однако нужно подчеркнуть,что отличительной характеристикой всех видов спорта является деление на непосредственных участников и зрителей-болельщиков. И если первые действительно включены в практику телесной культуры, то вторые приобщаются в ней только опосредованно и далеко не всегда в собственно спортивных целях. В современном мире возобладала единая мировая спортивная культура, основанная на международном соперничестве, олимпийских и других состязаниях, в которых участвуют спортсмены самых разных стран. Тем не менее за рамками этого единства сохраняется традиционное культивирование некоторых национальных спортивных школ (восточные единоборства, джигитовка у народов кочевых культур и т.д.). Хотя телесность естественно соотносится с темой эроса
и секса,
в различных культурах между этими сферами проводится та или иная дистанция, и конечно, на сексуальные отношения во многом влияют социальные факторы и важнейший из них — это постоянно существовавшее разделение труда между полами: в семейных обязанностях, профессиональной деятельности. Очевидность половых различий делала гендерный фактор одним из наиболее устойчивых в формировании социальных стратов и субкультур. Различие в характере социализации, начиная с раннего детства и на протяжении всей жизни, и культурная дистанция между полами — характерный признак почти всех культур, за немногими исключениями. Почти во всех культурах доиндустриального периода и вплоть до зрелого индустриального общества женщине отводилось подчиненное положение, ограниченное как в правовом отношении, так и культурными нормами и ценностями. Механизм поддержания таких отношений включал в себя многообразный комплекс воздействий: воспитание, нормативность, моральное воздействие и правовые принципы. Но, конечно, важным фактором была и эстетизация соответствующих признаков, стиля поведения и душевных качеств, которые соотносились с идеалом или образцом мужчины или женщины*. Положение меняется постепенно лишь в XX в. с развитием массовой культуры и ослаблением социальных ролей. Любовь как один из наиболее сильных факторов в человеческих отношениях была постоянным предметом регуляции через систему моральных норм, права и религии. Упорядочить любовь, ввести ее в социальные рамки, не допустить, чтобы аффективная сторона любви нарушала принципы нормативности,— такова была важная задача всякой социокультурной системы. Но вместе с тем всякое общество не только допускало, но и культивировало в определенных сферах и формах любовные отношения, придавая им соответствующую аксиологическую форму. Идеальная платоническая любовь к Мадонне или Прекрасной даме, не только лишенная телесности, но и не ожидающая ответа, романтическая любовь в необычных условиях и к необычному объекту, галантные похождения аристократических бездельников, гаремные распорядки азиатских властителей, любовные похожде- * Хорошим социологически содержательным пособием по данной теме может служить книга Э.Фукса “Иллюстрированная история нравов” в 3 т. (М., 1993-1994). ния авантюристов, сентиментальная мещанская любовь — псе эти варианты доставляли бесконечные сюжеты для художественной литературы и находили себе место в жизни, придавая ей огромное разнообразие. Механизм действия ценностей.
Ценности создают более гибкий уровень регуляции общества, подчиняя себе функционирование обычаев, норм и значений, особенно важных для общества. Наряду с обычными нормами, утверждавшимися силой привычки и обыденными средствами, которыми располагает, например, семья или соседская община, выделяются и особые нормы, получающие высшую санкцию через механизм религиозной сакрализации или правовое требование. Нормы “не убий”, “не укради”, “не лги” являлись священными запретами, нарушение которых обрекало человека на тяжелое наказание, отторжение от общества или муки совести. Предписания “чти отца и мать”, “поклоняйся Богу единому”, “трудись в поте лица своего” становились теми позитивными заповедями, соблюдение которых повышало престиж человека в глазах окружающих и его самого. Ценности не только преобразуют механизм нормативности. Они принципиально перестраивают и те системы значений, через которые человек познает окружающий мир. На обыденном уровне дуальность предстает как Важная характеристика всего многообразия мира: небо — земля, солнце — луна, свет — тьма, день — ночь, мужское — женское, верх — низ, горячее — холодное и т.д. Эти оппозиционные начала и характеристики предметов и процессов выступали как равно необходимые для обеспечения органических процессов в природе, обществе и человеке. На
обыденном уровне основным механизмом организации многообразных значений является градация оппозиций: высокое—среднее—низкое, день—сумерки — ночь, горячее —теплое —холодное, большое —среднее —малое, молодой—взрослый—старый и т.д. Впрочем, некоторые начала с трудом поддаются градации и устойчиво сохраняют свою дуальность: небо — земля, мужское — женское, солнце — луна, жизнь — смерть, хороший — плохой и т.д. Эти оппозиционные начала или градуированные характеристики предметов и процессов выступают как равно необходимые для обеспечения органичности и непрерывности процесса в целом — в природе, обществе, человеке. В мифологии они подвергаются витализации и персонализации и могут действовать в постоянном соотношении или соперничестве между собой. Подвергаясь воздействию ценностных принципов, градация или дуализм принимают вертикальную структуру — иерархического или полярного типа, придающую разную степень достоинства и значения тем или иным элементам. Соответственно, все “высокое” и “светлое” получает более достойный статус. Во всех развитых религиях небо “ценится” больше, чем земля. На некоторой ступени развития мифологии главные боги делаются небесными или же само небо приобретает божественный характер, как это было в Древнем Китае. Формируется ценностно-семантический комплекс: небо == верх = благо = власть = недостижимость = вечность и т.д. Быть наверху, высоко над другими означает править и достичь высокой степени блаженства*. Даже в христианской символике Бог помещался на небе. Соответственно где-то под землей находилось царство мертвых, а на еще более низком уровне — в Преисподней — царил Сатана как воплощение зла и по гибели. Подвергаются ценностному разделению и другие дуальные пары, хотя и в разной степени. Если прежде свет сменялся тьмой, и наоборот, чередовались жизнь и смерть, то теперь между ними возникает противосто яние, соперничество и непримиримая борьба — за “Вечную жизнь” и “Торжество света”, “Победу Добра и Правды” и т.д. Такого рода ценностная оппозиция создает в культуре поле напряженности, в котором формируется ориентация субъекта. Человек не может одинаково относиться к противоположностям, из которых состоит мир, он должен оказывать предпочтение позитивному началу: добру, а не злу; свету, а не тьме; правде, а не кривде; любви, а не ненависти; жизни, а не смерти и т.д. • См. статью “Небо”: Мифы народов мира.- М., 1982.-Т.2.- С.208. Во всякой зрелой, устойчивой культуре формируются различные механизмы внедрения ориентации на достижение ценностей и отторжение неценностей как принципов, вносящих деструктивное начало в жизнь человека и общества. Конечно, разработанную систему такого внедрения воплощает в себе всякая религия (“добродетель — грех”). По мере секуляризации внедрение ценностей все больше берет на себя светская культура, допускающая значительно большую степень дифференциации ценностных ориентации и более гибкую систему путей и средств их реализации. Ценностные расхождения и полиморфизм культуры.
Чем сложнее общество, тем значительнее дифференциация присущих ему ценностей, что создает полиморфизм культуры, не сводимый к каким-либо однозначным характеристикам. Это многообразие вытекает из нескольких источников: — социальная разнородность общества (элита — народ, дворянство — духовенство — крестьяне, город — деревня и т.д.), а соответственно и его культурное разнообразие; — различие в содержании каждого социокультурного компонента (разные элиты, разные этнические группы, конфессии, страты и т.д.); — функциональное различие ценностей по уровням и сферам. Символическим выражением такого расхождения для европейской культуры эпохи Возрождения и Реформации стала формула “дворец, собор, костер”. Известная метафорическая формула для русской культуры определяет ее как “икона и топор”*, для японской — “хризантема и меч”**, а для филиппинской “сампагита (местный цветок), крест и доллар”***. Еще в античной культуре полиморфизм витальных ценностей выражался в поклонении различным богам и богиням, с которыми связывались разные начала и • Так называется книга американского русиста Д.Биллингтона (1966). •• Таково название книги американской исследовательницы Рут Бенедикт (1946). ••• Название книги российского ученого И.В.Подберезского (1974). функции. Культ богини-матери Геи дополнялся культом любви, олицетворенном в Афродите, а наряду с ними почетное место отводилось властной и ревнивой Гере и вечной девственнице Артемиде. Хорошо известны практические оппозиции, часто встречающиеся в жизни и получившие основательную разработку в философии и социологии: быть —иметь, работа — досуг, богатство — солидарность, наука — мораль и т.д. Эти оппозиции по-разному распределяются в зависимости от социальной принадлежности индивида,или от типа культуры, или от характера функциональной деятельности. Культивирование досуга — в большой степени привилегия богатых и знатных, а солидарность имеет более высокий статус, чем “бессердечный капитал” в среде с устойчивой религиозной регуляцией. Конечно, в каждой среде признаются так или иначе и другие ценности, что и служит одним из факторов той коммуникации, которая обеспечивает поддержание социального взаимодействия. Но когда эти различия переносятся в идейную сферу, возникает острая идеологическая борьба — “трудящихся” против “праздных”, “мира” против “кулаков” (или “кровопийцев”), “высокой человеческой морали” против “бесчеловечной науки и техники” и т.д. Одно и то же, казалось бы, явление может приобретать различное значение в зависимости от типа общества или социальной среды. В неразвитом традиционно обществе красота может не иметь ценности, так как слишком ненадежны условия выживания отдельного индивида, семьи или коллектива. Подтверждение этого положения можно найти во многих этнографических наблюдениях. Из художественных иллюстраций можно напомнить строки Некрасова из стихотворения, навеянного встречей с сельской красавицей: Подвязавши под мышки передник, Перевяжешь уродливо грудь. Будет бить тебя муж-привередник И свекровь в три погибели гнуть. В более развитом обществе красота может стать как предметом бескорыстного созерцания или идеализированной любви, так и предметом расчетливой коммерции, стимулом для расширенного потребления и т.д. Здесь возможно множество градаций в соответствии как с классовыми критериями, так и делением на субкультуры. Различные социальные страты вырабатывают специфические наборы ценностей, вступающие в сложное нзаимодействие друг с другом и теми ценностями, ко-юрые утверждаются как общее достояние в национальных, цивилизационных или интернациональных рамках. Но в рамках собственно духовной системы преданность ценностной ориентации может вступать в противоречие со сложившимися “устоями”. Всякое художественное новаторство, например, означает в той или иной степени нарочитое нарушение уже принятого стиля в стремлении к открытию новых вариантов эстетического или морального видения мира. На рубеже XIX—XX вв. во Франции и других европейских странах такие прорывы сопровождались общественными скандалами вокруг импрессионистов, постимпрессионистов и т.д. Однако позднее “перманентный” авангардизм стал признанным явлением художественной жизни и общественное сознание спешило признать очередное необычное явление в искусстве. Таким образом, при социологическом рассмотрении культуры ценности предстают как подвижная и зависимая сфера культурной регуляции, обусловленная общей динамикой, вовлекающей в свое движение и то, что утверждалось как бы бесспорным, нерушимым, однозначным, вечным и священным. Свидетельством тому могут служить не только разрушенные древние храмы и святилища, но и недавно ниспровергнутые культы, символы, верховные законы, снятые нерушимые границы и т.д. В условиях социальных потрясений как простые человеческие нормы, так и высокие ценности могут быть подвергнуты интеллектуальной критике и отменены. Как мы увидим, в условиях резких сдвигов (революций) в обществе могут возникать тенденции к быстрому и радикальному ниспровержению прежде высоко почитавшихся ценностей в пользу новых, подчас прямо противоположных. Однако в устойчивых культурах вырабатываются свои способы и механизмы преодоления противостояния разных ценностных мотиваций без их взаимного разрушительного столкновения. В упорядочивании ценностного противостояния и разброса можно выделить три основных принципа. Первый основан на иерархизации,
на выделении доминантных
ценностей, по отношению к которым остальные выступают как вторичные. Это помогает обществу или индивиду уладить проблему столкновения любви и долга, человеческого отношения с практичностью, общегосударственного и локального интересов, власти и личности и т.д. Принципиальное решение дает уже христианская формула “Богу богово, а кесарю кесарево”: во властной и духовной сферах должны действовать разные принципы, не устраняя друг друга. В полемике средневекового рыцаря и крестьянина по поводу того, идти или не идти в крестовый поход на неверных, второй собеседник выставляет достоинство своего труда, благо своей семьи и личную безопасность как аргументы против выполнения высокого долга, но в конце концов соглашается с рыцарем и идет в поход. В известном “деле Рушди” его “Сатанинские стихи” вызвали обвинение в религиозном кощунстве и заочный смертный приговор. Принятие в мировом общественном мнении разделения религиозных ценностей и моральных норм привело к резкому протесту со стороны многих людей в разных странах против такого фанатичного проявления религиозности. Оба суждения, вынесенные в разных системах ценностей, остаются в силе Другой способ упорядочивания ценностей, как и норм, состоит в их распределении по разным сферам деятельности.
Жесткая рациональность профессиональной работы может смениться духовным восхождением через музыку, молитву или медитацию — или же игрой и развлечением, чтобы внутренне расслабиться. Третий способ — распределение ценностей по разным социальным слоям.
Так, даже господствующие элиты сами по себе не представляют собой единого слоя, а делятся на типы, осуществляющие разные функции и придерживающиеся разных ориентации. Для политической элиты главная ценность—власть, для военной— сила, для религиозной — моральные ценности, а для интеллектуальной — знания. И хотя правильно организованное общество нуждается во всех этих компонентах регуляции, между этими элитами неизменно возникают разногласия, отражающиеся в напряженных идеологических спорах относительно того, кто важнее. Лишь в предельных толкованиях ценности, относящиеся к разным сферам, фигурируют независимо друг от
друга (например, по принципу “морали нет, есть голько красота”). Обычно они пересекаются друг с (ругом, хотя во всяком развитом обществе никогда не ювпадают. Чем выше уровень ценностей, тем больше они связаны с сознательной верой в их значение. Именно поэтому необходима длительная и основательная ра-пота по воспитанию и внедрению высших ценностей. Особенно велика здесь роль религиозных институтов и системы образования, принятой в обществе. Понятия ядра культуры и срединной культуры
Устойчивая и непротиворечивая совокупность ценностных ориентации в обществе обусловливает единство и целостность его духовной жизни. Эта совокупность формирует ту срединную культуру (“ядро культуры”) общества в целом, которая снимает напряженность оппозиционных ценностей,устраняет угрозу раскола и радикальной инверсии (см. гл. X) в динамике общества. Именно в рамках срединной культуры формируется устойчивый нравственный идеал, приемлемый для широких масс населения на длительный период времени. И ее рамках снимаются крайности ценностных ориен-1аций: аскетизм— гедонизм, покорность— воля, свое— чужое, священное — бесовское, народное — антинародное, национальное — антинациональное, пролетарское — буржуазное и т.д.— и складывается устойчивый образ жизни, обеспечивающий умеренное благосостояние для широких слоев населения, доступные цели и средства реализации этих целей. Как мы увидим в дальнейшем, существуют разные “ипы срединных культур, специфичные для той или иной цивилизации, а позднее для национальных общнос-тей. Дополнением, а подчас и заменой общекультурной регуляции является государство, располагающее аппаратом власти и бюрократии для налаживания формального порядка в своих владениях. Рассмотрение стабилизирующих функций государства — задача политологии. Культура и повседневность
К сфере срединной культуры можно в основном отнести и ту, что получила название “культуры повседневности”. За последние десятилетия повседневность, обыденная жизнь стала предметом основательного изучения комплекса научных дисциплин, в том числе философии, социологии, социальной психологии и даже истории*. В обращении к этой теме исследователи стремились выявить ту реальность, в которую постоянно погружен человек и которая ощущается как естественное состояние, как собственная, частная сфера жизни, наполненная будничными событиями. Это состояние повторяющихся изо дня в день действий и контактов, признаваемых индивидом обычными и своими в отличие от внешних, объективированных, институциональных форм и правил взаимодействия, не зависящих от воли индивида, но воспринимаемых им как обязательное, официальное, а поэтому внешнее. Как мы видели, большая часть норм и ценностей связана с преодолением повседневности, устремленностью к какой-то цели, выводящей индивида или группу из обычного круга поведения и деятельности. Условием развития всегда является возвышение статуса того или иного “возвышенного” начала, достижение которого дает человеку возможность выхода из обыденности. Однако трудности, противоречивость и ненадежность, связанные с такого рода выходом, постоянство присутствия повседневности требуют от человека устойчивой ориентации в этой сфере, а от науки ее основательного •См.: БродельФ. Материальная цивилизация, экономика и капитализм: Структуры повседневности.— М., 1986.— Т. ••иализа. Это и привело к переоценке статуса и зна-|| кия повседневности в науке и культуре. Такого рода пгреоценка сделала необходимым изучение важных со-> швных частей процесса социализации человека к сво-гму окружению и адаптации ценностей, смыслов и об-1>а.)ов высокой культуры к восприятию публики. Еще М.Вебер уделил много внимания процессу “ру-шнизации харизмы”, т.е. “оповседневнивания” ново-писдений, учений, пророчеств, индивидуальных мировоз-ipt-ний, новых смыслов истории и т.д., и их признания, "> поения,принятия со стороны масс. Даже если лидеры и мыслители, пророки и поэты безразлично относятся к “мнению толпы”, “низким истинам”, связанным с гжедневным существованием, и противятся “низведению идеалов”, именно эта ежедневность так или иначе определяет судьбу нововведения. Как показали дальнейшие широкие исследования no-in сдневности, к ней относится широкая сфера реального 1 оциального опыта: бытовые привычки, первичная социализация в семье, на улице, производстве, привычное потребление и приобретение товаров, общение в городской или сельской среде и т.п. С повседневной культурой связано и жизнеобеспечение человека в различных формах деятельности, выходящих за рамки профессиональной деятельности, связанной с хозяйственными или политическими институтами. Поддержание жилища, покупка и потребление товаров внутри семьи, воспитание .if гей и поддержание отношений с соседями, друзьями и знакомыми — все это наполняет большую часть жизни человека. Именно эта сфера в полной мере подчинена регуляции через обычаи и нормы как сложившие-1 и стереотипы поведения, мало осознаваемые и поддерживаемые в силу привычки. Особую сферу повседневности представляет собой низкая жизнь улицы, толпы, трущоб, криминальной среды и т.п. Именно в этой сфере проводятся исследования внимания к бульварной литературе, порнографии, вульгарному языку, “заборным” надписям и рисункам и т.д. Как показывают социологические исследования, сама по себе повседневность не образует единой упорядоченной системы, а распадается на конкретные и локальные сферы. Однако без них и более высокие уровни регуляции не могут функционировать без той соединяющей сети отношений, которая и образуется повседневностью* . Рациональность — ценность — цель.
Важнейшее значение в социологии культуры приобрело понятие рациональности, введенное в работах Ф.Тенниса, Г.Зим-меля и, главным образом, М.Вебера. Оно применяется для обозначения не гносеологического разделения разумного и стихийного, а направленности человеческих действий как процесса последовательного упорядочивания и поддержания преемственности в достижении тех или иных ценностей и целей. В таких действиях систематически вытесняются аффективные или рутинно-традиционные способы в пользу сознательного оформления интереса личности или группы. Рационализация предполагает выяснение соотношения цель — план
или цель — средство,
чтобы сосредоточить затрачиваемые усилия на достижении поставленной цели при разумном использовании возможных средств на основе внутреннего согласования этапов, учета возможных последствий, определения порядка выбора конечных и промежуточных целей и т.д. Выделяя тип действий, ориентированных на ценность (ценностно-рациональное действие), М.Вебер подчеркивал, что оно основано на соответствии требованиям и заповедям, в соблюдении которых индивид видит свой долг и которым он придает особое жизненное (или сверхжизненное) значение. Пренебрегая конкретными обстоятельствами, преодолевая повседневные аффективные состояния и склонность к оппортунизму, человек стремится к осуществлению более высоких или предельных ценностей, предстающих как желанное воплощение добра, истины, красоты, справедливости, порядка, богатства — в противоположность злу, лжи, безобразию, несправедливости, беспорядку, нищете. Ценностная ориентация может привести человека в противоречие с сиюминутными интересами или заставить его не обра- * См.: Худенко А.В. Повседневность в лабиринте рациональности// Социс.- 1993.- № 4. щать внимания на негативные последствия во имя высшего долга и принципа. В процессе рационализации деятельности человек должен отделить сущее,
т.е. эмпирическую реальность, в которой сочетаются самые разнообразные элементы и факторы, и должное, т.е. тот целесообразный порядок или же ту ценность, которые отвечают его устремлениям. В соответствии с типологией, предложенной М.Ве-бером, принято различать между ценностной и целевой рационализацией. Для целерационального действия характерны однозначность и ясность осознания человеком поставленной перед собой задачи, соотнесенной со средствами ее достижения. Здесь как цель, так и средства ее реализации представляются разумными. Действия, приводящие к неоправданным, чрезмерным издержкам, отвергаются. Еще со времен Древнего Рима в европейском лексиконе утвердилась формулировка “пиррова победа”, относящаяся к достижению, явно не оправдавшему затраченных средств. Но в том же менталитете существует и афоризм “Это больше, чем преступление, это — ошибка!” и принцип макиавеллизма, в соответствии с которым “цель оправдывает средства”. Отторгая какие-либо ценностные принципы, эта установка диктует голую целесообразность, направленную на сокрушение врага, завоевание власти и т.д., хотя бы и ценой вероломства, измены, подлога и убийства. Как мы видели, свою рациональность имеет и всякое практическое действие, хотя эта рациональность может вступать в прямое противоречие с ценностными ориентациями. В отличие от цели ценность может выступать и как иррациональный фактор, как идеал, достижение которого бесконечно привлекательно, но издержки могут быть чрезмерными. К этой ориентации можно отнести и формулу “нам нужна одна победа, мы за ценой не постоим”. Однако ценность многих высших достижений человечества, памятников культуры и исторических свершений предстает как высшая рациональность, оказывающаяся доминантой в общей системе регуляции общественной жизни. Цель и средства.
Если для М.Вебера задача состояла в сопоставлении ориентации, лежащих в основе доминирующих типов деятельности, то для Р.Мертона главное было раскрыть структуру доминирующей деятельности в развитом буржуазном (прежде всего американском) обществе. Как он показал, в структуру всякого действия помимо ценности — цели входят еще и средства, которые должны быть достаточно эффективными для достижения цели, но вместе с тем получать общественное одобрение, согласовываться с принятой нормативной системой. Насилие, притеснение или обман не могут быть признаны как нормальные средства и стать нормой. В приемлемой градации средства могут быть разделены на предписанные, позволяемые, допускаемые и незаконные или “нечистые”. Впрочем, другой крайностью в такой структуре действия, по мертоновской схеме, является чрезмерная скованность в средствах, “стеснительность”, приверженность к косным обычаям и нормам, что обрекает общество на застой. В современном ему американском обществе Мертон усматривал тенденцию приближения к крайнему “до-стижительному” типу, в котором подчеркивание ценности успеха не сопровождается утверждением соответствующих средств. Символом успеха стали деньги, которые в силу своей безличности могут быть использованы не только для покупки любых товаров, но и служить символом высокого статуса богатого человека независимо от того, каким путем он приобрел свой капитал — “институциональным” или мошенническим. Система правового или морального контроля за движением капиталов оказывается очень ненадежной. В среде свободной конкуренции, где позволено все, что не запрещено, где прежние формы регуляции подорваны и привычные институты утрачивают свои функции поддержания порядка, индивид оказывается дезориентированным, погруженным в атмосферу неопределенности; он утрачивает надежные связи со своей социальной группой и испытывает чувство необеспеченности и отчужденности. Растет отклоняющееся и саморазрушительное поведение (алкоголизм, наркомания, преступность) — или же усиливается тяготение к “партиям порядка”. Аномия и отчуждение.
Состояние, в котором индивид или группа знают о существовании обязывающих норм и ценностных ориентации и тем не менее относятся к ним равнодушно или негативно и поэтому не соблюдают или же не в состоянии их соблюдать и им соответствовать, получило название “аномии”, т.е. “безнормности”. Оно может означать и бесправие, т.е. нарушение законности, но может сводиться к нарушению норм по отношению к самому себе: пьянство, наркомания, самоубийство. Понятие аномии ввел в социологию Э.Дюркгейм, который показал, каким образом происходит в обществе распад привычных норм и ориентации, не замещаемых новыми, поддерживающими в человеке чувство устойчивости. Аномия возникает вследствие утраты человеком ясных и убедительных стандартов поведения и целей деятельности в условиях крушения прежних надежд на успех и признание. Это вызывает у отдельных людей или у групп населения состояние внутреннего разлада и дезориентации. Р. Мертон развил дальше концепцию аномии в применении к американскому обществу. “Моя основная гипотеза,— пишет Р.Мертон,— заключается в том, что отклоняющееся поведение можно рассматривать в социологическом плане как симптом разрыва между стремлениями, предписанными данной культурой, и социально обусловленными путями реализации таких стремлений”*. Моральные прописи в апологетической литературе изображают богатство как результат упорного труда, самодисциплины и самоограничения. Предполагается, что всякий, кто усердно трудится, может преуспеть независимо от того, с чего он начинал. Ценностные стереотипы массовой культуры навязчивы и неотступны. Образ человека из народа, восходящего к вершинам экономической элиты, имеет глубокие корни в американской культуре. Навязчивому подчеркиванию •Мертон Р. Социальная теория и социальная структура // Социологические исследования.— 1992.— № 2. обязанности поддерживать высокие цели способствует осуждение тех, кто уменьшает свои притязания и полагает возможным ограничиться малым или достигнутым. Хорошо известно, что это далеко не так и большинство людей “не имеют шанса”. Однако те, кто не преуспел, становятся объектом пренебрежительного отношения. “Культурная репрессия” против неудачников и против тех, кто занижает свои амбиции, оказывается более действенной, чем угроза морального осуждения или же правового наказания за нарушение норм. В этих обстоятельствах единственно важным становится вопрос: какой способ поведения наиболее эффективен для достижения культурно одобряемой ценности? Эффективным средствам может быть оказано предпочтение в обход институционально предписываемому поведению, от которого остается лишь побуждение сохранить эти средства в тайне, чтобы, уйдя из сферы культуры, не попасть в руки правосудия. Эта обратная сторона явной морали драматично изображена в известном романе М.Пьюзо “Крестный отец” (в одноименном кинофильме), в котором как главный, так и многие второстепенные персонажи — вполне нормальные и респектабельные люди в своей семье, среди близких и друзей, хотя по всем нормам общественной морали они явные преступники. Жгучий интерес к этому и подобным ему романам показывает, насколько актуально для широкого читателя (и населения) понять внутреннюю механику респектабельной преступности, добивающейся процветания незаконными способами, используя социальные пороки и насаждая их. Но это еще не аномия, это почти что верхушка криминальной субкультуры: теневой капитал, отмывающий деньги. Аномия возникает у тех, кто по-прежнему придерживается господствующих норм и ценностей, но оказывается не в состоянии нажиться честным путем — и не может вступить на нелегальный путь. Индивид постоянно держит в себе эту ускользающую цель и сталкивается с постоянной неосуществимостью своих замыслов. Разрешение такой дилеммы Мертон видит в выработке равновесия между целями и средствами. В качестве наиболее приемлемого механизма установления такого равновесия он выдвигает конкуренцию, в которой в расчет принимаются как конечная цель (продукт), так и формы ее достижения. Однако речь идет об открытой и честной конкуренции, которая далеко не всегда оказывается преобладающей и требует для своего обеспечения соблюдения устойчивых моральных норм. Чрезмерная либерализация нормативности может оказаться не менее пагубной, чем чрезмерная нормативность, ограничивающая возможности приспосабливания человека к окружающим условиям. Сходное с аномией значение имеет и термин “отчуждение”, устойчиво принятый в философии, социологии и социальной психологии. Но есть и отличие, состоящее в том, что отчуждение в большей степени подчеркивает объективный разрыв между деятельностью человека и результатом этой деятельности, по поводу чего и возникает ощущение отстраненности и эксплуатируемое™, непричастности к ценностям данного общества. Отчуждение означает, что человек превращается в пассивный объект процесса, в который он вовлечен, но над которым он не властен, что и порождает в нем ощущение отстраненности, эксплуатируемости и утраты собственного “я”, а значит, и осмысленной связи с внешним миром. Источник отчуждения — внешние человеку силы и обстоятельства, блокирующие осуществление его намерений и подрывающие его внутренние оценки внешнего мира и самого себя. Таким источником могут оказаться рынок и капитал, государство, бюрократический режим, а то и общество в целом как воплощение чуждых человеку норм поведения и образа мышления, сталкиваясь с которыми человек оказывается малозначительным “винтиком”, целиком подчиненным общему механизму. Гротескно-реалистичное описание такого режима дают романы и рассказы Ф.Кафки. Впрочем, это еще не предельный случай отчуждения. Тоталитарное государство устанавливает систему не только внешнего ограничения деятельности человека, но и внутреннего изживания самой его субъективности, устранение ощущения своего “я” при помощи как тотальных идеологи-'• ческих средств “промывания мозгов” (переделка языка, истории, проведение регулярных ритуальных мероприятий), так и прямым насилием и устранением упорствующих диссидентов. Знание как элемент культуры
Социологический подход к знанию генетически и логически примыкает к философской теории познания. В рамках обеих дисциплин происходит выяснение предпосылок формирования знания, его отношения к реальности и практике. Вместе с ге
^
социология отстраняется от выяснения собственно гносеологической проблематики,
построенной на отношении “материя — сознание”, функциях мозга, свойствах разума, соотношениях субъекта и объекта, сопоставлении материалистических и идеалистических принципов в процессе познания. Социология формирует свой подход к знанию в русле позитивизма как метода, основанного на рассмотрении действительных явлений и процессов. Знание порождается не только собственно познавательной деятельностью, а всем разнообразием человеческой практики. Тем самым изучение содержания знания и процессов его функционирования получило эмпирическую базу, что постепенно привело к радикальному переосмыслению знания. Социология знания постепенно приобрела самостоятельный характер в рамках общей социологии и социологии культуры. В частности, совсем иначе предстало соотношение истины и заблуждения, теории и практики, знания и веры, науки и массового сознания. Знание предстало как проверенный общественно-исторической практикой результат процесса познания, зафиксированный в культуре в виде представлений, понятий, суждений и теорий. Однако объемы этой практики и сферы ее функциональности могут сильно варьироваться и вступать между собой в сложное соотношение в зависимости от многих социальных и исторических факторов. Значительный вклад в формирование социологии знания принадлежит марксизму, в рамках которого формировалась концепция классовой обусловленности сознания, а с начала XX в.
развернулась дискуссия о месте и формах идеологического сознания в жизни общества. Достижением этих дискуссий стало положение о том, что классовое сознание определяется местом класса в общей системе отношений и историческим процессом. В силу этих обстоятельств было вычленено “буржуазное мировоззрение”, имевшее “прогрессивный характер” на этапе восходящего развития и “реакционный” на этапе упадка капиталистической формации, а соответственно и “мировоззрение трудящихся классов” на этапах “незрелости” и “классовой зрелости”. К рассмотрению идеологии мы обратимся в следующей главе. В рамках немарксистской социологии знания, наиболее крупными представителями которой стали Э.Дюрк-гейм, М.Вебер, К.Маннгейм, П.Сорокин, проблематика социологии знания получила развитие под влиянием того интереса, который возник в общественной мысли Запада в ходе растущей функциональной дифференциации общества и необходимости налаживания взаимодействия и взаимопроникновения между разными классовыми, профессиональными, политическими, конфессиональными, этническими и расовыми стратами. Мало что можно объяснить через деление знания на научное и донаучное. Не только обыденное сознание нагружено религиозными, моральными, эстетическими и научными нормами и фактами. Научное познание также подвержено искажающему влиянию социокультурной среды, так как оно генерируется и функционирует лишь в рамках определенной культурной и социальной среды, от которой оно усваивает в той или иной степени свой идеологический заряд. Поэтому можно лишь условно четко и безоговорочно относить к знанию лишь какие-то достоверные и логически-упорядоченные факты, отвергая остальное как незнание или как ненаучное знание. Все его разновидности так или иначе функционально соотносимы с определенным типом и уровнем жизнедеятельности. Практическое знание формируется в ходе непосредственной вовлеченности человека в процесс деятельности и еще неотделимо строго от навыка и умения. Оно обслуживает определенный вид практики (возделывание земли, уход за стадом, строительство дома, воспитание детей, лечение больных, управление механизмами, оперирование информацией и т.д.) и еще не отрефлексировано, но существует в тесной связи с конкретной деятельностью (ноу-хау). Духовное знание несет знание об общении и регуляции человеческих отношений (национальных, классовых, религиозных, групповых). Оно располагает огромным разнообразием средств, в том числе мифы и легенды, исторические знания, художественные образы, священные тексты и другие компоненты культуры, содержащие совокупную память данного общества или человечества. Эмпирическое знание (т.е. опытное) — это знание о естественных процессах в природе и обществе, формируемое на основе чувственного и экспериментального опыта и фиксируемое в специальных научных дисциплинах. Теоретическое знание формируется через последовательное отделение субъекта от объекта и осмысление не только практики, но самого знания. Это знание составляет не только предмет науки. Оно наполняет идеологию, социальные и религиозные учения и философию. Социологическое рассмотрение знания приобретает широкое признание на этапе формирования массового общества. Характерной чертой сознания такого общества, по мнению Р.Мертона, “становится взаимное недоверие, что и получает отражение в распространении выражений типа “а сколько ему за это платят?”, в широком употреблении таких идиом, как “разглагольствование”, “демагогия” и т.п. Порождением рекламы и пропаганды стало активное сопротивление принятию высказываний за выражение истинного положения дел. Псевдоличные отношения стали средством достижения корыстных экономических или политических целей, что и задокументировано в бестселлере о том, как “завоевывать друзей” из нужных людей. Индивид рассматривает других людей с точки зрения того, как он может их использовать или как они пытаются им манипули ровать. Растущий цинизм приводит к дальнейшему отстранению индивида от значимых групповых отношений и внутреннему самоотчуждению. Неуверенность в собственных мотивах заставляет человека все чаще оговариваться, что он высказывает свое личное мнение. Опасения тягостного разочарования заставляют вырабатывать в качестве защитной реакции снижение ожиданий искренности со стороны других, пытаться проникнуть в их мотивы и возможности. Именно в таком обществе особенно уместным становится систематический анализ идеологии и разработка соответствующей социологии знания”*. Все чаще оказывается, что не только нормы и ценности, но и идеи, типы мышления и содержание коммуникаций, присущие классам и группам, резко расходятся между собой. Это подрывает взаимопонимание и нормальное общение между ними, приводит к нарастанию конфликтов и расколу общества. И дело не только в самих различиях, но и в том, что каждый тип сознания может оказаться претендентом на всеобщность, выражающуюся в определенной идеологии и мировоззрении, которые лишают оправдания социальную позицию других групп, а тем самым отказывают им в приемлемом месте в социальном устроении. В обычном общении расхождение в суждениях обычно приводит к взаимным обвинениям противной стороны в искажении истины, к риторическим вопросам типа “А кто ему за это платит?”. Возникают самые различные варианты соотношения искренности, умолчания, полуправды, лукавства, лжи, самообмана и т.д. Каждая из сторон отыскивает факты, свидетельствующие в ее пользу, претендуя на обладание истинными знаниями. Систематизация фактов и концептуальных принципов — сфера социальной идеологии, возвышающейся над суммой знаний и мнений и представляющей их как целостное мировоззрение, учение и программу социального устроения. Социальная обусловленность идейных • Merton R. Social Theory and Social Structure. Glencoe // The Free Press.- 1957.- P.459-460. представлений превращает общественное сознание в арену не только острых дискуссий, но и упорной идеологической борьбы, смыкающейся с политическим действием, за
вытеснение идейных противников. Как мы видим, в этом перечислении присутствуют разные школы: марксистский классовый анализ, функциональная социология, психоанализ, социальная психология и т.д. Тем не менее каждому из направлений свойственно подчеркивать наличие бессознательного механизма между исходным субстратом и выраженной идеей, из чего вытекает различие между реальностью и ее отражением, которое в том или ином плане неподлинно, иллюзорно и обманчиво. Соответственно, и содержание представлений, идей и сознания получает большей частью сниженный и обесцененный иди же явно ущербный статус: “опиума, “иллюзия”, “миф”, “идеология”, “словарные ухищрения” и т.д. В задачи социологии знания входит не непосредственное рассмотрение содержания знаний, получивших выражение в идеях, представлениях, идеологиях, суждениях, мнениях, художественном творчестве, а та реальность, которая является субстратом этих идей и которая порождает их через какой-то механизм оформления и вербализации. Таким субстратом могут выступать производственные отношения, классовое положение, групповая, этническая или расовая принадлежность, психологические мотивы, чувства, личные отношения и т.д. Социальная наука должна показать, как содержание тех или иных представлений связано с конкретным бытием тех или иных групп и обществом в целом, каковы те реальные проблемы, которые необходимо решить для поддержания устойчивой регуляции социальных отношений. Сознание предстало не как отражение действительности, а как превращение этой действительности в экономической, социальной, национальной или расовой среде1
". При этом рассмотрение частичных интересов и ценностей, присущих конкретным группам, * См.: Мамардашвили М. Форма превращения // Философская энциклопедия.- М., 1979.- Т.5.- С. 386-389. не исключает, а подразумевает наличие общепринятых принципов деятельности, необходимых для нормального функционирования общества, опирающегося на рыночные отношения и правовую регуляцию. В общих чертах представляется вполне приемлемой схематика задач и принципов социологии знаний,предложенная Р.Мертоном еще в работе 1949 г. 1. Выяснение реального базиса умственных построений: а) социальная основа: социальное положение, классовая дифференциация, поколение, профессия, способ производства; принадлежность, структура власти, социальные процессы (конкуренция, конфликт и т.д.); б) социальные институты: университеты, бюрократия, научные академии, церковь, секты, политические партии; в) культурная основа: тип культуры, тип ценностей, умонастроение общества, национальный характер, менталитет, мировоззрение, “дух времени” и т.д.; г) историческая ситуация. 2. Анализ содержания таких продуктов сознания, как моральные ценности, идеологии, идеи, мыслительные категории, философии, религиозные верования, социальные нормы, позитивная наука, технические знания и т.д. 3. Выявление соотношения продуктов сознания с реальным базисом: а) причинные или функциональные отношения: обусловленность, функциональная взаимосвязь, взаимодействие, зависимость и т.д.; б) символическое или смысловое отношение, соответствие, совместимость, единство; отражение, реализация, символическое выражение, стилистическое подобие, логико-смысловая интеграция, идентичность смысла и т.д. 4. Выяснение как явных, так и скрытых (латентных) функций продуктов сознания: а) регуляция социальных отношений, сохранение власти, укрепление стабильности, ориентирование, прикрытие действительных социальных отношений; б) выработка мотивации, регуляции поведения, отстранение критики, снятие или укрепление чувства ненависти, придание уверенности и т.д. Приведенное деление позволяет избежать выяснения соотношения между истиной и заблуждением, определяемое гносеологическими критериями. Социологии присуще рассмотрение знания с точки зрения его опе-рациональности. В этом плане алхимия, мифология, магия, астрология, мистика предстанут как определенные модальности знания, имеющие функциональное значение в определенной среде. В противном случае астрология, например, не выдержала бы сопоставления с астрономией и была бы отнесена в разряд пережитков. Ее вековое выживание и всплески интереса к ее “данным” свидетельствуют о том, что она по-прежнему на протяжении веков выполняет важную функцию в общественном сознании. В еще большей степени идеология не может быть сведена к иллюзорному отражению действительности, измышлениям и фантазиям, что превращает идейную жизнь в поприще идеологической борьбы: опровержений, обвинений и контропровержений и т.д. Задача социологии заключается в выяснении тех реальных функций, которые данная идеология выполняет. Нельзя не отметить, что такой подход принципиально отличается от того гносеологизма, в соответствии с которым сознание соотносится с материей как объективной реальностью, отражением которой оно становится или же не становится в силу каких-либо социальных факторов, искажающих познание объективной истины. Напротив, для социологии сознание — функция определенной деятельности и соотносится с экономическими, историческими, психологическими или социальными отношениями. Тем самым сознание и то знание, которым оно оперирует, получает объяснение как необходимая функция каких-то типов жизнедеятельности, а не просто как иллюзия. Знание и вера.
Соотношение между знанием и верой прежде всего проблема философии, для которой столь существенно установить модусы отношения человека к внешнему миру и принципы познания этого мира. Исходный путь нормативной философии состоит в необходимом разграничении этих двух позиций и установок. Различие усматривалось в том, что знание — адекватное суждение о мире, проверенное практикой, в то время как вера — принятие установленных утверждений и решимость придерживаться этих взглядов. На протяжении длительного времени полемика велась между философией и теологией, и вера обычно представала как предмет попечения теологии. Однако в этих спорах теология отнюдь не отказывалась от претензий на знание, подчеркивая, что одной веры недостаточно и нужно знание о Боге, о его Слове, о деяниях пророков и святых, чтобы стать подлинно религиозным человеком. Тем не менее всякая религия ставила знанию определенные пределы, за которыми оно становилось излишним, нежелательным и даже вредным, если оно превращалось в орудие подрыва веры в религиозные принципы. Поэтому религия оперирует во многом веро-знанием,
в котором нет четкого разделения этих двух компонентов и которое само отделено от ереси как ложного знания и заблуждения*. Хотя в ходе развития просвещения философская установка на преимущество и предпочтительность знания по сравнению с верой одержала верх, во второй половине XIX в. ей пришлось во многом потесниться, уступив место социологии, обратившейся к изучению действительных функций религии, идеологии и культуры в целом. Однако дело не только в собственно религиозной вере, связанной со знанием высших духовных сущностей. Во все времена общество оперирует и знаниями, сопряженными с низшими верованиями. К их
числу следует отнести астрологию, хиромантию, шаманство, прорицательство, колдовство, ведовство, гадания разного рода. В новейшее время к этому перечню добавились спиритизм, экстрасенсорика, уфология, телепатия, пол-тергейстика и т.д. Содержащиеся в них элементы знания переплетены с представлениями того уровня, который составляет содержание мифологии как компонента культуры, выполняющего определенные функции в регуляции духовной деятельности. К этой проблематике мы обратимся уже в следующей главе. * См.: Фролова Е.А. Проблема веры и знания в арабской философии,— М.,1983. Знание и информация.
Казалось бы, знание по существу совпадает с информацией, в соответствии с которой человек и формирует свои взгляды и направляет свои действия. Однако логика развития социологии привела к тому, что две дисциплины — социология знания и социология информации (или же средств массовой коммуникации) заметно разошлись между собой как в предмете рассмотрения, так и в методах изучения. Начиная примерно с 20-х гг. развитие массового производства и масс-медиа превратило и массовое общество в важнейший фактор социальной жизни. Важным и постоянно действующим средством регуляции отношений в этом обществе становится информация, производимая масс-медиа. Сочетая в себе элементы знания, веры и идеологии, информация отличается от всех их уже в силу того обстоятельства, что в ее состав непременно входит общественное мнение, складывающееся не только под влиянием фактических знаний, но и субъективных установок, эмоций и волевых факторов и именно поэтому становящееся влиятельным стимулом деятельности. Знание необходимо для функционирования в самых различных сферах деятельности. Власть не может обойтись без данных о состоянии общества, формируя свои источники информации, как открытые, так и закрытые. Знание становится важным инструментом управления обществом. Именно знание во многих случаях выступает (наряду с властными институтами и силовыми структурами) как важный источник власти. Оно приобретает статус либо официальной правды, обосновывающей и объясняющей действия власти, либо тщательно охраняемого государственного секрета, на узнавание которого могут быть направлены значительные усилия оппозиции или спецслужб противника. Превращаясь в информацию, поставляемую (или не поставляемую) средствами массовой коммуникации и пропаганды, оно служит интересам “четвертой власти”, используемой теми или иными властными структурами. Знание — непременная предпосылка хозяйственной деятельности, и значение этой предпосылки постоянно возрастает в истории хозяйствования. Знание — усло вие не только технологических процессов, но и движения товаров и ресурсов. В эпоху научно-технической революции оно опредмечивается в наукоемкие технологии, меняет или сокращает потребность в сырье, рабочей силе, времени и капитале, становясь важным ресурсом передовой экономики. Вот почему в зрелом индустриальном и тем более в постиндустриальном обществе разрастание научных и информационных отраслей приводит к тому, что количество занятых в них и объем производства в денежном отношении превосходят соответствующие данные для традиционных отраслей. По мнению многих ученых, основным ресурсом постиндустриального общества становится знание. Богатство такого общества в значительной степени определяется суммой накопленных знаний и умением продуктивно их использовать. Развитые страны в середине 90-х гг. XX
в. уже около 1/5 своего продукта тратят на производство и распространение знаний. Производство знаний становится определяющим фактором как в конкуренции компаний или отраслей промышленности, так и целых стран. А ведущей группой общества становятся “люди знания”, т.е. специалисты, которые располагают знаниями, вырабатывают, контролируют и применяют их на практике. Значения
Значения — специфически культурное средство соединения человека с окружающим миром
или вообще субъекта с объектом через посредство знаков.
Если в экономической деятельности человек соединяется с внешним миром через ведение хозяйства, а в политике через властные отношения, то культура наделяет значениями факты, явления и процессы этого мира. Более того, культура формирует сложную и многообразную знаковую систему, через которую происходит накопление, поддержание и организация опыта. К числу знаковых систем относятся естественные и искусственные языки, различные системы сигнализации, языки изобразительных систем (образы, символика). Той специальной дисциплиной, которая изучает свойства знаковых систем, является семиотика. Синонимом для термина “значения” выступает слово “смыслы”. Впрочем, они не могут считаться полностью синонимичными в силу того, что “смысл” обычно связывается с субъективным пониманием культурных средств, что и является предметом гуманитарного культуроведения, в отличие от рассмотрения объективированного “значения” культурных компонентов в системе культурной регуляции. Если “смысл” обозначает отношение знака (или выражения) к “своему предмету”, его “смысловое содержание”, то “значение” скорее раскрывает соотношение культурных компонентов (норм, ценностей, знаний) с другими средствами социальной регуляции*. Теория значений и ее соотношение с процессом познания — важная проблема различных философских направлений, прежде всего аналитической философии, раскрывающей логические и семантические аспекты знаковых систем. Для социологии культуры важно раскрыть соотношение смыслового содержания различных знаковых систем с точки зрения их соотношения с социальными процессами и спецификой культурной среды. Всякое знание получает выражение через систему знаков, которые сами по себе могут не содержать информации, но без обращения к ним эта информация не будет доведена до человека. Процессы получения знаний и выработки значений не совпадают. Значения вырабатываются, совершенствуются, систематизируются в течение многих веков. Они выражаются в наглядных образах, звуках, условных знаках. Но могут содержаться в жестах, словах, приветствиях, украшениях, ритуалах, деталях одежды и т.д. Чем обусловлена необходимость для человека вырабатывать значения, обозначать вещи, свои собственные поступки и переживания? * Теоретический подход к изучению соотношения между системой значений и другими системами социальной регуляции получил развитие в рамках символического интеракционизма (см. гл. II). Во-первых, значения — средство, позволяющее человеку дистанцироваться от собственных переживаний и от наблюдаемых явлений, а значит, и вырабатывать совершенно особые формы деятельности. К тому же каждое явление в природе, обществе или культуре обладает гораздо большим количеством свойств, чем то, которое доступно непосредственному наблюдению. Значения позволяют вырабатывать гораздо более дифференцированные формы деятельности, соотнесенные с объективными свойствами окружающего мира. Значения дают возможность мысленного моделирования явлений, с которыми предстоит иметь дело, и само поведение становится все более универсальным способом отношения человека к действительности. Во-вторых, человек как существо социальное должен сообразовывать свои устремления с интересами других, а также культурными требованиями. Именно через систему значений происходит такое согласование. В-третьих, общество должно закреплять свой опыт в общезначимых символах, которые могли бы быть соотнесены друг с другом, систематизированы и переданы следующим поколениям. Средствами культуры создаются знаки, названия, имена, позволяющие воссоздать в воображении образы отсутствующих предметов, перечислять и сочетать их в любой последовательности. Благодаря ей рождается разветвленная система значений, с помощью которой можно отличить друг от друга, дифференцировать тончайшие оттенки в переживаниях или явлениях видимого мира. Вырабатываемая сложная иерархия оценок концентрирует опыт многих поколений. Обозначая и оценивая явления, человек упорядочивает, истолковывает, осмысливает мир и свое бытие в нем, получает возможность ориентироваться в действительности. Дать имя предмету — значит сделать первый шаг на пути к его познанию. Название закрепляет место предмета в опыте, позволяет узнавать его при встрече. Так, вне системы культурных значений не определима разница между королем и придворным, святым и грешником, красотой и безобразием. Вещи, действия людей, психологические процессы сами по себе культуры не составляют. Это лишь строительный материал для нее. Но будучи означены, они “втягиваются” в культуру, организуются в системы, включаются в функционирование социальных институтов и в жизнь отдельной личности. Культура придает значение определяющим, переломным моментам человеческой жизни: рождению, любви, смерти, борьбе, поражению, победе. Значения могут относиться как к природным явлениям (расположению звезд на небе, восходу и закату, радуге и урагану), так и к внутренним состояниям человека. Хорошо известно, что значение слов не соотносится с действительными свойствами предметов, явлениями или процессами. Они вырабатываются культурой в ходе взаимодействия человека с природой и формирования предметной и* символической среды его жизнедеятельности. Мифологическое сотворение мира включало в себя обозначивание всего того, с чем имеет дело человек, что брали на себя боги или культурные герои. Значение может иметь реальный источник в предметном мире, но может и не иметь его, а, напротив, порождать воображаемую сущность в мире культурных явлений (боги, демоны, ангелы, русалки и т.п.), которые, как уже упоминалось, обладают в ряде важных отношений гораздо большим значением, чем, казалось бы, самые объективные предметы. Таким образом, значения фиксируют смыслы самых разнообразных предметов, свойств и сторон жизни общества. Сами по себе они нейтральны, так как неимоверно широк потребный обществу круг обозначений. Однако, соединяясь с нормами и ценностями, некоторые из них могут обретать особый статус, возвыша ющий их над другими, обычными и повседневными. Ярким примером такого возвышения служит табу,
т.е. категорический знаковый запрет на особо выделенные предметы, действия и слова, нарушение которого влечет за собой строгое наказание со стороны коллектива. Строгость запрета такова, что сам ослушник может сурово себя покарать. Подробную классификацию табуированных вещей и действий приводит известный английский религиевед Фрейзер в своей книге “Золотая ветвь”. Табуирование может иметь иррациональный и даже абсурдный характер. Но видимая абсурдность лишь под-гверждает особую роль этого средства в поддержании социокультурного порядка. Однако табуирование входит в набор средств регуляции относительно неразвитых обществ. В сложных религиозных системах оно обычно заменяется набором градуированных запретов (прегрешение, искупимый грех, смертный грех и т.п.) и отложенных санкций, которые допускают “замаливание”, “покаяние”, “искупление” и т.п. Вместе с тем создается широкая и вариабельная сеть священных значений, выражаемых словом, текстом (даже самой священной книгой), жестом, образом, фиксирующими сложную иерархию ценностей и норм данной религии. Во всех культурах непременным средством означивания, т.е. выражения знакового содержания, служат не только специальные символы, но и среда обитания, оформляемая через архитектуру и ландшафт, а также предметы бытового обихода, в том числе жилище, одежда, кухня и т.д. Конечно, знаковое содержание несет и внешний облик человека, его поведение, манера разговаривать, общаться, профессиональная деятельность, социальная принадлежность и т.д. Важным знаком пола и возраста человека обычно служат волосы. В большинстве случаев мужчины должны их так или иначе стричь или же, напротив, носить бороду. (Впрочем, священной обязанностью сикхов является отращивание бороды и длинных волос.) Женщины же, как правило, должны носить прическу, чтобы соответствовать знаковым требованиям, оформляющим гендерные отношения в обществе. Этот же самый естественный предмет может подвергаться и вторичному переозначиванию, приобретая связь с сословной или конфессиональной принадлежностью. Почти обязательной принадлежностью знатного сословия в разных обществах была борода — вплоть до периодов ускоренной модернизации, когда, напротив, таким атрибутом стало бритое лицо. Петр I свою политику форсированной модернизации начал с указа для всей знати брить бороды и собственноручно резал их ножницами на дворцовых приемах, чтобы “процесс пошел”. Борода была оставлена за низшими сословиями. Впрочем, взамен искорененной бороды особым предметом попечения мужчин из высших слоев стали бакенбарды и усы. Третий тип значения того же самого предмета — межкультурные различия, оформление внешней инако-вости, когда прически и головные уборы фиксируют принадлежность к своей этнической группе или субкультуре, ее стремление отличаться от окружающих. Уже с ранних лет ребенок осваивает значения взрослого мира через игрушки, наглядно и практически воспринимая те предметы и отношения большого мира, с которыми ему впоследствии придется иметь дело. И конечно, мальчики обычно осваивают значение солдатиков, машин и прочих механизмов, а девочки играют в куклы. И те и другие типы игрушек чутко реагируют на изменения в стиле эпохи и способствуют этому изменению. На смену неподвижным и “стойким оловянным солдатикам” приходят роботы-трансформеры, меняющие свой облик, машинки вообще сменяются широким разнообразием гоночных и функциональных машин, разбирающихся на части, а прежняя крупная, рыхлая, вялая, малоподвижная кукла Катя, охотно закрывающая глаза, уступает свое место стройной и гибкой Барби, имеющей вид подвижной, тренированной девушки, соблюдающей диету и никогда не смыкающей глаз. Игрушки выполняют немалую роль в самоидентификации подрастающего поколения и формировании его поведения в зрелом возрасте. Важным знаком, используемым как посредник во многих действиях и отношениях во всяком обществе (кроме самых примитивных и первичных социальных структур и групп), являются деньги. Предметы, используемые в качества денег, всегда связаны с уровнем развития общества и его культурой. При этом происходит все большая их дематериализация. Деньги аграрного общества были вполне материальными: количество голов скота или другого натурального продукта. Затем в этой функции стали использоваться драгоценные и полудрагоценные металлы. В индустриальном обществе они приобрели форму бумажных символов различного рода. Становление информационного общества связано с переходом к электронным импульсам, заключающим некую информацию о денежном богатстве в памяти компьютерной системы. Электронные деньги, как и электронная информация, вообще принципиально меняют всю технологию финансовых операций и воздействуют на многие формы деятельности и сам образ жизни граждан постиндустриального общества. Глава V. СТРУКТУРНЫЕ КОМПОНЕНТЫ ДУХОВНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ:
МИФОЛОГИЯ, РЕЛИГИЯ, ИДЕОЛОГИЯ, ХУДОЖЕСТВЕННАЯ КУЛЬТУРА, НАУКА
Основные темы.
Культура и мифология.
Мифология в разные периоды развития культуры. Устойчивость мифологического сознания. Миф как неразделенность чувственного образа и идеи, вещи и символа. Мифологическая организация культурных смыслов. Познавательная функция мифа. Роль мифологии в религии, художественной культуре, политике, социальных отношениях и хозяйственной деятельности. Идеологизированные мифы XX в. К.Юнг и К.Леви-Стросс о роли и структурах мифологического сознания. Культура и религия.
Преодоление атеистического и западно-центристского понимания религии. Культурологический подход к сущности религии. Связь религии с культурной средой. Соотношение между религиозным и светским началами в культуре. Градация священного — светского. Культурные типы мировых религий: теистические и за-коннические (или космические) варианты религиозного сознания. Общие социокультурные функции религии. Моти-вационное содержание религии и виды религиозного спасения. Имманентное противоречие религиозной системы: расхождение между ориентацией на спасение и требованием интеграции всех верующих (антиномия “Христос и Великий инквизитор”). Религия как сакральная связь времен. Линейное и циклическое время. Священное прошлое и эсхатологическое будущее. Диахронная связь поколений в религиозной жизни. Религиозная организация основных событий жизненного цикла. Религия как средство рационализации поведения. Религия в функции социального интегратора. Структура религиозной интеграции. Духовная и социальная структура религии. Большая и малая традиции в религиозной жизни. Санкционированные и допустимые варианты. Секты как сепаратный путь спасения. Социальная роль сект и гетеродоксии (инакомыслия) в религии. Устойчивость и инертность религиозных систем. Проблематика Реформации, ее содержание в разных религиях. Предпосылки и следствия Реформации. Антиреформаторские тенденции и содержание фундаментализма. Культура и идеология.
Антропологический и социологический подходы к идеологии. Идеология — источник заблуждений или отражение социальных потребностей и интересов различных общностей, слоев и групп населения? Анализ идеологии в марксизме и леворадикальной социологии. Идеология и массовое сознание. Социокультурный подход к функциям идеологии. Функции идеологии в советском обществе. Художественная культура
как совокупная сфера различных форм искусства. Общие принципы социологического рассмотрения художественной культуры и частных вариантов искусства. Социальная функция художественной культуры — выработка ценностных и смысловых элементов культуры в образной форме и их внедрение в отношения, образное освоение широких сфер социального бытия и внутреннего мира человека. Соотношение социальных и эстетических сторон в художественном творчестве. Художественная культура и религия. Влияние сакральных образов и мотивов и их использование в светском искусстве. Воздействие социальных и культурных факторов на художественный процесс. Структура художественной деятельности: творческая элита, критика, исполнители, публика. Духовные факторы, влияющие на жанровое разнообразие и стилевую динамику культуры. Наука
как специфический способ познания мира, основанный на выработке и систематизации объективных знаний о действительности. Эмпирические источники научного знания. Понятийный аппарат науки. Дифференциация наук. Наука в соотношении с религией, моралью, художественной культурой. Социокультурные предпосылки науки. Культура и мифология
В популярных работах по истории культуры или философии нередки рассуждения по сюжету о развитии общественного сознания “от мифа к логосу”, т.е. как постепенное освобождение сознания от наивных и примитивных форм мышления и переход к упорядоченному, объективному и рациональному пониманию мира. Что же касается мифологии, то за ней оставляется жанр античных, библейских и других старинных преданий о деятельности богов и героев, о сотворении мира, о происхождении животных и людей и т.п. Все это полезно знать для общего образования как проявление творческого воображения, питавшего искусство и литературу или же по-прежнему используемого в игровых и декоративных целях, но не пригодного для серьезной современной жизни. Эволюционная школа предполагает, что миф — достояние традиционного общества и традиционного типа преемственности, так как развитие цивилизации приводит к обесцениванию мифа как неадекватного, ненадежного и ограниченного способа социокультурной регуляции. Поэтому в определении мифа обычно подчеркивалось, что это “фантастическое представление, возникшее в результате одушевления природы и всего мира в первобытном сознании”. Конечно, всегда признавалось значение мифологических мотивов в тех сказках, на которых воспитывается подрастающее поколение, но лишь на этапе первоначального становления человека. Детские и народные игрушки — фольклорные или же “модерновые” — как правило, несут в своем облике и значениях мифологические элементы, возвращая человека в “первозданность” или же создавая воображаемое органическое соединение с новым сложным миром. Такое определение может быть вполне лестным для философии, полагающей, что еще в древних обществах любовь к мудрости была отделена от мифологии, чтобы утвердить в дальнейшем свое влияние в общественном сознании. История духовной культуры не подтверждает таких претензий философского сознания, которое всегда осСвязь мифа со значением проявляется еще и в том обстоятельстве, что нередко имена богов, каких-то особо выделенных явлений или процессов становятся “заповедными”, они отправляются в спецхран и только специальные жрецы или подготовленные хранители древних знаний могут знать эти имена. Объяснительная функция мифа осуществляется и через введение культурного героя,
который добывает или впервые создает для людей предметы культуры, учит их ремеслам и промыслам, вводит брачные правила, социальную организацию, ритуалы и праздники (Про-метей, Гефест, Гильгамеш и т.д.). Как показал в своих работах К.Леви-Стросс, миф можно рассматривать как упорядочивание коллективного восприятия мира и деятельности. Это упорядочивание, основанное на единстве чувственного и рационального, необходимо и для современного человека не менее, чем для первобытного. Миф устраняет противоположность оппозиций (например, жизнь —смерть, свет — тьма), вводя посредника, промежуточные состояния, цикличность, взаимодействие. Жизнь и смерть, высокое и низкое обратимы, свет и тьма сменяют друг друга. Огромное разнообразие мифологических метаморфоз снимает противоположности, создавая градации значений. Мифологическая организация мира происходит нередко ценой нарушения запретов, очевидных жестоко-стей, убийства соперников и родственников ради достижения жизненных целей или как проявление эмоционального состояния (сюжеты “Медея убивает своих детей”, “Каин убивает Авеля”, судьба царя в конце сказки “Конек-Горбунок”). Поэтому аксиологическое значение мифа может быть условным и подвижным. Миф используется как для подтверждения высокого статуса религиозных ценностей, так и для их ниспровержения, что проявлялось, например, в демонизме романтической литературы, представленной Блейком, Байроном, Лермонтовым. Именно через мифологические сюжеты и мотивы велась в литературе борьба за снижение статуса религиозных установок и за утверждение иных, прямо им противостоящих. Этот принцип ревно стно отстаивал Ф.Ницше, а воплощение он нашел в творчестве Р.Вагнера и других крупных мастеров. Образ Прометея в позднейшей идейной борьбе часто служил иллюстрацией превосходства мифологии над религией как иллюстрация способности человека покорять природу вопреки воле богов. Хотя мифология — непременный компонент всякой религиозной системы, миф не совпадает с собственно религиозным настроем, так как религия предполагает наличие сверхчувственного мира и жизнь согласно высокой вере, ценности которой в той или иной степени выходят за посюсторонние рамки. Мифология оперирует очеловеченными представлениями об окружающем мире — природе и обществе, поддерживая через эту очеловеченность конкретно-чувственные ориентации, подпитывая витальные побуждения в культуре, упорядочивая социальную практику. Поэтому мифология означает не только мифопоэ-тический взгляд на окружающий мир, но и включает в себя магию
как способ практического воздействия на окружающую человека природную или социальную среду или же его телесный или душевный мир — с целью улучшения его положения или состояния в “земных” делах и отношениях либо нанесения ущерба и порчи сопернику. Конечно, роль магии оказывается преимущественно компенсаторной, так как она создает иллюзию совершения практически действенных поступков, что не исключает ни возможности благого действия на самоощущение того, кто прибегает к этим актам, ни вполне реальной порчи отношения вследствие целенаправленного недоброжелательства. Как отмечают этнологи, во всех примитивных культурах существуют как разработанные обычаи магического воздействия на окружающий мир, так и преследование колдовства и антиведовские культы, направленные на пресечение “черной магии”. Эта нерасчлененность преодолевается в мировых религиях, которые изгоняют примитивные языческие мифы, но, в свою очередь, создают собственные, оправдывающие свою веру. Обе формы сознания — мифологическая и религиозная — достаточно самостоятельны, несмотря на их переплетение. Как в древности, так и в настоящее время мифология могла и может существовать, не проходя через религиозную сакрализацию, выполняя во многом объяснительную функцию. Мифологическое сознание питается не только стародавними, устоявшимися образами, но и новыми соками. Оно нередко выступает формой массового сознания новых явлений действительности, хода истории и национальных судеб. И в современный период в национальных историях часто встречается преувеличенное описание достижений древних героев и царей, способствующих возвеличиванию нации, и т.д. Как развитие национализма, так и распространение социалистических течений в XIX—XX вв. сопровождалось широким распространением мифологии с присущими ей установками на усиление потенций человека, социальной или национальной общности. Достаточно вспомнить ту апологию мифотворчества, с которой выступили во второй половине XIX в. в Германии Р.Вагнер и Ф.Ницше. В Советском Союзе сторонником творческой роли мифологии выступил М.Горький, полагавший, что миф выше религии, так как он утверждает способность человека быть активным преобразователем условий существования, не подчиняясь предустановленной воле богов. Мифология участвует в формировании национального или классового самосознания, мифы могут сопровождаться и противопоставлением одной нации другой. Так же действуют и новейшие мифы XX
в. Возникая как в лоне, так и за пределами религии, они не исключают наивных или пагубных представлений, очеловечивающих действительность. На массовом уровне культуры вновь и вновь — вопреки всем попыткам демифологизации — срабатывают принципы мировидения, связанные с исходными типами социальности и жизнедеятельности народных масс. Ремифологизация, охватившая в первой половине XX
в. различные стороны европейской культуры, показала, что и в этом развитом регионе миф — отнюдь не архаика и не удел либо массового сознания, либо художественного творчества. Выяснение роли политического мифа в массовой культуре показало устойчивость мифологического мышления. Введенный К.Юн-гом термин “архетип” стал емким обозначением отлаженного в коллективном подсознании предшествующего культурного опыта, из недр которого вновь и вновь выходят мифологические образы и символы. Огромная роль мифологии для синкретического сознания объясняется значительностью того места, которое отводится в нем словесной активности как важной форме воздействия на субъективные факторы и тем самым регуляции поведения индивидов. Эта активность питает в немалой степени устное творчество, в котором словесные восхваления (за храбрость, щедрость, верность и т.д.) — форма повышения престижа индивида, а словесные обвинения (в слабости, трусости, нарушении обещаний, бесчестности, незнатности предков, аморальности, привязанности к осуждаемым привычкам, таким, например, как поедание свинины, мяса собак, в занятии низкими профессиями и т.д.) — средства снижения морального и социального статуса противника. Слово здесь служит действенным орудием социальной борьбы. Правящими классами оно используется для повышения своего престижа, низами — для посрамления владык и описания народных бедствий. Аналогичное использование словесной активности и мифической образности характерно и для современной культурной и политической жизни. Искусство и литература на протяжении всей своей истории неизменно обращались к мифу, используя и переосмысляя сложившиеся мифические образы в художественных целях и создавая по их образцу свои собственные, вполне оригинальные фантастические образы. В таких произведениях, как “Медный всадник” Пушкина, “Портрет” и “Нос” Гоголя, “Путешествия Гулливера...” Свифта, “История одного города” Салтыкова-Щедрина, “Чевенгур” Платонова, “Волшебная гора” или “История Иосифа и его братьев” Томаса Манна, “Сто лет одиночества” Маркеса, и многих других даны мифические по своему характеру образы, выступающие в качестве сознательного художественного приема*. Мифологизация широко поддерживается в массовой культуре, создавая образы суперменов, супершпионов, • См.. Л о т м а н Ю.М., Минц Э.Г., Мелетинский Е.М. Литература и мифы//Мифы народов мира: Энциклопедия,— М., 1982.— Т.2. суперпреступников, носителей мирового зла или избавителей от него. Но мифологизация имеет место и в не художественных сферах культуры. Она может стать и вторичным порождением как религии, так и идеологии, если в них усиливается тенденция внушения в сознание общества превратного понимания действительности. Примеры такого рода внушения можно черпать не только в древности или средневековье. Новейшее время содержит достаточно таких примеров. Один и тот же сюжет может стать материалом для мифа, религии и идеологии, хотя и представать в разном обличье в каждой из этих духовных модальностей. Лучшим примером может стать образ золотого века, который во многих мифологиях воплощал идеальное состояние единства человека с природой, в христианстве стал временем и местом, где совершилось грехопадение, но куда человек вновь может вернуться в эсхатологическом будущем. Один из самых стойких мифов XX в. был создан на основе идеологизированного марксизма, в котором капитализм изображался как строй, лишенный ценностного содержания и обреченный на гибель. Мифологеме “капитал” противопоставлялся идеал социальной справедливости, основанной на перераспределении всеобщего продукта. В общественном сознании тщательно насаждалось недоверчивое отношение к накоплению капитала как цели человеческой деятельности, к расчетливости в производстве и отношениях. Функции накопления целиком отводились государству, осуществлявшему всеобщее безличностное планирование и контроль над производством. Фетишизм государственного планирования на официальном уровне дополнялся “товарным фетишизмом” масс, но не в марксовом смысле этого термина, а, напротив, как отражение неспособности увидеть в товаре стоимость, а в деньгах меру всеобщего труда. Товар сводился до его потребительских свойств, а деньги рассматривались как неизбежное, но временное зло. Сознательное функциональное применение мифологизирующих методов есть и в культуре управления производством. При коммунистическом режиме в Со ветском Союзе официальная мифологизация использовалась при создании великих строек коммунизма, при освоении целины или строительстве БАМа. Каждый раз затраты труда и средств не соотносились непосредственно с функциональной полезностью этих предприятий в хозяйственном плане, но мифологизированная связь “освоение природы” и “построение лучшего будущего” диктовала крупномасштабную деятельность. Конечно, наиболее естественно возникает мифологизация космической промышленности, размах которой поощряется большой политикой, в которой доминировала сверхидея гонки мировых систем или же покорения космоса. Непременные издержки такой гонки заставили ведущие державы снизить масштабы этой промышленности и урезать ее финансирование. Ошибочно было бы думать, что высокорациональное капиталистическое хозяйство свободно от мифологизирующих элементов. Широкое применение мифологизация находит в рекламе. Но и деятельность большого бизнеса тоже подвержена таким тенденциям. Обычным примером служит автомобильная промышленность, которая, например, в Америке тесно увязана с американской системой ценностей и “американской мечтой”, что приводит к поощрению выпуска больших и дорогих автомобилей, навязываемых потребителю как воплощение жизненного размаха. Но после проникновения более практичных японских автомобилей,резкого падения спроса на большие модели и крушения крупной компании “Крайслер” социологи сделали вывод о том, что и прежний миф потерпел крушение. Культура и религия
Сейчас уже редко можно встретить противопоставление культуры и религии,сведение последней к сумме “предрассудков, иллюзий и обмана, изничтожаемых светом разума”. Сторонники такого противопоставления обычно ссылаются на те исторические прецеденты, когда религия сопротивлялась культурным нововведениям и в ходе борьбы с ересями подавляла культурное творчество. Упадок светского искусства, философии, науки в разных цивилизациях в средние века, жесткие ограничения на изобразительные сюжеты в разных религиях — все это действительные факты истории. А в наше время религиозный экстремизм также становится жестким противником не одобряемых им направлений и сюжетов. Другое обвинение в адрес религии состоит в том, что она не способствует развитию гуманистического начала и творчества личности, утверждает вечность страдания и подчиняет человека стремлению к сверхначалу, а тем самым ограничивает и принижает человека. Впрочем, сторонники религиозного мировоззрения могут привести не менее убедительные примеры варварского отношения нерелигиозной культуры к священным творениям, текстам, обрядам, доводы об
уничтожении храмов и преследовании верующих. Что же касается нравственной стороны, то здесь религиозные деятели располагают обширной аргументацией относительно того, насколько пагубно и развращающе действует безрелигиозная среда на состояние морали, на отношения между людьми. Сами по себе факторы повышения образования и культуры, усиление правовых принципов регуляции отношений или идейно-политического воспитания не перекрывают необходимости в тех духовных и психологических средствах, которыми располагает религия. В атеистической литературе среди причин, порождающих религию, принято приводить практическое бессилие людей перед лицом стихийных природных сил или социальных разладов либо подверженность духовному обману, на который идут правящие классы, чтобы снизить социальное напряжение. Одновременно и гносеологический атеизм трактует религию как “иллюзор-ное сознанием, возникающее в силу непонимания действительных закономерностей, как компенсацию неудовлетворенности людей своим бытием. Это положение может и должно быть изжито с успехами научного познания и построением справедливого общества. Следует подчеркнуть, что марксистскую трактовку религии нельзя сводить к вульгарному атеизму. Марксисты всегда подчеркивали, что религия питается реальными общественными отношениями, поддерживается отчуждением людей от тех общественных факторов, от которых зависит их бытие. Марксизм связывает устранение религии с переустройством общества на рациональных и справедливых началах, с прогрессом науки и гармонизацией человеческих отношений. Однако действительная практика государственно-партийного режима была основана на жестком противостоянии всем религиям как конкурентам во влиянии на народные массы. Это привело к тому, что альтернативная идеология, утверждавшаяся как обязательная духовная система, приобрела квазирелигиозный статус, тесно связанный с государственно-партийной системой регуляции. Что же такое религия? Разнообразие религиозных верований и культов настолько велико, что попытки дать общее определение религии каждый раз вызывали разногласия. На Западе или в России религию обычно связывают с верой в Бога — христианского, исламского или иудейского — как высшее существо, которое как-то распоряжается судьбами людей, повелевает им вести себя должным образом в земном существовании, чтобы дать воздаяние в загробной жизни. Однако ошибочность такого представления о религии связана не только с его неполнотой, так как религия не только вера, но и дела, не только принципы, но и отношения, не только молитва, но и организация. Дело еще и в том, что и само описание вероисповедания оказывается культурно обусловленным и искаженным. Религия совсем не обязательно связана с верой в Бога или даже сверхъестественное начало, не обязательно означает монотеизм, т. е. веру в единого Бога, или даже политеизм, т.е. веру во многих богов. Заявление Ницше о том, что “Бог умер”, имело смысл только в рамках христианского менталитета. Исламский Бог не рождался и не мог умереть, а центральная фигура буддизма — Будда — действительно умер и перешел в состояние нирваны, означающее растворение в небытии. Поэтому буддизм может трактоваться как религия без Бога, т.е. как нетеистическая система верований. Если в ней и существует поклонение тому же Будде и обожествляемым боддисаттвам, то как персонализированным духовным посредникам между верующими и верховным законом, который властвует над миром. При всем изобилии богов разного уровня в индуизме, разнообразии культов, сект и толкований, при сохранении тех культов, которые принято связывать с язычеством, в этой религии существует несомненное духовное и организационное единство, восходящее к абсолютному монизму и сводящее все остальные уровни в упорядоченную иерархическую систему. В Китае и других странах Дальнего Востока существует переплетение религий — конфуцианства, буддизма и даосизма,— которое на протяжении веков перестало быть разноверием, а сложилось в органичную систему, отводящую каждому компоненту соответствующее место. Некоторые религиеведы полагают, что ведущим признаком религии является вера в сверхъестественное: нечто, стоящее выше законов материального мира, не повинующегося и противоречащего им. Сюда входит и вера в реальное бытие сверхъестественных существ (богов, духов), существование сверхъестественной связи между естественными явлениями (“высший^ сакральный закон), вера в сверхъестественные свойства материальных предметов (фетишизм). Хотя некоторые верования подобного рода связаны с мифологией, в религии формируется представление о существовании некоего сверхразумного мира, полного тайн и неподвластного рациональным объяснениям и регуляции со стороны человека, а, напротив, воздействующего на материальный и социальный мир. Действительно, обычно каждая религия допускает некоторое чудо, непостижимое разумом, играющее важную роль в ее обосновании веры или объяснении мира. Для христианства это Непорочное зачатие, Воскресение, Богоявление и т.д. Однако на протяжении веков в нем была выработана изощренная система рационального обоснования веры, что сильно уменьшило объем допускаемого сверхъестественного начала. Если взять для сравнения буддизм, то в его системе чудеса допускаются лишь не низшем уровне массового культа. А конфуцианство в принципе основано на тщательном недопущении необъяснимых чудес и на разумном обосновании социальных порядков и общественной морали. Магия и фетишизм допускаются в развитых религиях лишь на низших ступенях культа, и их последовательное изживание на более высоких уровнях религиозного сознания идет гораздо дальше обычного мирского сознания с его верой в приметы, гороскопы, астрологию или обожествление чего-то преходящего и эфемерного. В сущности, все мировые религии непременно включают в себя, как мы видели в предшествующей главе, значительный комплекс знаний (или “веро-знания”). Эти примеры показывают, насколько тип религиозной жизни связан с культурой данного региона и во многом зависит от нее. В свою очередь, и культура в целом складывается и функционирует в значительной степени на основе данной религии. Но как мы увидим, эта степень весьма меняется с приближением к современности. Социология религии — отдельная и самостоятельная, хорошо развитая ветвь социологии, в рамках которой работали многие крупные ученые. В общем плане сложились две основные тенденции социологического изучения религии. Одна из них восходит к Э.Дюркгейму, и в ней религия рассматривается как система коллективных представлений, выполняющая функцию сплочения общества, установления связи между индивидом и обществом или между группами и обществом. При таком рассмотрении религия предстает как система ин-ституционализированных норм, верований и ценностей, в той или иной степени разделяемых всеми членами общества, что и поддерживает его целостность. Не отвергая других факторов поддержания единства (хозяйственные связи, политика), сторонники такого подхода отводят религии доминирующее место. Такого рода функциональный подход избавляет исследователя от необходимости рассматривать вопрос об истинности или ложности религии, идейном содержании ее догматов и принципов. В ином плане рассматривают религию последователи “понимающей” социологии, которая сложилась в русле веберовской методологии. Для них религия выступает прежде всего как мотив социального действия, как ориентация, направляющая активность человека на те или иные жизненные цели, связанные с хозяйственными, социальными, политическими или психологическими факторами. Все это подводит нас к тому, что содержание религии мы можем вывести, исходя не из принципов и смыслов каждой отдельной религии или же их совокупности (очень они разные), или же из трактовок идеологических противников, а из собственно социологического анализа. В рамках такого анализа принято выделять в религии следующие компоненты: 1. Религиозное сознание, включающее учение о высшем духовном 'начале, зафиксированное как в Священном Писании, толкованиях и комментариях, так и в повериях разных социальных групп. 2. Культ, поддерживающий привязанность верующего к данной религии и вырабатывающий в нем постоянство религиозного чувства: храмовые службы, молитвы, праздники. 3. Религиозная организация, объединяющая всех верующих, но поддерживающая разделение на собственно служителей культа и массу. Религиозное и светское в культуре.
Вопрос о соотношении культуры и религии осложняется в немалой степени из-за комплексности духовного содержания мировых религий и их структурной переплетенности с другими социальными институтами. Религии в той или иной степени связаны с духовной жизнью общества в целом: не только с конечными смыслами бытия (вопросами жизни и смерти), но и с регуляцией повседневного поведения. Поэтому выяснение социально-философского и идеологического содержания еще не раскрывает реального места христианства, ислама, буддизма, индуизма или язычества в жизни общества. Они заключают в себе систему верований, морали, права, образа жизни, а вместе с тем выступают как важный компонент социальной структуры и как социальный институт. Основное различие между собственно религиозным и светским началом в культуре выявляется через парное понятие “священное — светское”. Сначала М.Вебер и Э.Дюркгейм, а за ними и другие социологи и куль-туроведы использовали эти антитезные понятия для рассмотрения противоположных способов регуляции духовной жизни и социального поведения. Священное выделяется из общекультурного своим особым статусом и ролью ценностных принципов, некоторые из которых возводятся в разряд высших. Американский социолог Г.Беккер разработал градацию обоих принципов. Самую высокую ступень, по его мнению, занимает святое,
которое выделяется по степени интенсивности эмоционального переживания, безусловности своего ценностного значения. Святое неизменно, несмотря на все жизненные перипетии и изменения состояния членов общества. За святым по нисходящей идут: 2) лояльность, для которой присуща уже большая формализация этих признаков; 3) интимная священность, отмечаемая сильной внутренней привязанностью к священному, которое, однако, ограничено субъективными состояниями; 4) моралистическая священность, сводящаяся к моральному увещеванию и, наконец, 5) прилично-священное, отмеченное лишь внешним соблюдением предписаний. Для светского, по Г.Беккеру, характерна большая условность и расплывчатость. Самую значительную роль играют общественные принципы, связанные с законами, изменение которых сопровождается сложной процедурой. Нормативные и ценностные критерии светского подвержены преобразованиям и интерпретациям в соответствии с динамикой общества в целом или социально-классовыми интересами. Соотношение сакрального и светского подвержено изменениям и колебаниям. Было бы упрощением рассматривать это соотношение как постепенную секуляризацию общества, что считается преобладающей тенденцией в современных условиях. С одной стороны, действительно все большие сферы общественного и индивидуального сознания,культурной и социальной жизни отходят от религиозного санкционирования и влияния. Уже на протяжении XVI—XVII вв. в Европе каноническое право, связанное с церковью, было заменено гражданским правом и религия отодвинута в сферу нравственной регуляции и внутренней жизни индивидов. Религия утратила свою прежнюю монополию на объяснение природной и социальной реальности, перестала быть всеобщим мировоззрением, институтом, интегрирующим различные слои. Основными интегрирующими факторами стали политика, право и рынок. Свои ценности, нормы и идеалы общество черпает в значительной степени из светской культуры. В западных странах заметно падает влияние церкви на политическую и гражданскую жизнь. Социологический анализ выявляет более сложную картину. Опросы населения в западных странах показывают, что более 70—80% населения в той или иной степени верят в некоторое божественное начало. В тех же странах, особенно в США, в дополнение к традиционным церквам существуют и продолжают возникать сотни сект и религиозных групп. Римский папа совершает поездки по разным странам мира, и ему внемлют миллионы католиков, а католическая церковь располагает огромными богатствами, позволяющими ей вести широкую социальную работу. Общие социокулыпурные функции религии.
Всей системой своего воздействия на общество религия выполняет сложный и противоречивый комплекс задач по социокультурной регуляции общественной жизнедеятельности. Среди задач собственно духовного плана следует выделить прежде всего “вертикальное” упорядочивание тех совокупностей норм, ценностей, значений и знаний, которые вырабатываются в различных сферах деятельности. В этом мы можем видеть ее отличие от собственно мифологии, которая, как мы видели, производит “горизонтальное” упорядочивание норм и смыслов, создавая мифоэпическую систему их взаимодействия. Религия оперирует средствами духовного возвышения специально выделенных норм и ценностей через придание им особого сакрального значения. Она значительно расширяет шкалу оценок, создавая поле духовной и моральной напряженности между Богом или Законом и обыденным миром, а заодно и антиномичным миром Зла. В этом поле совершаются некоторые “высшие” духовные операции, недоступные мифологическому сознанию: 1. Нарушается тесная связь субъекта и объекта, материальной и духовной сторон деятельности. Мировая религия “отстраняет” или ограничивает роль природы в сознании человека, подрывает мифологию или переподчиняет ее своим задачам, противопоставляет земное и трансцендентное, мирское и божественное, обыденное и священное. 2. Ослабляется (а в крайних вариантах мистицизма преодолевается) связь человека с конкретной природной и социальной средой, с тем, чтобы способствовать универсализации связи верующих между собой и мирозданием в целом с помощью единого “сверхобъекта”, т.е. Бога или Космического закона. 3. Снижается значение непосредственного эмоционального отношения к миру и излишнее доверие к нему и собственно мирским побуждениям и формируется способность вносить планирование, устойчивую рациональность, подчиняющих всю жизнь верующего избранным целям спасения. 4. Религия вводит (хотя и в разной степени) изменение исторического времени. Правда, историзм в рамках восточных религий большей частью ограничен циклами, либо идеальным золотым веком, существовавшим в прошлом и должным вернуться в будущем. 5. Создается установка на преодоление непосредственного чувственного отношения к внешнему миру и излишнего доверия к нему. Главное отношение человека переносится на трансцендентный объект, выходящий за рамки человеческого бытия и понимания. Изменение внутреннего состояния человека подразумевает также лишение доверия человека к собственным мирским, внутренним побуждениям, низведение их до положения второстепенных в силу их греховности, ошибочности или иллюзорности. Для мировой религии прежние ценности либо приобретают прямо негативный смысл, либо отодвигаются на задний план и подчиняются новому принципу. Физическая сила и выносливость хороши не сами по себе, а лишь тогда, когда они направлены на служение Богу, на аскетические подвиги или на противостояние силам зла. Плоть служит предметом бичевания и самоограничения (хотя бы в период поста). Исходные чувственные установки в индуизме подвергаются самоотрицанию в различных видах и ступенях йоги. Популярные версии чувственного мусульманского рая трансформируются мистическим течением в исламе — суфизмом в его ступенях самоочищения. Сверхчувственные ценности религии, вынесенные за пределы непосредственного земного или вообще всякого бытия, должны означать торжество духа над плотью, эсхатологического* будущего над настоящим. Как мы уже видели, религия выделяет некоторые высшие нормы и ценности (“не убий”, “не укради”, “возлюби ближнего” и т.д.) и возводит их на уровень священных заповедей. Конечно, в религиозных функциях заключался и содержался и собственно социально-классовый смысл. Религия снижает уровень притязаний на реальные земные блага, отодвигая их на будущее, в загробное существование (или в следующее рождение), либо отрицая их значимость. Вместе с тем она создавала механизм частичного перераспределения, понуждая верующих содержать обширный и общедоступный религиозный институт. Та исходная функция религии, которая служила ее основным формирующим принципам и носителем которой она выступает в социальной деятельности, обычно определяется в религиозной терминологии как спасение. По определению С.Аверинцева, спасение — “предельно желательное состояние человека, характеризующееся избавлением от зла — как морального, так и физического — полным преодолением отчуждения и несвободы. Спасение выступает как конечная цель религиозных усилий человека и высшее дарение со стороны Бога”**. * Эсхатология —
религиозное учение о конечных судьбах мира и человека. ** Аверинцев С.С. Спасение // Философская энциклопедия,— М., 1970.- Т.5.- С.100. Но в социологической терминологии эта функция может быть определена, в соответствии с веберовской методологией, как рационализация
человеческой жизнедеятельности. Эта рационализация подразумевает не конечное состояние, а ту постоянную регуляцию поведения, которая становится существенным фактором, влияющим на земные судьбы верующего или общество в целом. Поэтому те формы спасения, которые выделял в своей классификации М. Вебер, могут рассматриваться в социологическом плане как типы рационализации поведения, соотнесенного с другими сторонами жизни общества — хозяйством, политикой и социальными отношениями. Среди общетипологических форм спасения М. Вебер особо выделяет следующие: моральное совершенствование, ритуализм, выполнение долга, знание и вера, любовное благочестие, мистицизм и институциональное спасение через церковь. И как сепаратный путь спасения выделяется сектантство, в том или ином плане расходящееся с ортодоксальными учениями и ортодоксией. Религия в функции социализации.
В русле дюр-кгеймовской традиции и на материале различных мировых религий был раскрыт механизм интеграции, который вырабатывается на основе этих религий. Наряду с поддержанием социокультурной дифференциации каждая религия внедряла и принципы универсализации, в которой в той или иной степени преодолевались локальность и изолированность, разнородность и противоречивость ячеек и структур, входивших в состав большого общества. Не устраняя такого рода разнородность и не избавляя в принципе общество от различного рода внутренних и внешних потрясений, религия способствовала поддержанию стабильности, взаимодействия различных частей и групп, восстановлению нарушенной устойчивости и продлению культурной традиции и сохранению социальных структур. Даже когда государство оказывалось ослабленным, парализованным или разрушенным в периоды политического упадка, завоеваний и раздробленности религия способствовала восстановлению стабильности, беря на себя функции правопорядка и социальной интеграции. Следуя той логике, которую столь разоблачительно прояснил Великий Инквизитор в романе Достоевского “Братья Карамазовы”, духовное руководство неизменно выступало (в разных религиях) как преемник и продолжатель дела Основателя (или хранителей Великих заветов), но в действительности они “исправили” подвиг Основателя и ответили на вековечную “потребность общности преклонения”. Так же описан и духовный механизм единения, избавляющий людей от всего, что есть “необычайного, гадательного и неопределенного”, от неразрешимых задач, возникающих у людей в условиях свободы совести. Хорошо известные средства заключались в “чуде, тайне и авторитете”, на которых и зиждется власть духовных правителей. Этот художественный сюжет лишь иллюстрирует настоятельность -понимания механизма религиозной интеграции. Каждая мировая религия формирует свою сложную и многообразную структуру интеграции, но в том или ином плане, варианте в ней присутствуют некоторые основные элементы: — Пророк, или Основатель, который определяется М.Вебером как харизматическая личность, берущая на себя миссию возвещения религиозного учения. Именно культ Пророка, или Основателя, становится важнейшей составной частью системы консолидации; — Священное Писание и Предание. Не столько само по себе содержание, сколько факт наличия общеобязательного Священного текста, заключающего в себе те основные словесные символы, образы и значения, которые надлежит знать и признавать всем верующим, становился важным компонентом консолидации, настолько важным, что на протяжении многих веков именно Священный текст (христианская Библия, мусульманский Коран, индуистские Веды, буддийская Трипитака, конфуцианское Пятикнижие, даосский Даодэцзин и т.д.) служил основным источником знаний, значений, норм и ценностей. Конечно, всякое Священное Писание было неполным и неопределенным и его необходимо было дополнить огромной святоотеческой литературой, священными преданиями и просто комментариями различной степени обязательности и признанности, что отвечало и задаче обоснования дифференциации поведения на путях спасения; — догматика выступала как важное средство упорядочивания тех духовных знаний, которыми обосновывалось прежде всего единство духовных принципов данной религии. Догматика резко сокращала сферу допустимых толкований, исключала частные мнения и устраняла подверженность обстоятельствам, которые могли бы подорвать согласованное единство принципов; — вера выступает одновременно как фактор духовного спасения и как средство интеграции. Ее принятие обеспечивается не только рациональными средствами и воспитанием в соответствующей среде, а всеми средствами духовного воздействия. Вера способна преодолевать все те разногласия и различия, которые возникают на почве знаний или вариантов обрядности, и создавать “общий знаменатель”, наименьший по объему, но наибольший по распространению критерий, определяющий принадлежность к данной конфессии; — культ — важное средство утверждения общности всех верующих, так как он создает постоянно поддерживаемую сетку единообразных действий, в которых все участники перестают быть сами собой и возникает их максимальное единство. Ритуалы — регулярное возвращение к коллективной жизни, когда исчезает поток времени, все мирские заботы и события и образуется нерасторжимое единство верующих с объектом культа. Значение религиозного фактора в жизни большинства стран Азии и Африки усиливается благодаря тому обстоятельству, что восточные религии, не прошедшие, в отличие от христианства, через зрелую реформацию, не знают сложившегося разделения между светской и религиозной сферами, между потусторонним и земным, религиозными и правовыми предписаниями. В исламе, буддизме и индуизме существует всеобъемлющая система контроля за поведением верующих, совмещая как культовые, так и правовые, образовательные, воспитательные функции, регулирующие семейно-брачные отношения. Она накладывает отпечаток на весь образ жизни общества. Как в прошлом, так и в современный период религия является устойчивым фактором, труднопроницаемым для экономического и политического давления, инородных духовных воздействий и ускоренной модернизации. Это наблюдение было на каком-то этапе достаточно неожиданным для теории, привыкшей иметь дело лишь с по-литэкономической и социально-политической сферами. Нарушая и блокируя свободную игру экономических и политических сил, религия заявила о себе как о весомом самостоятельном компоненте всей общественной жизни. Она не только предоставляет доступные формы для выражения классовых и политических интересов, но и сама в концентрированном виде выражает интересы определенной социокультурной общности. В результате длительного, сложного, а подчас и мучительного процесса, которым отмечена история христианства на Западе, религия была отделена от других сфер социальной жизни и заняла особое, достаточно ограниченное место. На Востоке и в Африке, несмотря на растущую дифференциацию образа жизни общества, сохраняется устойчивая связь религиозного и мирского, сакрального и земного. Реформаторские тенденции, бесспорно достигшие большого размаха и влияния, пока еще не привели к безусловному размежеванию этих сфер. Сформированность религии, ее устойчивая историческая преемственность, ее комплексный (и системный) характер в силу соединения в ней не только собственно духовных, но также нравственных, социальных, политических и экономических аспектов делают ее весьма значимым началом общественной жизни. Все эти процессы показывают, что взаимодействие религиозной и секулярной сторон культуры имеет сложный и неоднозначный характер. В развитых странах нередко имеет место не столько упадок религии, измеряемый, например, числом посещений церкви и соблюдений ритуалов, сколько рост внеинституциональной религиозности, означающей, что религия становится “невидимой”, уходит в глубину индивидуальной жизни,становится частным делом верующего. Происходит плю- рализация религиозной жизни, новые, “нетрадиционные” секты и движения становятся средством перестройки культуры, адаптации людей к новым условиям, к усложняющейся жизни. Для практической социологии это означает, что измерение уровня религиозности требует сложной методики, учитывающей разные измерения. Особенно показательны стали процессы сохранения, выживания и возрождения религиозности в бывшем СССР, где государственно-партийная система проводила интенсивную политику по искоренению прежних форм религиозной жизни. Религия была зачислена в разряд “пережитков феодализма” и подлежала искоренению в пользу “научного атеизма”, чтобы создать “общество, свободное от религии”. Но уже в суровые военные годы, а затем в 70-х—80-х гг. происходит заметное оживление религиозной жизни, вопреки официальной политике. Распространяются не только традиционные религии, но и самые разнообразные верования, религиозные идеи и культы. Ширится мода на астрологию, различного рода магию, восточные техники медитации. В последние годы новая официальная политика способствует и подъему традиционных религий — православия, ислама, буддизма. Культура и идеология
Термин “идеология” восходит к слову “идея”, которое появилось еще в древнегреческом обществе. Развитая теория идей была дана философом Платоном, который полагал, что идеи не зависят от времени и пространства, что они существуют сами по себе как некий идеальный мир, из которого они и проникают в человеческое сознание как отблески подлинного и сверхреального,заставляя человека чувствовать и действовать иначе, чем он делает это под влиянием повседневной действительности. В той же Древней Греции сложилось и учение (логос) как упорядоченное знание о космических, социальных и человеческих свойствах. В этом знании отразился культурный и политический строй общества. Впрочем, на протяжении большей части человеческой истории такого рода знание было составной частью религии, а если и выходило из ее рамок, то лишь в сфере теоретико-познавательной конструкции. Напряженный интерес к идеологии возник в начале XIX в., когда стало очевидным, что упадок религиозного мировоззрения и укрепление светских принципов, усиление влияния научных взглядов с их рационализмом отнюдь не ведут к подлинной научности сознания общества в целом и различных социальных групп. Бо'-лее того, упадок религии означал распад целостной картины мира и объединяющих духовных принципов, что приводило к напряженной борьбе между разными ори-ентациями, идейными установками, которые превращались в разные идеологии, обладающие огромной действенной силой. Убедительным примером для всей Европы стала революционная Франция, в которой была отменена прежняя религия, чтобы утвердить культ Разума, но самоотверженная борьба за “свободу, равенство и братство” привела совсем не к тем результатам, которые ожидали революционные массы. Прежде единое духовное пространство, в котором не допускались существенные расхождения в основных мировоззренческих вопросах, превратилось в поле напряженного соперничества между разными идеологиями. Сам термин “идеология” был введен в начале XIX в. для обозначения секулярного комплекса идей, лежащих в основе этики, политики, социальных отношений и т.д. В последующей истории как прагматика буржуазного общества, так и социальный критицизм способствовали тому, что идеология приобрела пренебрежительный оттенок как обозначение мнимых, искажающих действительность, предвзятых или социально- или культурно-ограниченных взглядов, не соответствующих подлинно научному пониманию мира, общества и человека. Критики идеологии нередко обращаются еще к английскому мыслителю XVII в. Ф.Бэкону, который в своей работе “Новый Органон” развернул духовную панораму борьбы научного разума против заблуждений и предрассудков, против “идолов сознания”. Часть этих заблуж дений вызвана теми особенностями ума, которые присущи всему человеческому роду (“идолы рода или племени”), часть вызвана склонностями отдельных групп людей (“идолы пещеры”), некоторые заблуждения порождены исковерканным, неточным языком (“идолы площади или рынка”), другие — некритическим усвоением и подражанием чужим мыслям (“идолы театра”). В дальнейшем эта критика породила два подхода к рассмотрению идеологии — антропологический и социологический. Сторонники первого видели истоки заблуждений в человеческой природе, в эмоциональных и иррациональных свойствах человеческой натуры, в замкнутости или ограниченности человеческого бытия. Поэтому основное средство искоренения таких заблуждений — просвещение, развитие науки, расширение горизонта человеческого бытия и познания, а одновременно разоблачение обмана и ложных идей. Сторонники второго направления рассматривают идеологию как отражение социальных потребностей и интересов различных слоев, движений и партий. Именно в рамках этого подхода развивалась в основном марксистская теория идеологии. В этой теории обращалось внимание на то, что участники социального процесса и сами идеологи не осознают адекватно свои построения, их связь с действительными условиями эпохи и придают этим построениям самостоятельную силу. Действительность предстает в них в искаженном виде, но задача состоит не в том, чтобы объяснять или исправлять ошибки сознания, а в том, чтобы менять саму социальную действительность. В любом обществе преобладающей оказывается идеология господствующего класса, который заинтересован во внедрении присущей ему идеологии не только для самоориентации и самообъединения, но и для того, чтобы вписать в данные порядки и другие классы, а значит, и навязать им господствующую идеологию. Поэтому основное деление идеологий марксисты проводили в соответствии с классовыми принципами. В работе “Немецкая идеология” (написанной в 1846 г.) К.Маркс и Ф.Энгельс отмечают, что правящий класс навязывает свою идеологию как господствующую подчиненным слоям общества. А это приводит к искажению реального положения вещей в идеологической жизни общества в целом. В результате формальное или прямо лицемерное провозглашение духовных ценностей может отражать корыстный классовый интерес привилегированных слоев. С другой стороны, альтернативные ценности подчиненного класса лишаются возможности самовыражения, принижаются и презираются. Насаждаемая идеологией господствующая система ценностей создает механизм внедрения установок, отвечающий общим целям высших слоев, обосновывая их активность и право на приоритет. Соответственно, эта система обеспечивает конформное поведение подчиненных слоев, внушает им уступчивость, принятие навязываемых укладов жизни. В институциональном плане такое соотношение классовых типов культуры обеспечивается системой образования, средствами массовой коммуникации, механизмом управления культурой, осуществляемой буржуазным государством. Марксистский подход содержал в себе и основу для рассмотрения идеологии в исторической динамике. В зависимости от этапов развития, состояния общества и объективной роли, которую играет тот или иной класс, его идеология может совпадать с логикой исторического развития и содержать достоверное знание, а значит, быть прогрессивной или же препятствовать развитию и превращаться в реакционную силу. Подобному рассмотрению в марксизме были подвергнуты идеологические построения рабовладельческого общества, христианская идеология, умственные течения эпохи Возрождения, феодализма. Но, конечно, основное внимание уделялось анализу именно буржуазной идеологии и созданию альтернативной ей социалистической идеологии. Однако двойственное отношение к идеологии сохраняется и поныне. Вновь и вновь различные мыслители и публицисты утверждают, что настал конец идеологии, пришла эра деидеологизации. Прежние социальные мифы на Западе и Востоке, Севере и Юге, в развитых странах капитализма и в бывшем Советском Союзе следует заменить рациональным пониманием действи тельности, нормальным взглядом на вещи, научно-позитивной и прагматической оценкой состояния различных сфер общества, тенденций и перспектив. В нашей стране эти процессы получили выражение в известном призыве М.Горбачева к деидеологизации общественной жизни и международных отношений, в призывах видных публицистов разделаться с иллюзиями коммунизма. Действительность повсюду оказалась более сложной, и в настоящее время возобладала тенденция разделять сферы человеческой деятельности на подверженные высокой степени объективности и свободы от ценностей, и те, которые прямо связаны с ценностями. Если в первых, связанных с наукой и техникой, влияние идеологии может быть минимальным (хотя при ближайшем рассмотрении тоже не вполне свободным от ценностей), то вторые, связанные с этикой, нравственными основаниями бытия, ценностными ориентациями человека, группы и общества, не могут существовать без идеологии, а значит, и своего рода социального мифа. Избегая предвзятых оценок идеологических построений, мы можем дать идеологии такое определение: система знаний, позволяющая обществу, группе, классу или человеку ориентироваться в окружающей социальной и природной среде и решать общие задачи социальной регуляции.
В этом определении следует подчеркнуть слово общие, означающее, что идеология имеет дело с пониманием и ориентацией на макроуровне социальных явлений и с долговременными процессами. Попытка использовать идеологические ориентации при решении конкретных и частных проблем может оказаться несостоятельной, так как эти проблемы определяются взаимодействием текущих факторов и практика должна считаться именно с этими факторами. В социологии принято выделять следующие основные функции идеологии: 1. Идеология отвечает на вопрос о смысле общественной и индивидуальной жизни, хотя содержание этого ответа весьма различно в религиозных, националистических, социальных вариантах идейных конструкций. 2. Идеология интегрирует людей в большие движения и коллективы, сглаживая существующие внутри них различия, но вместе с тем она приводит к обособлению этого движения от других. 3. Идеология утверждает и обосновывает общие системы норм и ценностей, способствуя их рационализованному принятию, что одновременно сопровождается размежеванием в идейной сфере между течениями, представляющими интересы разных групп. 4. Идеология санкционирует утвердившуюся в обществе иерархию социальных отношений и власть элиты и одновременно дает средство критики сложившегося положения с целью его реформации или же революционного изменения. 5. Идеология намечает перспективы общественного развития, внедряя в общественное или групповое сознание те цели, на которых концентрируется деятельность общества в целом или отдельных групп, что опять-таки сопровождается борьбой за выбор направления развития. 6. Идеология способствует снижению социальной напряженности, так как дает средство рационализации и выяснения отношений между представителями разных групп, но вместе с тем идеология может содействовать мобилизации радикальных групп на решительные действия во имя своих интересов. Уже из этого перечня мы видим, что независимо от содержания всякой идеологии, сколь настойчиво не держались бы за него сами идеологи, ее роль оказывается относительной, в зависимости от того, в какой социальной и исторической ситуации она оказывается. Нередко победившая идеология, одержавшая верх в конкурентной борьбе и добившаяся реального изменения политического или социального строя, проявляет свою противоречивость, превращается либо в средство лицедейства, прикрывающего реальное положение, либо прямого насилия над противоположной стороной. Хорошо известно, насколько условны буржуазные свободы и официально признанные права граждан, не исключающие реальную дискриминацию против национальных, расовых меньшинств по сравнению со “сто процентными гражданами”, иммигрантов, ущербного положения женщин в профессиональной сфере и т.д. Освободительные движения в колониях привели к ликвидации колониальной системы и достижению независимости, но после этого они нередко вырождаются в преследование сепаратистов, авторитарное правление и вражду с другими странами. Социалистическая идеология в России, провозгласившая свободы, право на землю и власть Советов, привела к гражданской войне, утверждению тоталитарного режима, ликвидировавшего все реальные свободы как различных социальных слоев, так и различных народов государства. Но на новом этапе мы видим, как распад СССР, получивший обоснование в идеологии демократических сил, привел к росту национализма, принимающего подчас радикальные формы, к ослаблению экономических и политических связей на огромном пространстве бывшего Союза. Продолжающаяся борьба различных течений в развитых странах Запада,сохранение повсюду в той или иной степени религиозности, сильные национальные и государственные доктрины в странах Азии, Африки и Латинской Америки, напряженные столкновения националистических, религиозных и социальных идейных течений в нашей стране — все это свидетельствует об устойчивом значении идеологии как фактора регуляции социокультурной и политической жизни общества. Однако существуют большие различия как в типах идеологии, так и в степени их влияния на общественную жизнь. В странах с развитым общественным производством и сложившимися правовыми институтами социальная связь и регуляция обеспечиваются различными экономическими, правовыми, культурными и политическими средствами. Так, менталитет буржуазного общества формируется в значительной степени на основе осмысления процессов товарного производства и движения товаров, а также принятия правовых норм. В обществах, переживающих период становления и развития, положение иное. Здесь еще не сложились прочные экономические связи, слабо оформлены классовые структуры. В большинстве этих стран нация также находится в процессе формирования и национально-государственное единство оказывается неустойчивым. Поэтому идеология — один из важнейших факторов формирования социальных движений и сплочения как отдельных слоев населения, так и нации в целом. В условиях социального и культурного разнообразия и противоречий она служит ориентацией для деятельности. В идейном сознании опускаются важные стороны социальной реальности. Происходит его “канализиро-вание” — снимается поливалентность и неопределенность к устремлениям, порождаемым противоречивой действительностью, придается ясность. Отсекая нежелательные для нее варианты при помощи критики и опровержения, идеология направляет сознание и волю людей в определенное русло. Причем цена такого выбора — снижение значимости тех или иных аспектов действительности. Идеология и массовое сознание.
Функционирование современной идеологии в отсталой социально-культурной среде порождает острую проблему соотношения идеологического и массового сознания. Идея ощутимо опережает социальную практику широких социальных слоев, усугубляя разрыв двух уровней сознания: обыденного (массового) и идеологического. Возникает сложное взаимоотношение между развитой теорией и возможностями массового сознания, культурой общества в целом и его психологией. Идеология служит как бы мостом от традиционных стереотипов сознания к современным формам мышления. Она усиливает в сознании элементы рационализации и выступает как средство перестройки традиционного поведения через обдуманное преодоление сложившейся повседневности. Приспосабливаясь к особенностям массового сознания, идеология может деформироваться и менять свое содержание. Бывает, что она оказывается в плену у тех самых лозунгов, которые сама вырабатывает на практически-утилитарном уровне. Идеология противостоит массовому сознанию только на высокой ступени теоретической зрелости и институциональной оформленности. Идеология в сочетании с партийно-политическими акциями — незаменимое средство воздействия на субъективное состояние масс, на их социальную психологию и поведение, так как именно она может дать концентрированное представление о направлении общественной деятельности, о формах построения общества. Она служит важным инструментом пробуждения и активизации народных масс, может вселить в них чувство гордости и оптимизма в обстановке, когда, казалось бы, трезвый взгляд на вещи порождает разочарование и неверие в свои силы. Благодаря идеологии, массовое сознание оказывается в состоянии определить четкий путь в сложном переплетении различных внутренних и внешних импульсов. Идеология может ориентировать массы в обстановке острых конфликтов, объединять их вокруг ясных и привлекательных идей. Однако ее роль оказывается двойственной и чрезмерная идеологизация общественной жизни чревата пагубным отрывом от действительности и духовной дезориентацией. Художественная культура
Как уже неоднократно упоминалось, именно с художественной культурой зачастую связывают представление о собственно культурной сфере деятельности. И хотя, как мы видели, такое понимание все же недопустимо, так как сильно сужает эту сферу, существуют серьезные причины, способствующие этому представлению. В результате длительных дискуссий по поводу того, что же такое собственно художественная культура, обозначаемая также и категорией “искусство”, выяснилась невозможность свести ее к какой-либо одной функции. Она явно шире, чем “выражение прекрасного”, “познание реального мира”, “отражение мира идеального”, чем “выражение внутреннего мира художника”, “средство общения людей” или “проявление творческого и игрового начала”. Все эти функции действительно присущи художественной культуре, а это означает, что она также отличается тем качеством, которое мы обозначили как полифункциональность
в применении к культуре вообще. Как подчеркивает известный российский культуролог М.С. Каган, которому мы обязаны фундаментальными трудами по теории художественной культуры, эта форма деятельности сопрягает в себе и познавательную, и оценочную, и обозначивающую, и коммуникативную функции. Она отражает реальность и одновременно творит особую искусственную реальность, удваивает жизненный мир, служит воображаемым дополнением, продолжением, а иногда и заменой реальной жизни*. Достижение таких целей оказывается возможным благодаря тому, что искусство использует огромный комплекс образных средств выразительности. В мире художественных средств человек тоже “как бы живет”, но дополнительной, искусственно — и искусно — сотворенной жизнью. В отличие от религии эта сотво-ренность принадлежит не Богу или космическому Закону, а художнику, мастеру, деятелю культуры, которые в остальном также являются членами общества и с которыми другие люди могут иметь тот или иной контакт. Создавая мир “вторичной реальности”, искусство становится для человека источником жизненного опыта, специально организованного, продуманного и оцененного с точки зрения подлинных смыслов и ценностей. Поэтому в структуре духовных отношений оно осуществляет важные функции формирования характера, внедрения норм и ценностей, смыслов и знаний, необходимых для полноценной жизни общества. Как к влиятельному средству духовного воздействия к искусству обращаются и остальные средства социальной регуляции: и мифология, и религия, и политика, и идеология не могут обойтись без тех средств выразительности и убеждения, которыми располагает искусство. И даже в военном деле, как известно, необходимы художественные средства — символика, музыка и военная литература — для поддержания духа войска. * См.: Каган М.С. Искусство //Философский энциклопедический словарь.- М., 1983.- С. 222-223. Тема “Искусство и обществом
или, иначе, ^Художник и обществом
на протяжении веков была сюжетом самых ожесточенных идейных споров. Может ли общество через какие-то свои институты определять содержание искусства и принципы его институционального устроения? Зависит ли художник от общества? Какой строй оказывается более благоприятным для расцвета культуры и для того, чтобы великие мастера получали возможность жить и творить? Сопоставление нередко проводится между художественной культурой демократической Англии XVII— XVIII вв. и художественными достижениями абсолютистских монархий остальной Европы — папского Рима или мелких деспотических княжеств в Германии того же периода. И сравнение оказывается не в пользу первой. Искусство великих восточных цивилизаций большей частью проявляло себя в полной степени в периоды правления авторитарных властителей, добивавшихся создания сильных государств. Нельзя не увидеть в этом факте свидетельства значительной независимости искусства от политической сферы, его обусловленность общей духовной динамикой. Сами художники, как известно, нередко провозглашали свою безусловную независимость от общества в любом его проявлении. В этом можно убедиться, например, из мемуаров знаменитого итальянского мастера Б.Челлини, настаивавшего, что не только творчество, но и сама жизнь художника не подчиняются какому-либо закону. Более соразмерную формулу мы находим у Пушкина, который постоянно подчеркивал различие между обыденной жизнью художника, в которую он может быть погружен, как и остальные “ничтожные дети мира”, и состояниями творческого вдохновения, в которых он подвержен зову “божественного глагола” и не подвержен суду “черни”. Повинуясь внутреннему зову, а не социальному заказу, поэт испытывает чувство удовлетворения от своего произведения либо же он сам себя осудит и отвергнет результаты своего творчества. Повинуясь такому внутреннему импульсу, Н.Гоголь сжигает рукопись второго тома “Мертвых душ” и создает покаянную исповедь “Избранные места из переписки с друзьями”. Яркое подтверждение этой мысли мы найдем и в творчестве и судьбе немалого числа выдающихся деятелей культуры советского периода. Их личная неустроенность, тяжелые условия существования, репрессии и угроза гибели не останавливали творческого порыва, пробивавшегося “из-под глыб”. В художественной жизни Западной Европы на протяжении всего XIX и начала XX
в. появление новых стилей в искусстве и литературе зачастую сопровождалось общественными скандалами, бурным негодованием со стороны части публики и влиятельной критики, отторжением со стороны уже признанных художественных академий. “Отказники” вынуждены были искать другие пути демонстрации своих произведений. Лишь постепенно устранялись барьеры для нового искусства и новой литературы. Полную свободу творчеству открывал только рынок, однако ценой жесткого подчинения всего комплекса духовного производства коммерческим принципам. Место художественных академий и жюри заняли дилеры и меценаты. Тем не менее в последние десятилетия в структуре художественной жизни развитых стран Запада произошли радикальные сдвиги. Уже в начале века возникает авангард,
принципиально противостоящий самой идее признания обществом, настаивающий на своем вызове всему социально санкционированному. Многие манифесты этого разнородного направления открыто провозглашали идею противостояния обществу. Недолгое сопротивление было сломлено новой критикой, носившей характер апологии антиобщественного искусства. В дальнейшем, особенно после второй мировой войны, авангард становится официально признанным направлением в искусстве, ревностно поощряемым современными структурами большого бизнеса и даже консервативными правительствами. Резко меняют свои позиции издательства, художественные выставки и музеи. Содержание этих процессов заслуживает более внимательного рассмотрения,что мы и сделаем при анализе культуры постиндустриального общества (см.
гл. XVI). Наука
Принято под наукой понимать прежде всего сферу человеческой деятельности, в которой вырабатываются и теоретически систематизируются объективные знания о действительности*. Однако этот вопрос решается не так просто. Со своей стороны, как астрологи, так и представители любой религии полагают, что они также владеют подлинным знанием об объективном мире. Как мы уже видели, длительный период истории человечество располагало в основном лишь предположительными знаниями о мире — через магию, мифологию и религию, полагаясь на них при принятии значимых решений. Лишь к Новому времени статус науки становится настолько признанным, что по сравнению с научным знанием другие формы перестают считаться истинными. Однако это происходит далеко не во всех сферах, и хорошо известно, что религия располагает своей истинностью, что делает ее столь устойчивой и распространенной формой регуляции. Длительное время отличительную особенность собственно научного знания видели в его согласованности с фактами, наблюдениями или экспериментальными данными. Предполагалось, что сначала ученые собирают факты и описывают их, а затем на их основе формируют научные положения и теории, которые, в свою очередь, проверяются на фактах. Однако долгое время, казалось бы, бесспорные факты подтверждали астрологические наблюдения и теорию Птолемея. То же можно сказать об алхимии или “уфологии” (“науке о неопознанных летающих объектах”), о “ведьмологии” и т.д. Важным отличием науки является стремление к выработке специализированного понятийного языка,в максимальной степени фиксирующего свойства объектов изучения, воспринимаемые как независимые от субъекта. Наука в высокой степени представляет собой отделение субъекта от объекта и лишение этого объекта * См.
статью “Наука”: Философский энциклопедический словарь.— М., 1983. какого-либо ценностного значения для “наблюдателя”. Конечно,это потребовало от науки создания обширного понятийного инструментария, фиксирующего смысловую специфику каждой конкретной научной дисциплины. Глава VI. ФУНКЦИИ КУЛЬТУРЫ
Основные темы.
Полифункциональность культуры.
Духовное производство как совокупность функций, необходимых для регуляции общества и деятельности человека. Достаточно ли видеть в культуре преимущественно творческую и гуманистическую функции? Классификация функций культуры в соответствии со структурой духовного производства. Функция производства новых норм, ценностей, значений и знаний и духовное творчество.
Проблемы духовного творчества. Историческая эволюция производства значений и знаний: от гадательных способов к научным системам. Роль практического опыта, художественного творчества и науки во введении инноваций. Индустрия знаний и информации в современном мире. Социальные условия принятия инноваций. Функция накопления, хранения и передачи норм, ценностей, значений, знаний.
Культура как память о прошлом, как “хранитель времени”. Культурная организация памяти и отсчета времени: циклы повторений, календарь, праздники и памятные дни. Избирательность культурной памяти. Принципы сохранения и утраты элементов прошлого. М.Элиаде об избирательности коллективной памяти. Категория “культурное наследие” как обозначение всего совокупного достояния конкретного общества (или всего человечества). Средства накопления и хранения прошлого опыта. Естественная память индивидов, коллективная память. Язык как средство коллективной памяти. Роль текста, письменности, книгопечатания, искусства в сохранении прошлого опыта. Организация хранения культурного опыта в религиозном обществе. Догматизация как средство упорядочивания и защиты комплекса сакральных смыслов и знаний. Функциональное разделение способов хранения элементов культуры в светской культуре, функциональное противоречие между выработкой инноваций и сохранением накопленного достояния. Новые информационные технологии и достижения в сфере накопления, хранения и обработки данных. Воспроизводство духовного процесса. Преемственность и традиция. Расширенное и терминологически корректное употребление слова “традиция”. Традиция как повторение прошлых образцов, противопоставленное изменениям. Традиционные культуры как сфера этнографии. Культура авторская, фиксирующая изменения в составе духовной жизни. Проблема соотношения традиций и современности. Принцип самобытности культур, выражающий их определенность и устойчивость и входе изменений. Научный статус термина “самобытность” (“идентичность”) и его использование в современной культурологии. Функция целеполагания, специализированная и обыденная культура
и разделение труда. Типы специализированных культур. Религиозное спасение как превращение ценности в цель человеческой деятельности. Светские типы специализации культуры. Рациональное целеполагание и программирование деятельности. Разделение труда и профессионализация деятельности в механизме культуры. Научное целеполагание. Коммуникативная функция
и взаимодействие между индивидами или между общностями. Роль культуры в дифференциации и интеграции общества, в поддержании единства группы и общества или в разделении обществ по различительным признакам. Язык как важнейший и системный носитель коммуникативной функции. Новейшие коммуникативные средства и формирование постиндустриального общества. Концепция Г.Маклуэна о роли коммуникативных технологий в истории культуры. Типы коммуникации: традиционная, функционально-ролевая, массовая. Социализирующая функция культуры.
Статусное значение культурных норм в различной социальной среде. Статусное присвоение культуры в условиях массового производства. Мода и престижное потребление как символ статуса. Статусная символика в субкультурах: гендерная, молодежная, профессиональная, криминальная и пр. Компенсаторная функция,
обеспечивающая различные формы духовной и психологической разрядки и отвлечения от реальных трудностей и отдыха от жизненных проблем. Культура и формы рекреации. Игровая функция культуры.
Природа и значение игры как функции культуры и явления культуры. Принципы игрового поведения: наличие правил, обособленность во времени и пространстве от остальной деятельности. Развлекательные, состязательные, священные варианты игры. Игра и праздничное действие. Праздник в жизни общества. Й.Хей-зинга о роли игры в жизни общества. Функция — дисфункция — латентная (скрытая) функция,
Функциональный плюрализм как возможная характеристика одного и того же культурного явления. Расхождение между субъективной мотивацией и реальной функцией действия. Диалектика функциональности и дисфункционально-сти. Функциональность и дисфункциональность как возможные характеристики одного и того же явления. Проявления дисфункциональности в различных сферах культуры. Латентные функции в культурных процессах как предмет социологического анализа. Полифункциональность культуры
В предшествующей главе мы выяснили содержание культуры как системы, состав присущих ей элементов. Теперь рассмотрим функции, которые культура независимо от своего содержательного разнообразия выполняет во всяком обществе. Если в процессе духовного производства формируются те или иные нормы, ценности и знания, то какую роль они играют в обществе? Культура — важный фактор регуляции хозяйственной деятельности, социальных отношений и политики, хотя она отнюдь не растворяется в этих сферах деятельности. Необходимо аналитически подходить к этим сферам, чтобы выявлять их духовный смысл и те соц-иокультурные факторы, без
которых ни экономика, ни политика не могут полноценно функционировать. Переход от одного хозяйственного уклада к другому (например, от отгонного скотоводства к равнинному земледелию) или от одного социально-экономического строя к другому (от феодализма в его разных вариантах к капитализму) осуществляется через взаимодействие совокупности факторов, в которых культура составляет непременную составную часть, способствующую или препятствующую, стимулирующую или же блокирующую действие других компонентов социальной регуляции. Характерно, что проблематика различных функций культуры разрабатывалась разными учеными, сосредоточившими свое концептуальное внимание на тех или иных сторонах духовной системы. Если обратиться к истории социологии, то М.Вебер, например, выявлял прежде всего нормативно-ценностную связь — позитивную или негативную — религиозно-культурных факторов с хозяйственной деятельностью. Иной подход развивал Э.Дюркгейм, рассматривавший прежде всего место культуры в интеграции общества и разделении труда. Социализирующие факторы культуры подверг основательному изучению Э.Кассирер. Классическая работа по игровым функциям культуры принадлежит Й.Хейзинге. Конечно, можно выделить определенные функции культуры в соотнесении с теми компонентами, которые мы выделили в предшествующей главе: а) поддержание преемственности (традиции); б) нормативизация; в) оценочная функция; г) целеполагающая; д) познавательная и е) смыслообразование (обозначивающая). Однако следует учитывать, что каждый элемент и компонент культуры, как мы увидим, может выполнять разные функции, а вместе с тем далеко не все важные функции вошли в это перечисление. В структуре духовного производства следует выделить такие основные функции: а) производство новых знаний, норм, ценностей, ориентации и значений; б) накопление, хранение и распространение (трансляция) знаний, норм, ценностей и значений; в) воспроизводство духовного процесса через поддержание его преемственности; г) коммуникативная функция, обеспечивающая знаковое взаимодействие между субъектами деятельности, их дифференциацию и единство; д) социализация общества через создание структуры отношений, опосредованных культурными компонентами; е) как дополнительная форма социализации выделяется рекреативная, или игровая, культура, действующая в отведенной для нее сфере. Функция производства новых смыслов, норм, ценностей, знаний и духовное творчество
Во всяком человеческом обществе создаются сложные многоуровневые системы, специально предназначенные для выработки общих и конкретных знаний, представлений о мире и самом человеке, а также ориентации и целей не только повседневного поведения, но и рассчитанных на отдаленные перспективы. Еще на заре истории в рамках мифологии, магии и гадательных систем общество вырабатывало некоторые механизмы упорядочивания знаний, представлений и целей, значительную степень вариативности, которая помогала человеку адаптироваться к окружающей обстановке. Хорошо известно, что, вопреки всем позднейшим изощренным специальным “онаученным” формам выработки и переработки знаний и ориентации, индивиды, социальные группы и общества обращаются к мифо-поэтическим, мистическим и гадательным системам, которые удовлетворяют некоторые субъективные потребности в повседневных ориентациях, необходимых в ситуационных сплетениях, не поддающихся сколько-нибудь эффективному анализу соотношения причин-следствий. Конечно, более развитую систему выработки общих и конкретных знаний и ориентации создает религия, содержащая обширный комплекс объяснений, норм и мотиваций, отвечающих огромному объему вариативности человеческой жизнедеятельности. Но хорошо известно, что содержащийся в религиозных системах комплекс знаний и ценностей слишком обременен необходимостью поддержания постоянства поведения и единства общества, что и сковывает его реформаторские потенции. Поэтому уже на ранних этапах наряду с религией выработку новых знаний и ориентации берет на себя светская культура в ее разнообразных проявлениях: искусство и литература, философия и наука. С одной стороны, в этих формах духовного производства имеется свое “наследие”, устоявшиеся результаты, признанные знания и ценности. Вместе с тем их важнейшей характеристикой светской культуры стала устремленность на новаторство, открытие новых горизонтов в познании, типов ориентации и способов жизнеустройства. В рамках художественной культуры и науки вырабатываются собственные специфические способы как поддержания преемственности (традиция, школы, преемственности, авторитеты, “классикам), так и выработки инноваций (открытия, эксперименты, стили, авторское творчество). И конечно, в рамках каждой конкретной научной дисциплины и каждого вида и жанра художественной культуры создаются и выверяются средства символизации и обозначений значений, определяются новизна и перспективность открытий. В науке, например, это делается через систему публикаций, защиты диссертаций, признание авторитетов, премии и т.д. Сфера творчества в высокой степени зависит от субъективных факторов: таланта, состояния художника, его личностных ориентации. Поэтому мы многое почерпнем для понимания творческого процесса из тех средств, которые создаются в рамках гуманитарного знания. Популярность серии “Жизнь замечательных людей”, мемуаров свидетельствует о том, насколько велик в обществе интерес к тем внутренним процессам и внешним обстоятельствам, в которых протекали их жизнь и творчество. Кроме внутреннего мира художника есть еще и социальное окружение. Хорошо известно, насколько серьезными были расхождения между обществом и художником, между “поэтом и чернью”, насколько велик был соблазн, превращавшийся иногда в вынужденную необходимость уйти от мира официальности в уединение для свободного творчества. Примерами такого уединения могут быть бегство молодого Гете в Италию, где он создал “Римские элегии”, болдинская осень Пушкина, жизнь в лесу Р.Эмерсона, уход Н.К.Рериха в долину Кулу, бегство Гогена на Таити и т.д. История культуры изобилует такого рода событиями в творческих биографиях, свидетельствами слабой приспособленности социокультурной структуры того или иного общества к надежному поддержанию творчества и высокой духовной деятельности. Творчество зачастую оказывается в сложном соотношении с общественным признанием. Тем не менее в каждом обществе существуют институты, обеспечивающие функционирование культуры (см. гл. X). В нашу эпоху развитие общества находится в прямой зависимости от производства знаний, которое превращается в особую разновидность индустрии. Новые отрасли труда, такие, как химия, автоматика, электроника, базируются в первую очередь на знаниях, а не на производственном опыте, игравшем первостепенную роль в старых отраслях. Индустрия знаний,
производящая и потребляющая информацию, а не товары и услуги, охватывает в наиболее развитых индустриальных странах огромную часть национального производства. Так, в США в 1986 г. информационная сфера так или иначе охватывала 63% всех работающих. В 60—70-х гг. объем научной информации удваивался каждые 5—7 лет, в 80-х — каждые 20 месяцев, а с начала 90-х гг. этот ритм стал ежегодным. Информационный взрыв оказывает глубокое воздействие на функционирование всего общества. (Более подробно его характеристики будут рассмотрены в гл. XVI.) Ситуация информационного взрыва требует радикальных изменений в способах хранения, систематизации и накапливания информации. Эти изменения вызывают преобразование всей системы образования, библиотечного дела, системы массовых коммуникаций и организации науки. Функция накопления, хранения и передачи норм, ценностей, значений и знаний
Благодаря культуре осуществляется передача социального опыта как от одного поколения к другому, входящему в жизнь, так и в синхронном разрезе внутри общества, между странами и народами. Культура сохраняет социальный опыт поколений в понятиях и словах, математических символах, формулах науки, своеобразных языках искусства, которые рассказывают о человеке, его творческих силах и возможностях. В этом смысле культура “память” общества, кладовая накоп ленного им опыта, хранительница времени, упорядочивающего этот опыт. ' Если измерение времени — по часам и календарям — отвечает необходимости установления “единого времени” в данном обществе, да и во всем мире, то праздники, юбилеи и памятные даты — семейные, групповые, локальные, национальные, религиозные и интернациональные — большей частью возвращают нас к тому событию в прошлом, которое имеет значение для данной общности и память о котором поддерживает устойчиво признание какой-то части опыта. Временное измерение культуры относится как к прошлому, так и к будущему, что проявляется в перспективных ориентациях, планировании действия, нововведениях и открытиях, выводящих общество на новые рубежи. Казалось бы, культура тем эффективнее будет обслуживать общество, чем больше накопленный ею объем информации, правильно отражающий ее собственные черты и черты внешнего мира, чем меньше утраты и чем свободнее доступ к этой информации. Но память всякой культуры избирательна. В ней сохраняются лишь значительные события, придающие смысл истории данного общества. Тема утраты прошлого, потери коллективной и индивидуальной памяти часто встречается в искусстве. Сознательное искажение истории, превращение ее в политику, опрокинутую в прошлое, характерны для общества, изображенного английским писателем Дж.Оруэллом в романе-памфлете “1984”. В этом обществе подлинные исторические документы давно уничтожены. Люди, составляющие огромный штат так называемого “Министерства правды”, заняты переписыванием всей ранее выпущенной печатной продукции с целью приспособить ее к официальным установкам и авторитетам. В этой художественной гиперболе выявлены механизмы, к которым прибегали тоталитарные режимы. Более простой способ манипуляции с родовым сознанием человека обрисован в романе Ч.Айтматова “И дольше века длится день”, в котором посредством некоторой “пластической операции” с черепом похищенного юноши из его сознания изглаживается память о прошлом и он остается покорным рабом — “манкуртом” — своих хозяев. Однако социологический анализ социальной “памяти” выявит иную, более динамичную картину. В сознании как индивида, так и группы или общества в целом происходит постоянное приобретение и накопление новых знаний наряду с частичным забвением прежних. И если изучение характера этих процессов в индивидуальном сознании — сфера психологии, то культурологический анализ, развернутый в ином измерении, покажет действие механизмов памяти и забывания в общественном сознании. Как показал, например, известный этнограф и историк культуры М.Элиаде, далеко не все сохраняется длительное время в памяти коллектива или общества любого масштаба и отнюдь не в подлинном и постоянном виде. Динамика памяти поддерживает знание о значимых событиях, поучительном опыте, оценка которого производится с теми задачами и принципами, которые должно решить и поддержать общество для своего выживания, самосохранения, повышения степени сопротивляемости трудным обстоятельствам и напастям извне или изнутри. Из памяти “изымаются” (или же подвергаются ослаблению) деструктивные свидетельства, подрывающие сплоченность и стойкость коллектива. Впрочем, идейная операция может носить характер “предания суду истории” деятеля или института, “виновного” в невзгодах и потрясениях, обрушившихся на народ. В качестве средства хранения и накопления информации выступают естественная память индивида, коллективная память, запечатленная в языке и духовной культуре, символические и вещественные средства сохранения информации: тексты, книги, изобразительные средства, в том числе памятники, архитектурные сооружения, новейшие средства записи текстов, изображений, знаков. Во всех случаях сохранение памяти требует поддержания знаковых систем, определенного метода упорядочивания, организации информации по ее ценности и содержанию. Наиболее распространенной знаковой системой до сих пор все-таки служит разговорный язык, а методами организации — устное предание, мифология, письменность, канон, комментарии, логически и семантически разработанные системы знания, создаваемые различными науками. В примитивных обществах основными механизмами культурной преемственности служили естественная память, прямое подражание и устная речь. Однако естественная память — механизм ненадежный. Общезначимая информация растворяется в живом коллективном опыте и облекается в метафорические формы. Необходимость борьбы с рассеиванием информации заставляла охранять целостность и неизменность коллективных знаний и верований, ограничивать нововведения. Это мешало рекомбинации знания, перестройке представлений о действительности. Кроме того, в силу ненадежности передачи знаний часть их безвозвратно утрачивалась, несмотря на огромный объем памяти “старейших-мудрейших” . Постоянная угроза рассеивания информации, относящейся как к жизненно важным средствам социальной регуляции, так и к познанию мира, вызвала к жизни обширные мифо-поэтические комплексы, фольклорное наследие, хранившееся в живой памяти сказителей и старейшин. Неподвижность этого культурного комплекса рассматривалась как гарант устойчивости и выживания первичного коллектива (род, племя, семья). Длительное время письменная культура хранила лишь наиболее важные знания и смыслы, имевшие сакральный статус. Но и их поддержание требовало огромных усилий, времени, средств, специальных кадров — священников. Религиозные догматы способствовали закреплению информации, относящейся к функционированию социальных систем организма, удержанию основных мировоззренческих категорий. Догматы претендовали на универсальность и освящались высшими авторитетами. Догма господствовала над живым опытом, существенные результаты которого не находили себе места в социальной памяти. Изменение догматов было медленным делом, которое затруднялось еще и сопротивлением хранителей “священных заветов”. Чем сложнее и разветвленнее становилась деятельность общества и чем больше накапливалось информации, тем чаще догматический способ ее систематизации вступал в противоречие с задачей выработки новых знаний. По мере вызревания отдельных сторон общественных отношений и специализации видов деятельности складывался новый, научно-рациональный способ расчленения и синтеза фактов действительности и их закрепления в осмысленные, логически стройные системы. Специфические разделы знаний выделялись в соответствии как с характером предмета, так и с его социальной значимостью. Рациональное расчленение информации дало толчок развитию исторического, этического, естественнонаучного, практически-политического и других видов знания. Высшая форма социального управления информацией и ее передачи состоит в том, что задается не готовый образец для подражания и не команда для реализации, а расчлененная программа, рассчитанная на творческое восприятие. Индивидуальное сознание воспроизводит требования системы и выбирает вариант их реализации. Индивидуальные новшества, творческое поведение оказываются не только допустимыми, но и необходимыми для успешного функционирования системы в целом. Рационально-научный способ передачи знания адресован не пассивному исполнителю, а активной, деятельной личности, осознающей свою социальную ответственность. За последние десятилетия происходил ускоренный процесс радикальной смены системы накоплений и хранения знаний, что породило информационную революцию,
создавшую предпосылки для становления постиндустриального общества. Достижения микрокомпьютерной технологии позволили за 30 лет закодировать в электронные программы значительную часть того научного задела и информации, которую накопило человечество за предшествующие века своего существования. Формализация методов обработки данных и оперирования знаниями позволила не только ускорить технологические и управленческие процессы, освободить значительную часть работников от рутинных трудовых процессов, но и преобразить само производство знаний, создать “индустрию знаний”, а на ее основе технику с элементами “искусственного интеллекта”, “думающие машины”. Воспроизводство духовного процесса. Преемственность и традиция.
Как мы видели, все компоненты культуры — ценности, знания, нормы и обычаи — в той или иной степени несут в себе функцию преемственности, осуществляя связь текущей деятельности и поведения с предшествующими образцами. В научной литературе принято называть традицией
этот механизм воспроизводства культурной деятельности (а также и социальных или политических институтов), при котором эта деятельность повторяет прошлые образцы и признается нормативной в силу их наличия в прошлом. Зачастую можно также встретить и распространение термина “традиции” на сами нормы и социальные установления, которые таким образом воспроизводятся (национальные, религиозные и прочие традиции). Именно многократное повторение становится при этом критерием адекватности действия, в котором обычно не осознаются целесообразность и функциональность такого действия. Всякое новшество в механизме традиции рассматривается как вредное отклонение и устраняется. Естественно, что такого рода механизм преемственности оказывается адекватным лишь в относительно простых, изолированных и стабильных социокультур-ных структурах, где рационально-практические и ценностные критерии еще не обособились от общей сферы культурной регуляции. Поэтому термин “традиционная культура” широко применяется прежде всего в этнографии, имеющей дело с такого рода простыми и изолированными структурами и средами. Такая культура имеет безавторское происхождение, воспринимается как искони существующая и передается путем устной и невербальной коммуникации. Изменения в такой культуре происходят медленно и постепенно и не фиксируются этническим коллективным сознанием. Культурной традиции противостоит культура авторская,
профессиональная, хотя и в ней широко используются те образцы значений и стиль, которые присущи данной среде. Поэтому получают смысл и термины “национальные традиции” или “религиозные традиции”, которые, во-первых, отражают сложившуюся специфику духовной жизни, а во-вторых, обеспечивают устойчивость каких-то сфер духовной регуляции. Так, во многих обществах важной основой духовной устойчивости выступает религия, утверждаемая религиозным институтом, или классическая культура, утверждаемая религиозным институтом, или классическая культура, утверждаемая системой образования. Однако всякое достаточно сложное общество уже не может жить только в традиции, которая уступает свое место культуре регулируемой, “сотворенной”, имеющей авторское происхождение и фиксируемой во времени. В культурах такого уровня также большое значение имеет поддержание преемственности — в символике, исторической памяти, в мифах и легендах, текстах и образах, восходящих к далекому или недавнему прошлому. Однако в обществах такого типа традиции лишь дополняют систему других — идеологических, рационально-практических или политико-правовых средств поддержания общественной структуры. Но главное для традиции заключается в том, что она подлежит соответствующей интерпретации, за ее “присвоение” борются различные движения, группы и партии. К ней обращаются преимущественно те силы, которые стремятся сохранить существующие порядки и устойчивость общества, противостоять деструктивным внешним воздействиям и т.п. Поэтому не вполне корректно с социологической точки зрения определять как возвращение к традиции такие процессы, в которых происходит оживление более ранних или инородных вариантов культуры. В этих случаях имеет место скорее “возрождение”, “реставрация”, “оживление” или “ревайвал” элементов культуры, сохранившихся в духовном достоянии данного общества. На протяжении 60—70-х гг. проблема соотношения традиций и современности стала предметом многих исследований и научных дискуссий. В обсуждении этой проблематики многие исследователи стремились вы явить характер модернизации тех незападных стран, которые отстали в своем развитии и проходили сложный и мучительный путь развития. В рамках такого соотношения традиция стала воплощать все отсталое, несовершенное, подлежавшее либо изживанию, либо отстранению во второстепенные сферы социальной регуляции. При таком подходе все незападные культуры в той или иной степени рассматривались как традиционные, поскольку в них еще не работают механизмы современной регуляции, а в большой степени сказывается привязанность к своему прошлому. В марксистском направлении история представала в “снятом” виде. Обусловленность социальных отношений наличными производительными силами приводила к тому, что время отодвигалось в прошлое и подлежало изживанию в новой формации. Революции были призваны “покончить со старым строем” и коренным образом преобразовать общество как в социальном плане, так и всю его надстройку. В историческом подходе идеи, представления и нормы рассматривались как “определяемые конкретными условиями своего времени”, за рамками которого они становились досадными пережитками. В сущности, это приводило к устранению прошлого как значимого начала культуры. Как остальная надстройка, она должна быть приведена в соответствие с новыми социальными отношениями и лишь временно сохранялась в виде традиции. Однако потребность общества в устойчивых, прием-лимых и духовно оправданных принципах жизнедеятельности не может быть удовлетворена официально создаваемыми государством новыми формами культуры, обрядами или нормами, которые неизбежно принимают сильно идеологизированный характер и вызывают отторжение у части общества. Это и привело к дискредитации многих элементов советской культуры в ходе перестройки. Подобное пренебрежительное отношение к прошлому в сильной степени сказывалось и в позитивистской социологии, в тех ее наиболее распространенных направлениях, которые были функционально связаны с распространением тенденций глобальной модернизации капиталистического типа. Для этой социологии, изучавшей социальные явления с точки зрения их объективности и органической целостности, прошлое, как и будущее,— “то, чего нет”, и поэтому может быть оставлено за умозрительной философией. Однако на протяжении 70-х гг. как в западной социологии, так и в общественной мысли стран Азии, Африки и Латинской Америки такой подход стал подвергаться критике и пересмотру. Традиционность в действительности предстала как какая-то форма стабильности и порядка, обеспечивающая выживание огромных масс населения,— в противовес тому разладу, деформации и ломке, которые вели к тяжким бедствиям для огромных социальных групп. Оказалось еще, что ни одна страна не в состоянии настолько адаптироваться к “современным” моделям, чтобы утратить свой облик — и не только во второстепенных, декоративных и локальных элементах культуры или социальных отношениях, но и в основных, определяющих принципах общественного бытия. В результате таких дискуссий и анализа действительности содержание перегруженного понятия “традиция” было распределено между другими, более адекватными понятиями: самобытность, специфика, культурное наследие, культурное ядро, эндогенность. Ведущее и наиболее распространенное понятие “самобытность” используется прежде всего для обозначения определенности общества, вытекающей из общности и своеобразия его культурных характеристик и исторического опыта. Этот русский термин более полно передает те оттенки, которые вкладываются в требуемое понятие, чем его английский или французский коррелят — “идентичность” (identity). До недавнего времени употреблялся еще менее адекватный термин “личность” (personality). Трудность для западноевропейской терминологии состояла уже в том, что “идентичность” и “личность” были заимствованы из социальной психологии, где они успешно применялись для определения внутренней определенности и самосознания личности, а также этических, религиозных, социальных, половых, возрастных и профессиональных слоев и групп. Эта определенность со храняется во всех изменениях данных групп и в их ролевых отношениях. Перенос этого понятия на культурные феномены национального уровня вызвал немало проблем, связанных с соотношением действительных культурных характеристик и их осознания. Понятие “самобытность” встало в один ряд с политическими понятиями “независимость” и “суверенитет”. На всемирной конференции ЮНЕСКО по культурной политике, состоявшейся в Мехико в 1982 г., культурная “самобытность” была названа одной из важнейших проблем нашего времени. Таким образом была подчеркнута как самостоятельность этого понятия, так и то, что оно с успехом отражает специфику общественного развития, не только преемственность, обеспечивающую связь прошлого с настоящим, но и ориентированность на будущее, что призвано обеспечить соединение человека и народа с ценностями своей цивилизации. В материалах ЮНЕСКО “самобытность” раскрывается как “жизненное ядро культуры”, тот динамический принцип, через который общество, опираясь на свое прошлое, черпая силы в своих внутренних возможностях и осваивая внешние достижения, отвечающие его потребностям, осуществляет постоянный процесс самостоятельного развития. Недостаток приведенных определений понятия “самобытность” в том, что в них так тесно переплетаются объективные и субъективные аспекты, что определить их соотношение представляется невозможным. Нередко в эти определения вкладывается прямо экзистенциальный смысл, который должен выразить сущностные характеристики бытия, но который с трудом поддается аналитическому определению, необходимому для социальной теории. Другой важный смысловой компонент, возникший из распада перегруженного понятия “традиция”, заключается в выражении тех отличий,
которые делают азиатские и африканские общества непохожими на западные образцы, т. е. их специфики.
Дать теоретическое определение понятия “специфика” достаточно нелегко. Содержание этого понятия вполне очевидно на уровне описания локальных норм, обычаев, ценностей и форм поведения, речь идет прежде всего о конкретной специфике в этническом варианте. При обобщенном же подходе возникали достаточно условные типы национального характера или же религиозного поведения, которые оказываются спорными или условными из-за многообразия культуры каждого развитого общества. Функция целеполагания и специализированная культура
Следуя той классификации компонентов деятельности, которую дал еще Т.Парсонс, мы должны выделить и функцию целеполагания, присущую как культуре, так и политической системе. Именно в ценностной и смысловой сферах культуры фиксируются цели, перспективы и проекты человеческой деятельности. Эти цели могут формироваться на самом разном уровне — от обыденных жизненных задач до высших целей религиозного спасения и служения обществу и человечеству. Однако для социальной культурологии большое значение имеет выяснение связи целеполагания с той системой разделения труда, которая, как показали К.Маркс и Э.Дюрк-гейм, является важнейшей основой жизнедеятельности общества. Необходимым условием всякого эффективного разделения труда является специализация, включающая в себя не только практическое умение осуществить ту или иную полезную деятельность, но и внутреннюю установку на достижение цели, признаваемой как полезная, значимая, необходимая. Достижение цели во всех сферах деятельности требует длительной сосредоточенности, накапливания знаний и умений, использования этих накоплений на практике. В религиозно регулируемых культурах важным механизмом целеполагания служит система религиозного спасения. Она оказывает воздействие на всю систему жизненного поведения индивидов, обеспечивая концентрацию усилий на достижение тех высших целей, которые санкционируются как наиболее достойные и правильные с точки зрения данной религиозной системы. Конечно, в религии эти цели формулируются именно как ценности (моральное совершенствование, выполнение долга, соблюдение заповедей, любовь к Богу и т.д.). Но в повседневной жизни индивид должен преодолевать многие препятствия, искушения и соблазны, чтобы приблизиться к заветной цели. В рамках одной и той же религии утверждаются разные типы спасения, хотя большей частью эти типы приведены в определенную систему, создающую иерархию путей спасения и не допускающую таких расхождений, которые могли бы подорвать целостность религиозной общности. Это означает, что степень специализации в религиозной системе неизбежно ограничивалась потребностями поддержания интеграции (см. гл. XI). Степень разнообразия целей, принятых в данной культуре, находится в тесной связи с дифференциацией общества. В европейской культуре еще в средние века сформировалось устойчивое разделение сфер социо-культурной регуляции: Двор, Церковь и Город. Хотя между этими частями шло постоянное соперничество, приводившее к изнурительным столкновениям, самостоятельность каждой сферы придала значительный импульс развитию общественной жизни. Важным средством поддержания многообразия в единстве стало разграничение сфер и каналов распространения специальных знаний и тех ценностей и норм, которые предназначались для всеобщего пользования. Это в еще большей степени относится к светской культуре, которая на всем протяжении существования тех обществ, где отсутствовало всеобщее образование, неизбежно была ограничена в своем распространении. Упадок религиозной веры и секуляризация общества приводили к тому, что целеполагание все более перемещалось в светскую сферу, что сопровождалось выработкой дифференцированных специальных типов деятельности, направленных на достижение конкретных “посюсторонних” целей. Как светская культура, так и религиозная гетеро-доксия, обеспечивавшая варианты спасения, не предназначенные для всех, создавали специальные способы отбора последователей и передачи им особых знаний и традиций творчества. Требовались многие годы обучения и посвящения для того, чтобы ученик в полной мере мог приобщиться к мудрости своего наставника. Такая система оказывалась достаточно эффективной, чтобы обеспечить функционирование как общенормативных, так и специальных знаний и ориентации. Знание публичное и тайное, явное и скрытое, навязываемое и упрятанное распределялось по соответствующим сферам. Публичное знание избавлялось от необходимости давать ответы на вопросы, порождавшиеся критическим мышлением, и могло поддерживать свой синтез с верой. Но одновременно это давало возможность выжить инакомыслию, развиваться различным видам литературы и искусства, наукам, философии. Но уже развитый сельский труд, ремесленная деятельность, городские условия создавали потребность в высокой специализации функций, что достигалось в значительной степени на основе наследственного закрепления профессий и места в жизни. Цеховая организация ремесел и торговли в Европе в значительной степени складывалась как институт, обеспечивающий высокую степень специализации деятельности через включение всего комплекса экономических, социальных и культурных средств. Зафиксированное во всех языках слово “мастера (или его эквиваленты) свидетельствует о том высоком значении, которое придается в культуре умению добиваться успеха в своем деле. В индустриальном обществе размах специализации резко возрос, что и привело к формированию многих вторичных профессиональных и социальных субкультур. По существу, именно всестороняя разработка специализированных вариантов культуры, обеспечивающих успешное выполнение различных задач в каждой сфере деятельности, обеспечивает устойчивое развитие современного общества. Напротив, ослабление или утрата такой культуры, происходящая в условиях войны, стихийных бедствий, миграции населения, может привести к упадку не только хозяйственной деятельности, но и общественной жизни. В структуре культуры принято выделять также обыденную культуру, включенную в повседневное существование людей, в котором не придается особого зна чения высокой и специализированной культуре. Вот такое ироническое описание дают ей в “Золотом теленке” И.Ильф и Е.Петров: “Параллельно большому миру, в котором живут большие люди и большие вещи, существует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами. В большом мире изобретен дизель-мотор, написаны “Мертвые души”, построена Днепровская гидростанция и совершен перелет вокруг света. В маленьком мире изобретен кричащий пузырь “уйди-уйди”, написана песенка “Кирпичики” и построены брюки системы “полпред”. В большом мире людьми двигает стремление облагодетельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно — как-нибудь прожить, не испытывая чувства голода”. Однако в последние десятилетия обыденная культура стала предметом внимательного изучения социологов и культурологов, так как именно в ней в существенной степени обеспечиваются жизненные функции человека и общества. Кроме того, возросший интерес к этой стороне культуры вызван усилением прагматических ориентации в современной западной культуре (см. с. 142-143) Более серьезное описание обыденной культуры на огромном материале разных цивилизаций мы найдем в книге Ф.Броделя “Структуры повседневности. Возможное и невозможное” (М., 1986). Французский ученый приводит тщательное описание таких сторон жизни общества, как пища и напитки, жилище, одежда и мода, технические приспособления, деньги. А особое внимание уделяет описанию городской жизни, путей сообщения и торговли. Через всю эту повседневность он дает подробное и многомерное изображение различных сторон жизни различных обществ в XV—XVIII вв. Именно эта устойчивость позволяет ей содействовать поддержанию социокультурного микропорядка, в котором индивид может регулировать свою деятельность, расход энергетических и психических ресурсов. Кроме того, эта культура в наименьшей степени подвержена институционной регуляции. Можно сказать, что в этой обыденности человек более свободен, чем в остальных сферах, хотя это может означать крайнее ограничение рамок этой “свободы”. Через освоение культуры повседневности еще в раннем детстве человек входит в мир, приобретает необходимый индивидуальный опыт общения с привычной средой. На протяжении всей остальной жизни человек обретает в культуре повседневности ту микросреду, состояние которой во многом обеспечивает его жизненные потребности — по пословице “Дома и стены лечат” (или, напротив, подрывает его состояние). И эта среда в современных условиях отличается высокой сложностью и вариативностью: дом, семья, место учебы, рабочий коллектив, служебная обстановка, друзья, соседское окружение, городской транспорт, обслуживание и т.д. Отношение индивида к такой обыденности может быть разным. Пушкинская героиня, увезенная из столицы в деревню, утешилась тем, что “привычка свыше нам дана, замена счастию она”. Впрочем, ее повседневность была заполнена многочисленными помещичьими заботами. Именно неспособность вырваться из повседневности сгубила возможности и таланты Обломова — одного из наиболее “представительных” персонажей русской литературы. Повседневность была выразительно заклеймена М.Горьким в “Песни о Буревестнике” в образе гагар, которым “недоступно счастье битвы”. Однако обратим внимание также и на то, что не обязательно существует резкая граница между высокой и обыденной культурой. Каждый человек стремиться придать предпочитаемый им стиль своему жилищу, украсить его чем-то, хоть отдаленно напоминающим о большом искусстве. Домашняя посуда и убранство стола могут свидетельствовать о вкусе хозяина и стиле жизни семьи. Но, конечно, наиболее емким и гибким средством введения высокой культуры в обыденную жизнь является язык как средство общения, способное создать обстановку высокой духовности и тонких чувств в самой непритязательной или убогой обстановке. Хорошо известно, что обыденная и низкая жизнь часто служила предметом не только реалистического (и критического) изображения (например, в полотнах русских “передвижников”), но и эстетического любо вания — например, в полотнах голландских мастеров XVIII в., импрессионистов или известного японского мастера Хокусаи (1760—1849). Широкое развитие срединной культуры (см. гл. IV) создавало основу для культивирования устойчивых ценностей повседневной жизни. Коммуникативная функция
Люди вступают в общение друг с другом в процессе любого рода трудовой деятельности, равно как и в процессе воспроизводства человеческого рода. Разделение и кооперация труда — основа всякой производственной деятельности. Но каждый индивид и социальная группа включаются в общение задолго до того, как они вступают в производственный процесс. Как воспитание индивида, так и согласование действий или поддержание общности в целом невозможны без наличия различных форм культурной коммуникации. Как известно, общение осуществляется разными средствами. Уже само материальное производство не может осуществляться без общения, хотя бы в том плане, который принято называть “производственные отношения”, как классовые, так и профессиональные. Эти отношения складываются как кооперация и разделение труда, в котором имеет место и профессиональная взаимозависимость (хлебопашец — мельник — булочник), так и классовое господство и подчинение. Культура обеспечивает иную форму общения — через систему коммуникаций, как обмен информацией посредством символов и образов.
Без коммуникаций невозможны никакие формы отношений и деятельности. Даже принадлежа к одному обществу, нации или производственному объединению, люди в то же время разобщены. Их разделяют время, пространства, условия бытия или деятельности, а также социальные, возрастные, культурные и даже индивидуальные различия. Характер этой разобщенности все время меняется в зависимости от организации труда, социального, политического, психологического состояния общества или конкретной среды. Поэтому необходима постоянная, устойчивая, разносторонняя и мобильная система коммуникаций, поддерживающая приемлемую степень единства и дифференцированности общественного бытия. То же самое следует отнести и к внутреннему миру личности, о чем мы подробно будем говорить в гл. VII. Функции коммуникации настолько же разнообразны, насколько различна жизнь общества. Конечно, исходная функция коммуникации — взаимопонимание между участниками общего дела. Но так как масштабы каждого дела конкретны и ограничены, то между различными группами возникают противоречия и распри, в результате чего коммуникация становится негативной, выражением взаимного неприятия и отталкивания. Таким образом, через коммуникацию культура осуществляет следующие задачи: а) интеграцию общества и социальных групп; б) внутреннюю дифференциацию общества и групп; в) отделение общества и различных групп друг от друга и их общение. Интеграция осуществляется не самим фактом коммуникации, которая может выявлять разные интересы и противоречия, а через общее содержание коммуникаций или же через взаимодополнительность этого содержания. Как полагал Т.Парсонс, важнейшим условием интеграции системы взаимодействия является присущая всем членам общества основа нормативного порядка, т.е. общая культура. Эта основа должна быть нормативной,
чтобы контролировать разрушительный потенциал самостоятельности каждой из единиц и направлять самостоятельные действия так, чтобы они усиливали друг друга и тем самым способствовали усилению самостоятельности системы в целом или составляющих ее единиц. Более высокий тип интеграции, способствующий объединению различных групп без различия в социальном, этническом и культурном планах, дают мировые религии, в которых утверждаются некие ценностные ориентации, превосходящие рамки каждой группы и малой общности, но отвечающие их отдаленным перспективам. К их рассмотрению мы обратимся в следующих главах. Существование общих, одинаково осмысляемых значений, закрепляемых в языке и изобразительных средствах,— основа коммуникации. Слушая произносимые слова, люди реагируют на их значение, и при всех различиях в реакции существует необходимый минимум взаимопонимания. В любой организованной группе взаимодействие людей и их реакция на внешние стимулы опосредованы культурными значениями, закрепленными в языке, моральных нормах, убеждениях. Не соотнеся наблюдаемые действия людей и их потребности с системой значений, которую они принимают и которой руководствуются, нельзя ничего понять в культуре, в происходящих в обществе событиях. Выше мы уже рассматривали типы сохранения и передачи информации, составляющей достояние культуры. Устные, письменные, аудиовизуальные или электронные типы ее передачи представляют и варианты коммуникативности, поскольку каждый из них подразумевает, как выявлял уже Аристотель, “говорящего”, само сообщение и того, кому это сообщение предназначено При более детальном рассмотрении коммуникации выделяются: отправитель и получатель сообщения (коммуникатор и аудитория), средства коммуникации, ее содержание, эффект сообщения и обратная связь. Эффект может быть, конечно, неоднозначным и выражаться в различной степени сближения или, напротив, отдаления точек зрения коммуникатора и аудитории на общий предмет. Огромную известность приобрела общая теория коммуникаций канадского социолога и культуролога Г.Мак-луэна. По его концепции, именно развитие коммуникативных средств определяет и общий характер культуры, и смену исторических эпох. В эпоху племенных культур общение человека было ограничено рамками устной речи и мифологическим мышлением, придававшим миру целостность, но вместе с тем локальность и замкнутость. Изобретение И.Гутенберга в XV в.— печатный станок — привело к торжеству визуального восприятия, формированию национальных языков и государств, что сопровождалось распространением рационализма и индивидуализма. Введение письменности в ряде важных отношений меняет тип коммуникации. В бесписьменном обществе необходимость надежной фиксации накопленного достояния приводила к тому, что в передаваемой из поколения в поколение “мудрости дедов и прадедов” изымались разночтения, “неправильности”, “ереси”, всякое новаторство считалось “отсебятиной”, нарушающей правильность знаний, а значит, и порядок. Единство значений и знаний, их организация в целостной системе и надежная фиксация устраняли “разномыслие”, расхождения в отношении к нормам и ценностям, что укрепляло консолидацию коллектива. Однако это приводило к постоянному устранению всяких новшеств, воспринимаемых как отклонение от привычного порядка. Поэтому многие из идей и открытий, возникавших в такого рода обществах, канули в вечность. Введение письменности способствовало решению сразу двух задач. С одной стороны, она служила надежному сохранению прошлого опыта, значений, знаний и представлений. С другой — возникала возможность принятия новых элементов, хотя бы путем дополнений к прежнему тексту или иной интерпретации старого, которая также может фиксироваться в новом тексте. Так, введение арабской письменности для коранической литературы способствовало как сохранению сакрального достояния, так и фиксации прежней поэтической традиции. Вместе с тем общество получило мощное средство введения и новых значений, образов и ориентации, что обеспечило интенсивную работу по развитию художественной литературы и научных знаний. В течение примерно двух столетий шла широкая работа по переводу античных текстов на арабский язык. (Благодаря этим переводам, в частности, удалось сохранить часть античного наследия, утраченного в греческих оригиналах.) Конечно, между этими двумя функциями возникали противоречия. Потребность в устойчивости “подлинного знания” диктовала ограничение нововведений. Это достигалось через канонизацию текста и догматизацию духовных принципов, через сакрализацию высших ценностей. Потребность обновления приводила к упорной идеологической борьбе между традиционалистами и обновленцами. По мнению Г.Маклуэна, современные аудиовизуальные средства коммуникации ведут к вытеснению всех прежних видов искусства и отвечающих им форм общения. Новая всеохватная сеть общения создает “глобальную деревню”, упраздняет пространство и время и заменяет рационализацию новыми формами мифологии, преподносящими мир как нечто зримое и осязаемое целое. Телевидение и новейшие аудиовизуальные системы радикально преобразуют саму среду, в которой живет и общается современный человек. Однако концепция Маклуэна была подвергнута критике со стороны тех социологов, которые полагают, что историческая смена типов коммуникативности не отменяет значения синхронно существующих параллельных типов. Новое не отменяет старого, а лишь меняет соотношение способов коммуникации. Поэтому классификация этих способов относится не только к истории, но и к современности: 1. Традиционный — в
локальной сельской среде, где все более или менее знают друг друга, где роль каждого человека в общении определена его возрастом и образом жизни, а нормы общения известны всем с детства или, по крайней мере, в течение многих лет. Общение отличается постоянством, стабильностью ожиданий, привычностью коммуникаций. В такой среде не возникает проблемы некоммуникабельности, а общение не требует специальных знаний и инициативы. 2. Функционально-ролевой
тип коммуникаций развивается в городской среде, в условиях значительной дифференциации типов деятельности и образа жизни. Он
является безличным и специализированным. Правила коммуникации в общем соответствуют той роли, которую человек имеет в данной системе деятельности, прежде всего в профессиональном плане, его статусу и сложившейся иерархии в этой системе. Устные, а еще больше письменные контакты часто формализованы. Существуют многочисленные градации в личностных отношениях. Например, горожане не вступают обычно в общение на улице или в городском транспорте, в функциональной среде возникают правила знакомства и представления. 3. Массовая коммуникация
образуется в рамках современного массового общества и означает распространение информации одновременно среди большого числа людей, независимо от социального статуса и места жительства. Такая коммуникация возможна лишь на основе новейших технологических средств, обеспечивающих высокую скорость и массовость поиска, обработки и распространения информации. (Основные характеристики такой коммуникации будут рассмотрены в гл. XVI.) Именно при изучении такого общества теория коммуникации получила огромное развитие, породив социологию средств массовой коммуникации, теорию пропаганды, рекламы, межкультурного общения и т.д. Введение новых информационных и коммуникативных технологий привело к радикальному преобразованию не только собственно коммуникативных процессов в обществе, но и типа связи между людьми, характера материального и духовного производства. Все это формирует новый общий тип социальности, получивший название постиндустриального общества.
Социализирующая функция культуры
При рассмотрении каждого компонента культурной регуляции подчеркивалось, что реализация норм, ценностей и значений происходит через их внедрение в структуру поведения и деятельности индивидов, через их приучение к социальным ролям и нормативному поведению, усвоение позитивных мотиваций и освоение принятых в обществе значений. Эти механизмы и составляют прежде всего процесс социализации, важными составными частями которого являются воспитание, общение и самосознание; социализация поддерживается особыми институтами (семья, школа, трудовые коллективы, неформальные группы и т.д.) или внутренними механизмами самой личности. Соответственно, анализ действия этих механизмов — сфера социологии воспитания и образования,социальной психологии, социологии искусства, социологии личности, а также и таких дисциплин, как социология массовых движении, отклоняющегося поведения и т.д. Однако вряд ли можно свести социализирующую функцию культуры лишь к ступеням “подготовки к жизни” или к налаживанию вторичных и подсобных подсистем регуляции поведения. Культура — один из важнейших факторов структурализации общества, столь же необходимый, как и экономические или политические механизмы. Если в экономике основой отношений выступает собственность, в политике — власть, то в культуре такой основой являются нормы, ценности и значения. В значительной степени культурные значения сопряжены с собственно социально-экономическими факторами. Рыцарь, крестьянин, буржуа и рабочий — прежде всего носители экономических отношений, привязанные к своим сферам деятельности. На эти отношения влияет и политика, преобладание в которой в историческом измерении переходило, как известно, от дворянского сословия к бюргерскому. Но вместе с тем в этой системе отношений, которые присущи феодальному или буржуазному обществу, важным источником и посредником служили культурные атрибуты. Как образ жизни в целом, так и различные сферы деятельности пронизаны культурными значениями, без которых чисто хозяйственные факторы оказываются недостаточными. Культурные нормы и смыслы оформляют как место каждого социального слоя или группы, так и дистанцию, разделяющую эти слои. Типы деятельности, хозяйственные занятия, статусные градации, ранги и должности имеют не только собственно экономическое, социальное или профессиональное содержание, но и символическое, оформляемое через определенные культурные атрибуты и значения. Знаковыми носителями социального статуса могут выступать различные факторы: родство, этническое или социальное происхождение, богатство, образование, личные достижения в мастерстве, жизненном опыте, науке, искусствах и т.д. На протяжении многих веков аристократия в большинстве обществ формировалась на основе аскриптивных критериев происхождения, т.е. “знатности рода”, хотя вспомогательными механизмами были воинская и административная служба. Исторический упадок этого принципа зафиксирован еще в знаменитом романе Сервантеса “Дон Кихот”. Типологически сходные процессы отразились в русской литературе XIX в., особенно в творчестве М.Салтыкова-Щедрина, Ф.Достоевского и А.Чехова. Статусные претензии дворянства находили все меньше оснований в его действительном положении, и престиж богатства все больше оттеснял знатность рода, воинские или служебные заслуги или почтение к образованию. Позиции аристократии медленно, но неуклонно подрывались возвышением буржуазии, обладавшей экономическим капиталом. Характерной чертой социальной и культурной жизни стран Западной Европы в XVIII — XIX вв. было “выяснение отношений” между правящей аристократией и буржуазией. И совсем не политические революции, а социокультурная динамика привела к решающей смене господствующего класса. Великими мастерами в описании этого процесса во Франции стали такие писатели, как Бальзак, Стендаль, Золя и Мопассан. По-иному сложилась судьба аристократии в Англии, где поместное дворянство активно осваивало предпринимательское поприще (вводя “огораживания” и “работные дома”) внутри страны и административное или военное в колониальной империи. Однако характерно, что почти повсюду важным каналом социальной мобильности, высоко ценимым как аристократией, так и другими слоями, стало образование — и не только как средство профессионализации, но прежде всего как культурный источник статусной символики. Статусные “репрессии”, предпринимавшиеся прежней аристократией, располагавшей и “культурными накоплениями”, выраженными в языке, манерах, образе жизни и гуманитарных знаниях, против выскочек из других слоев, потребовали и от нуворишей мер по культурному самосовершенствованию. А если они не могли уже сами этого добиться, они давали своим детям дорогостоящее образование, только чтобы они не были лишены в жизни того места, которое не досталось родителям. Именно в стенах университетов и частных пансионов заклады валась основа для соединения знатности и богатства. Конечно, такая тенденция самым благоприятным образом сказалась на развитии системы образования и нормативной культуры в целом. Она способствовала как консолидации ведущих классов, так и определенной социальной мобильности для остального населения. В самой Англии ведущий класс сумел выработать социо-культурный тип джентльмена
как индивида, располагающего достаточным доходом, чтобы вести независимое существование, но пользующегося своим статусом не в силу аристократического происхождения, получения наследства или “сколачивания богатства”, а через культивирование особого стиля жизни,не связанного с заботой, тревогами и житейской суетой, а основанного на взаимном признании достоинства равных, проявляющегося в манерах, в “честной игре”, в поддержании насыщенной жизни. Поддержание высокого социокультурно-го стандарта в регуляции отношений между элитными группами позволило Англии, как известно, обойтись без формальной конституции. Во всяком обществе, хотя и в разной степени, часть производства направлена на выпуск товаров престижного потребления, основная функция которых — оформлять разряды и градации в социальной структуре, выделять правящие классы, аристократию, средние и низшие слои. В добуржуазном обществе это проводилось нередко принудительно: представителям богатых, но не знатных семей запрещались какие-то “чрезмерные” знаки роскоши — в архитектуре или убранстве дома, одежде, потреблении, образе жизни и т.п. Огромные средства, затрачиваемые на рекламу, а тем более характер этой рекламы, подчеркивающей прежде всего статусные, а не собственно содержательные свойства товаров и услуг,— свидетельство того, какое значение придает современный бизнес именно статусному потреблению, “формированию новых потребностей и вкусов”. В традиционных обществах статусная символика может длительное время сохраняться в неизменном виде, оформляя устойчивые различия между сословиями, рангами, ступенями социальной иерархии. В мобильном обществе происходит постепенное “просачивание” сверху вниз символов престижа (языка, манер, образования). Однако если ведущий класс оказывается способным к обновлению и сохранению своего ведущего места, он вновь и вновь внедряет символические барьеры, оформляющие дистанцию между слоями и поддерживающие тем самым структурную дифференциацию в обществе. В современном обществе этот механизм целенаправленно используется большим бизнесом, проводящим политику повышения статусного сознания потребителей, поощрения спроса на престижные товары и услуги. Содержательное описание этой стороны социальной регуляции мы находим в книгах М. Оссовской “Рыцарь и буржуа” и А. Гуревича “Категории средневековой культуры”. Рыцарь должен отличаться красотой и привлекательностью, что подчеркивалось изысканностью его одежды и украшениями. От него требовалась физическая сила, мужество, постоянная забота о своей славе и чести, верность своим обязательствам и благородство по отношению к противнику. Как и всякий идеал, он трудно согласовывался с жизнью, и исторические тексты полны обвинений рыцарей в жестокости и вероломстве, жадности, нарушении клятвенных обещаний, ограблении церквей, разврате, битье жен, нарушении правил поединков и т.д. Переход от воинских доблестей к придворному этикету означал заметный сдвиг в нормах поведения. Прежде всего, гораздо больше требовательности теперь предъявлялось совсем не к силе и мужеству, а изяществу манер, образованности и владению изящными искусствами, галантному обращению с женщинами и т.д. В свете дальнейшего изложения особенно рельефно выглядит отношение аристократии к труду и богатству. С точки зрения дворянства, добывание материальных благ, грязные и тяжелые заботы о хлебе насущном и вообще производительный труд, в том числе ремесленника и торговца,— удел низших и презренных людей, предназначенных Богом для того, чтобы обслуживать благородных. Благородные занятия — это война, рыцарские подвиги и забавы, а позднее — дворцовые празднества да еще придворная служба. Руководство и организация хозяйства, как правило, не были свойственны аристократии и перекладывались на управителей и ста рост имений. Лишь часть монашества и некоторые категории дворянства, отошедшие от сословных претензий и втянувшиеся в рыночное хозяйство, вовлекались в производство, стремясь его улучшить с целью увеличения своих доходов. Но, конечно, дворянство считало себя вправе перераспределять продукт — через повинности, поборы, выкупы и прямой грабеж, а соответственно и тратить богатства на поддержание своего престижа и по прихоти сердца. Щедрость сеньора и джентльмена — высоко почитаемая черта. Широта натуры, гостеприимство, готовность раздавать подарки — определяющий принцип дворянина в делах чести и любви. Скупой богач достоин всяческого поношения и презрения. В пушкинской драме “Скупой рыцарь” отцу-скряге бросает перчатку его собственный сын. Уважение прав чьей бы то ни было собственности отнюдь не получило полноценного признания и зависело во многом от собственных сил. Именно поэтому вокруг всех средневековых городов вырастают крепостные стены, защищающие жителей не только от чужеземных захватчиков, но и от своих сеньоров. Но в нарастающей степени город мог противопоставить рыцарскому сословию не только мощные крепостные стены, более совершенное огнестрельное оружие, могущество денежного мешка, но и идеал благородного человека, джентльмена. Для этого не имеет особого значения сила и внешняя красота, великолепие одежды и воинские доблести. Их заменили хорошее воспитание, достойные манеры, образование, полученное в закрытой школе, складная речь и владение другими языками. Подробное описание носителей этого типа культуры можно найти в романе У.Теккерея “Книга снобов”, а несколько беглое, но очень содержательное — в первой главе пушкинского романа “Евгений Онегин”. По романам У.Теккерея, Дж.Голсуорси, О.Хаксли, Р.Киплинга, пьесам О.Уайльда и Б. Шоу можно судить о том, насколько сильным было воздействие культурных факторов на структуру английского общества, и о том высоком престиже, которым пользовалась культура, несмотря на острую саркастическую критику в ее адрес, исходившую зачастую от нее самой. В этих примерах речь идет о статусном значении культуры, о ее соучастии в формировании социальных структур. Мы видим, что наряду со структурами, в которых определяющее значение имели социально-экономические факторы, во всяком развитом обществе существуют и отношения, определяемые прежде всего духовными факторами. В наиболее полном виде они сказываются в религиозных отношениях, хотя и на них несомненное влияние имеют экономические и политические факторы. Религиозные отношения формируются через посредство тех значений и символов, которые воплощают в себе сакральные ценности, приобщение к которым сулит человеку спасение и через ориентацию на которые он направляет свое поведение. Связь через символику, на основе которой религиозный институт обеспечивает постоянное общение и интеграцию верующих, становится важным механизмом социальной организации. (Подробнее эта роль религии раскроется перед нами в гл. XI.) Было бы большой ошибкой полагать, что позднее, в современном обществе, прошедшем через промышленную и информационную революцию, значением культурно-статусных отношений можно пренебречь и рассматривать человека в чисто экономическом или политическом плане. И это относится не только к сохранившимся, хотя и в ослабленном виде, религиозным структурам. Важное значение статусная символика имеет в армии, в бюрократии, где знаки различия, ранги, этикет — важные факторы организации. Значительная часть тех отношений, которые принято называть “товарно-денежными”, построены на статусном присвоении культуры, которое сильно влияет как на потребление товаров и услуг, так и на само их производство. Значительная часть производства направлена на выпуск товаров престижного потребления, которые должны оформлять разряды и градации между элитой, средними и низшими слоями. В бытовой среде самое очевидное средство — это продукты питания, жилище и районы проживания. Почти идеальным средством статусной символизации считаются автомобили и одежда, подчиненные частым колебаниям моды и культивируемые как легко демонстрируемые средства оформления статуса. В тех же целях используются досуг, (его следует проводить на “модных курортах”), религиозная принадлежность (следует посещать “свой приход”, в котором собираются люди близкого круга), политические, этнические, земляческие ассоциации и т.д. В стабильных социальных структурах статусная символизация может длительное время поддерживаться в устойчивом состоянии, оформляя постоянные градации между сословиями, рангами, ступенями бюрократической иерархии. В мобильном обществе происходит, с одной стороны, постепенное просачивание сверху вниз символов престижа, но с другой — вышестоящий класс вновь и вновь формирует символические барьеры, оформляющие социальную дистанцию между верхами, средними слоями и низами. Этот механизм целенаправленно используется бизнесом, работающим над повышением статусного сознания потребителей,всячески внедряя повышенный спрос на “ритуальную культуру” и ее демонстрируемые формы. Конечно, статусная символика интенсивно используется в различных субкультурах, особенно военных, молодежных, конфессиональных, гендерных, криминальных и т.д. Компенсаторная функция
Многие культурологи склонны выделять особую ком-пенсаторную функцию культуры, в рамках которой создаются различные формы отвлечения индивида или временных групп от участия в тех или иных формах материальной или духовной деятельности для того, чтобы отдохнуть от жизненных проблем и целенаправленной активности и получить эмоциональную разрядку. Другое название этой функции — рекреативная,
что отражает частое совпадение этой функции с периодом досуга и отдыха, т. е. временем, формально свободным от производственной или вообще полезной деятельности. Культура призвана обеспечить поддержание особой сферы, в которой создаются хотя бы временные ниши для эмоционально значимой реализации тех ожиданий, которые не могут получить действительной реализации. В социологии эта сфера рассматривается большей частью как досуг, освобожденный от непосредственного участия в производстве. Но конечно, досуговая деятельность гораздо шире по своему содержанию, так как может включать самые разнообразные типы творческой деятельности, учебы, общения и т.д. С другой стороны, духовную компенсацию человек может получить как от выполнения религиозных обрядов, от мистического слияния с “высшей реальностью”, от занятий художественной культурой (чтение книг, посещение театра, слушание музыки и т.д.), туризма или общения с природой, но также и от творческого увлечения, коллекционирования, воспитания детей или от участия в непрофессиональной политической деятельности. Важной формой компенсации являются и праздники, на время которых обыденная жизнь преображается и создается обстановка приподнятого настроения. (К описанию роли праздников мы еще вернемся в гл. IX.) Всякий праздник обставляется в культуре различного рода упорядочивающими формальностями: соблюдение соответствующего времени и места, разыгрывание устойчивых ролей, выходящих за рамки повседневности. Разрушение этих формальностей и усиление чувственных склонностей приводят к тому, что рекреативная потребность превращается в стремление к физиологическому наслаждению, удовлетворяемому потреблением алкогольных напитков, наркотиков или средствами, предоставляемыми сексуальной сферой. Хорошо известно, какой размах во многих странах приобрела поглощающая сотни миллиардов долларов индустрия, обслуживающая компенсаторную функцию культуры. Игровая функция культуры
Игра — существенный и специфический вид культурной деятельности, в которой, как часто полагают, человек выступает свободным от природной зависимости и способным самому выступать как созидающий субъект, не подверженный какой-либо принудительно сти. Совпадая в некоторых отношениях с компенсатор-ной функцией, игра вместе с тем предстает как особая форма культурной деятельности, оказывающая влияние на многие стороны социальной регуляции. Исходя из понимания игры как свободного творчества, Ф.Шиллер возводил к ней эстетическую деятельность. А известный голландский культуролог Й.Хей-зинга усматривал в игре наиболее существенное проявление человеческой сущности. Игра —дело серьезное, несмотря на то что играют и животные и дети и на то, что именно с игрой зачастую связаны развлечения, явно не имеющие производственного характера, а требующие отвлечения от него. Важная характеристика игры состоит в том, что она протекает в пространстве и времени, обособленных от остальных сфер и стоит вне обычной жизни. Игра требует обособления участников от обыденной жизни, от производственной деятельности, от нормативной социальной среды. Она протекает внутри собственных границ в соответствии с определенными правилами. Сама по себе она не связана с материальными интересами и бескорыстна. Поэтому разоблачение корыстного использования игры сурово осуждается и наказывается. Игровое действие сосредоточено само на себе и не решает каких-либо неигровых задач, в отличие, например,от ритуала, который символизирует некую связь с высшим началом. Для ведения игры необходимо конструирование особой реальности, отделенной от неигровой, что всегда осознается как некоторая условность и двойственность. Если нет условности, нет и игры, как только игра приобретает практический характер, она утрачивает свои смысл. Но эта особая реальность не имеет высшего значения для остальной жизни, как этого требует религиозная реальность. Особая характеристика игры состоит в ее повторяемости. Будучи однажды сыгранной, она может быть повторена вновь и вновь и для нее нужны особые временные регламенты (даты, юбилеи, чемпионаты и т.д.). Элементы игры неизменно используются в таких важных регулирующих или социализирующих сферах, как религия, политика, образование, воспитание, художественная культура. Но в каждой культуре формируются и собственно игровые сферы, связанные прежде всего с разнообразными видами спорта или развлечениями. Спортивные игры отличаются прежде всего принципом состязательности, требуют деления участников на противостоящие друг другу команды и направлены на достижение выигрыша. Выигрыш может быть чисто символическим (лавровый венок, памятный диплом, вымпел, переходящее знамя, исполнение гимна и т.д.) либо материализованным в денежной премии. Но по принципу состязательности могут быть организованы и многие другие формы игровой деятельности: музыкальные и прочие конкурсы, певческие фестивали и т.д. Развлекательные игры носят характер забавы с тем, чтобы отвлечь участников и зрителей от насущных житейских проблем и дать им компенсацию за нереализованные устремления в социально значимой деятельности. Развлечения поэтому выполняют и важную функцию снижения уровня психологической напряженности, возникающей в силу социального или политического противостояния различных сил и партий. Шуты и скоморохи, клоуны и затейники пользовались спросом во всяком обществе, в котором вызревала дифференцированная система регуляции. Функция — дисфункция — латентная (скрытая) функция
За социальным, политическим или культурным явлением можно обнаружить совсем иные социальные факторы, оказывающиеся скрытыми от поверхностного сознания. Это различие между явлением и сущностью, между явными и скрытыми (латентными) функциями получило основательную разработку в марксистской социологии при анализе многих существенных сторон социальной жизнедеятельности. В частности, в этой социологии многое было сделано, чтобы показать связь политических или культурных явлений, религии или идеологии с интересами различных социальных слоев и классов. Важное значение в утверждении такой концепции придается известной работе К.Маркса и Ф.Энгельса “Немецкая идеология” (написана в 1846 г.). В ней Маркс и Энгельс показывают, как идейные образования можно объяснить, исходя из материальной практики и классовых отношений. Проблема функциональности различных сторон социальной и духовной жизни много занимала позднейших социологов и культурологов. Выше (в гл. II) мы уже рассматривали, как в рамках более позднего структурного функционализма, представленного Р.Мертоном и другими социологами, концепция функциональности подвергалась более тщательной разработке и усложнению, отвечающему сложности характера своего объекта — общества и его культуры. Мертон показал недопустимость сведения функции к полезному воздействию на систему и необходимость различия между субъективным мотивом и объективной функцией
и ее реальными последствиями. Каждое явление может иметь несколько функций, а одна и та же функция может выполняться разными средствами, которые способны заменять друг друга. Набор этих средств не является неограниченным, и именно эта ограниченность и обозначает пределы приспосабливаемости общества к требованиям среды. Одно и то же явление может быть одновременно функционально полезным в каком-то отношении и вредным в другом, что и заставляет рассматривать его с точки зрения функциональности и дисфункциональ-ности. Если функция — это то, что способствует адаптации общества или индивида к своей среде, то дисфункция — то, что уменьшает степень этой адаптивности. Поэтому задача социологии в том, чтобы оценить. соотношение позитивных и негативных характеристик в каждом явлении и выявить заменители тех или иных функций. Такое усложнение анализа дает возможность обнаружить присущую обществу дифференциацию, соотношение различных частей, их взаимодействие и т.д. Это означает, что общество рассматривается как структурное образование, которому сочетание функций и дисфункций обеспечивает выживание, адаптацию к среде, гибкость в жизнедеятельности, способность к изменениям. По Р.Мертону, один из основных постулатов функционального анализа состоит в том, что одно и то же явление может выполнять различные функции, а вместе с тем являться дисфункциональным в каких-то отношениях. Это относится, прежде всего, к такому сложному и многозначному явлению, как религия, которая одновременно интегрирует и разъединяет, несет в себе “кладезь премудрости” и скопление “предрассудков” и т.д. Поэтому в социологическом плане важно исследовать баланс функций и дисфункций и выяснить, что может ослабить негативное воздействие какого-то элемента культуры и чем можно его заменить. Что дает нам такая концепция для более разностороннего анализа рассмотренных выше функций культуры? Уже при рассмотрении творчества как важнейшего источника пополнения культурного достояния каждое общество сталкивается с проблемой совместимости данного открытия с прежним опытом и сложившимися типами регуляции. Религиозные ценности входят в противоречие с той магией, которая направлена на улучшение земных дел индивида или группы, и возникающая взаимная дисфункциональность лишь частично сглаживается в тех сферах, где достигнут консенсус (например, магическая роль обряда и священного текста). Хорошо известно и о взаимной дисфункциональ-ности, возникающей при столкновении религиозных и научных ценностей, и потребовалось несколько веков духовной работы для того, чтобы сгладить и упорядочить это противоречие, разведя науку и религию по разным сферам жизнедеятельности. Крайне необходимая функция сохранения и поддержания прежнего достояния, памяти общества может также привести к дисфункции, если эта память препятствует освоению новых достижений или приводит к противостоянию между “прогрессистами” и “консерваторами”, “западниками” и “патриотами”, если “историческая правда” одной общности приходит в противоречие с “правдой” другой общности. Дисфункцио- нально знание, если оно попадает в распоряжение “не своего” субъекта деятельности и используется для защиты “чужих” интересов. Такой же поворот к дисфункции несет в себе и функция коммуникации, всегда имеющая определенные пределы, за которые она не может переходить во избежание рассеивания коммуникативности. Но это означает, что всякое средство коммуникативности является и средством разграничения субъектов взаимодействия. Поэтому и существует не “язык”, а “языки”, разделяющие общества и требующие адекватного перевода, разная символика, разграничивающая семейную, профессиональную, гражданскую жизнь, сферу досуга, различные сферы общения и т.д. Очевидно, что ценности разных сфер могут входить в противоречие друг с другом: рекреативные ценности в рабочее время или игровые ориентации в межличностных отношениях и т.п. Дисфункциональным оказывается любое значение, если в контексте предполагаемой коммуникации оно таит в себе совсем не то содержание, которое должно было бы заключать по нормативному ожиданию. Тогда и возникают двусмысленность, демагогия и намеренное искажение, преследующее цель манипуляции общественным сознанием, еще сохраняющим привычное восприятие “нагруженных” слов: “прогресс”, “революция”, “держава”, “реформа”, “демократия”, “рынок” и т.д. Учитывать соотношение функциональности и дисфункцио-нальности информационных стереотипов с точки зрения задачи, введенной в данную “программу”,-" существенная задача теории массовой коммуникации и пропаганды. Разрешить ситуацию дисфункциональности можно либо через подавление одной из сторон, через установление иерархии, очередности функций, или же через четкое разграничение сфер их применения. Необходимость в устранении или ограничении дисфункциональности знания вызвала к жизни разнообразные формы его сокрытия и ограничения его распространения. В самом элементарном случае знание не должно стать достоянием разведывательных и шпионских служб военного противника. Жестким ограничениям подвергается и деловая информация, утечка которой может подорвать расчет на успех в конкурентной борьбе. Во всяком обществе существуют механизмы ограничения и сокрытия информации, придания ей статуса “специальной” и “секретной”. Именно Р.Мертоном было прочно введено в социологию понятие “латентной”, т.е. скрытой функции в социальной, политической или культурной жизни, которая подлежит собственно социологическому анализу (см. гл. II). Для гуманитарного культуроведения главное — раскрыть тот внутренний смысл мифа, представления, художественного произведения, акта творчества или его восприятия критиками или публикой, что и составляет признанное содержание общественного сознания. Задача социологического анализа — раскрыть не только значение мотивов (представлений, верований и т.д.) в социальном поведении, но и их социальные источники и объективные последствия такого поведения, которые могут сильно отличаться от намерений. Хотя мотив и функция связаны между собой, они живут своей отдельной жизнью и могут изменяться независимо друг от друга. Явная функция — это “объективное следствие, способствующее подключению или адаптации системы, которое вызвано намеренно и признается в качестве такового участниками этой системы”. Соответственно, скрытая функция вызывает следствие, “которое не входило в намерения участников и не признается в качестве такового”. При этом такое следствие может оказаться позитивным или же негативным для данной общности, но сам факт выявляется лишь при взгляде со стороны, при социологическом навыке изучения реальных процессов. Всякий, даже самый иррациональный ритуал, поверие, обычай и т.д., получающие лишь мифологическое (или псевдонаучное) объяснение и отвергаемые с точки зрения здравого смысла, могут оказаться функциональными, так как несут в себе способность отвечать какому-то жизненно важному интересу или потребности человека или группы. Их значение не ограничивается верой в акции по “вызову дождя”. Многие церемонии прово дятся просто по поводу памятных дат, связанных с жизнью верховного бога или же многочисленных святых. Календарь таких дат — напоминание об иных началах в жизни, выходящих за рамки повседневности, о персонажах, которые совершили (или могли совершить) некоторое высокозначимое деяние. Проводимые по поводу некоторых условных дат церемонии собирают какое-то значимое число членов общины, а тем самым укрепляют среди них чувство единства, которое в остальное время может выглядеть весьма эфемерным и оказывается практически нефункционирующим. Скрытая функциональность — обычный механизм в самых разных сферах. Товар производится отнюдь не только для того, чтобы быть полезным потребителю. Как известно, помимо этой потребительной стоимости он имеет еще и меновую стоимость, чтобы принести производителю желанную для того прибыль. Политика проводится через провозглашение тех принципов и целей, осуществление которых улучшило бы положение значительной части населения, но ее скрытая функция — привести к власти силы, заинтересованные в ее использовании для перераспределения общественных ресурсов в свою пользу, что далеко не всегда связано с выполнением обещаний. Скрытая функция национальной культуры — отделить “своих” от “чужих”, чтобы ограничить права последних на почве “своего” государства. “Высокая” культура не только формирует духовное содержание развитого уровня, но и становится средством социального разграничения — создания дистанции между состоятельной элитой и остальной публикой. Научные знания могут служить не только сферой накопления новых знаний и открытий, но и каналом академической карьеры или, напротив, устранения от непосредственного участия в социальной жизни. Глава VII. КУЛЬТУРА И ЛИЧНОСТЬ
Основные темы.
Социальная сущность личности.
Рассмотрение личности в философской антропологии, социальной психологии и социологии культуры. Детерминация личности со-циокультурной системой и место личности в системе культурной регуляции. Ролевые структуры личности. Личность как объект и как субъект культурной деятельности. Личность в разных культурах.
Проявление личности в истории культуры как индивидуального самостоятельного начала и отражение ее неустроенности в художественной культуре древности. Религиозное решение вопроса: деперсонализация личности в отношениях с сакральным началом в различных мировых религиях. Культурный полиморфизм и вариабельность личности. Структура индивидуализации в разных религиях и культурных системах. Личность в восточных культурах: доминирование принципа органического включения личности в коллектив и механизм снятия внутренней напряженности. Статус личности в светских культурах. Личность в классической европейской культуре. Приоритет самостоятельного личностного начала, утверждение принципа индивидуализма, его нравственное и правовое ограничение. Образ человека в литературе и искусстве Востока и Запада. Гуманистический потенциал рационально-этического индивида и культурная проблематичность индивидуальности. Кризис гуманистических ориентации, проблема отчуждения и деперсонализации в условиях технизации и бюрократизации общества. Бегство от “я”, и поиски альтернативных форм пер-сонализации. Роль восточных культов и новых религиозных и коммунитарных течений. Индивидуализм и сферы его проявления. Границы индивидуализма, его издержки и формы ограничения. Формы социализации личности в разной социальной культурной среде. Типы социализации личности.
Роль семьи и культура детства. Модернизация и личность.
Показатели адаптации личности к переменам. Маргинальная личность на рубеже культур: внутренний разлад или расширение духовных горизонтов? Показатели отчуждения и культурные каналы его преодоления.* * В изложении проблематики этой главы автор опирался в основном на работы И. Р. Кона. Рассмотренные выше элементы культуры ~ нормы, ценности, знания, ориентации — составляют определенную систему и в качестве таковой входят во взаимодействие с другими компонентами общественной регуляции, такими, как экономика, социальная структура и политика. Однако не только указанные выше социальные институты являются носителями культуры, в которых воспроизводятся и распространяются ее элемен-гы- Важным фактором, определяющим ее функционирование, и ее носителем является также личность. В ее
поведении и внутреннем мире те обычаи, нормы и ценности, которые имеются в составе культуры, срабатывают или же не срабатывают, а подчас могут подвергаться разного рода трансформации. Социальная сущность личности
Проблемы личности рассматриваются разными дисциплинами. Особенно здесь важна роль социальной антропологии и психологии, для которой личность представляет некоторое интегрирующее начало, связывающее воедино различные психические процессы индивида. В новейших психологических теориях, связанных со школой советского ученого Л.С.Выготского, раскрывается, что внутренние процессы человеческой психики складываются на основе межличностных процессов в ходе социализации человека. В социологическом плане выделяются те отношения и структуры, которые определяют поведение личности, входящей в различные социальные группы и общности: классы, нации, элиты, профессиональные, возрастные, половые и пр. Социология культуры рассматривает не только объективные, безличные аспекты существования элементов и структур культуры, но и субъективный план, воплощенный во внутреннем мире человека. Свойства индивида не исчерпываются его социальной или культурной принадлежностью. Существует еще и внутренний мир личности, в котором объективные факторы находят различное преломление. С одной стороны, культура формирует тот или иной тип личности, а с другой ~ личность вносит в нормы, потребности и поведенческие образцы свои требования и интересы. Без обращения к личностным факторам мы не сможем объяснить реального функционирования присущих культуре норм и ценностей (в отличие от их реального существования), а заодно и тех отклонений от норм, которые неизбежно происходят в реальной жизни общества. Именно при обращении к проблематике личности можно выявить противоречия и конфликты, которые вызывает в человеке несоответствие между утверждаемой нормой и ситуацией, что нередко приводит к тяжелым психологическим стрессам или социальным потрясениям. Особое значение имеет проблема “я”. В субъективном плане “я” связано с самосознанием личности, ощущением ею своих потенций и своего отличия от других. Объективные признаки “я” уловить довольно трудно, поэтому и человеку не так-то легко ответить себе на вопрос: “Кто я такой?” Каждая культура и каждый общественный строй по-своему формируют человека, придавая ему черты нормативного подобия или же разнообразия, допустимого в рамках определенной культуры или культурной группы. Степень индивидуализации сильно различается в разных культурных средах, и далеко не все общества имеют развитую идею личности. Социокультурные факторы поведения личности могут быть во многом раскрыты при рассмотрении тех ролей, которые приняты для каждой субкультуры в данной общности. В ролевом описании любая социальная группа предстает в виде набора определенных позиций. Это могут быть классовые позиции (предприниматель или трудящийся), профессиональные (рабочий, крестьянин, военный, ученый), семейные (муж, жена, дети). Вместе с тем каждый человек может совмещать в себе несколько ролей, варьируя их в зависимости от цикла деятельности, ситуации или личной склонности (ленивый или старательный ученик). В культурном плане проблематика освоения ролей раскрывает многое в социальной жизни, формирует характер и идентичность социальных групп, наций и индивидов. Она оказывается крайне важной в общении между индивидами разных групп или социальной мобильности, меняющей положение групп и индивидов. В более развитых культурах именно появление индивидуальности способствует усилению дифференциации жизни и ее обогащению. Однако отношение к ней радикально отличается в зависимости от культурно-исторического типа. Личность в разных культурах
Личностное начало, идея личности как самостоятельного субъекта общественных отношений, опирающегося на свои собственные внутренние силы в той или иной мере, имеется в каждой развитой культуре. Однако существует заметное, а часто принципиальное различие в статусе личностного начала и его содержании в разных культурах, что зависит в значительной степени от характера религиозных компонентов данной культуры. Европейская культурная традиция утверждает человека автономным субъектом деятельности, подчеркивает прежде всего его единство, цельность, тождественность “я” во всех его проявлениях. Констатация нескольких ролевых функций в общем не снимает такой принцип, раздробленность образов “я” воспринимается как нечто ненормальное. Напротив, в восточных культурах ролевые функции во многом перекрывают самосознание личности. Человек осознает себя и воспринимается во многом в зависимости от той среды или сферы, в которой он в данный отрезок времени действует. Здесь человек рассматривается прежде всего как средоточие партикулярных обязательств и ответственности, вытекающих из его принадлежности к семье, общине, клану, религиозной общности и государству. В классической китайской традиции высшей добродетелью считалось подчинение человека узаконенным нормам и подавление им своего “я”. Конфуцианские принципы утверждали необходимость ограничения эмоций, жесткий контроль разума над чувством и умение выражать свои переживания в строго определенной, принятой форме. В условиях засилья официального бюрократизма естественным способом обойти это требование был уход от практической общественной деятельности в уединенную монашескую жизнь в дзэнских монастырях. Разработанная система психофизической тренировки давала чувство саморастворения во вселенском целом. Несколько иначе выглядело отношение личности к обществу в классической индийской традиции. В философских системах человеческое “я” оказывалось обусловленным не какими-либо конкретными причинами, а реальностью сверхличного духа, по отношению к которому телесное и эмпирическое “я” — временное и преходящее явление. К тому же вера в карму как череду переселения душ делает бытие каждого индивида условным-, лишает его самостоятельной ценности. Индивид достигает самореализации через отрицание своей эмпирической природы, путем разрыва всех конкретных связей с другими людьми, обществом, миром и своими деяниями. Только в европейско-американской культуре личностное начало получило статус безусловности, неподчиненности другим регулятивным принципам (сакральные принципы, святость непреходящих ценностей. Священного Писания, общеобязательная идеология). Устойчивость внутреннего мира личности не зависит от каких-либо внешних авторитетов, так как в себе самом индивид находит те безусловные принципы, которые помогают ему выстоять в любых обстоятельствах и придать им смысл, опираясь на собственное суждение, руководствуясь чувством ответственности в отлажива-нии своей деятельности. Синонимичным атрибутом такого понимания личности является индивидуализм как установка на самозначимость уникальной человеческой жизни и высшую ценность интересов отдельного человека. В этом случае и возникает противопоставление “индивидуализм-коллективизм”, и приоритет отдается первому началу, хотя и ограниченному внутренними нравственными принципами и правовыми нормами. Двойственность личности и индивидуализма как со-циокультурных характеристик подчеркивает видный французский социолог А.Турен. Нередко индивидуализм определялся как ориентация на получение путем рациональных действий наибольшей практической выгоды с наименьшими затратами, т.е. как “человек экономический” (хомо экономикус). Тот же, кто ставил свои религиозные, политические, профессиональные или семейные привязанности выше материальных ориентации, считался скорее коллективистом. Соответственно, по логике свободного рынка, личностью может выступать лишь частный собственник, стремящийся ее сохранить и приумножить. Происходившее в западной цивилизации длительное выяснение принципов деятельности индивида, отстаивающего свои интересы в мире конкуренции, привело к значительному углублению приблемы личности, показало всю ее сложность и неоднозначность. Либерально-оптимистические взгляды открывали путь к анархическому своеволию и вместе с тем к социальным конфликтам. Выяснилось, что каждый индивид — не самостоятельный Робинзон, а член того или иного коллектива — профессионального, территориального или национального, участник той или другой общественной организации, через которую он и может отстаивать свои интересы. Протест против принуждений коллективной жизни может выглядеть респектабельным по форме, но он ограничен по возможностям и может вести к поражению и изоляции индивида. Кроме того, выяснилось, что “индивид с его свободой выбора отнюдь не является ни человеком разумным, ни хозяином самому себе. Его скорее можно сравнить с песчинкой, он объект рекламы и пропаганды. Более того, он всего лишь псевдоактер, роль которого практически полностью определена его местом в обществе. Психология и особенно психоанализ освободили нас от иллюзий своего “я” в той же мере, в какой литература и живопись низвергли портрет, который восторжествовал как жанр в эпоху великих побед классического рационализма”*. * Турен А. Индивидуализм, личность //Опыт словаря нового мышления.-М., 1989.-С. 112-113. Конечно, для формирования устойчивой социокуль-турной структуры, обеспечивающей функционирование личности, необходимо подключение сложной и широко дифференцированной системы ориентации, выработанных в лоне западной цивилизации. Существенными источниками такой системы являются античная духовная рациональность, христианский опыт индивидуального спасения, гражданское право, достижения просвещения, научности и критического реализма, формировавшиеся в рамках западной цивилизации уже в Новое время. Особое значение приобретает утверждение моральной и правовой культуры, в которой содержатся тщательно разработанные принципы отношений личности и общества. Но их обеспечение — задача соответствующих социальных и культурных институтов. Такое различие в типах личности присутствует не только на уровне философских концепций, а пронизывает и основные сферы культуры. В западных фильмах, демонстрируемых на массовом экране, настоящий ковбой, супершпион или сыщик всегда действуют в одиночку, демонстрируя индивидуальную волю к победе, не взирая на моральные ограничения. На Востоке, судя по такого же рода фильмам, в бой идут за компанию, собирают соратников или друзей, заранее предполагая, что “тебя могут убить, зато мы выиграем”. Так собирают участников коллективного действия в японских, китайских или индийских фильмах. И даже проявив свои высшие индивидуальные качества в восточных единоборствах, герой посвящает свои достижения своей группе, клану или народу. Типы социализации личности
В каждом обществе вырабатывается процесс социализации личности, т.е. развития человека активного, полноценного члена общества. В его ходе осуществляется подключение индивида к социальной памяти данной общности, освоение им накопленных традиций. Через различные социальные механизмы и институты индивид осваивает необходимые производственные на выки, практические знания о естественной и социальной среде, культурные ценности и нормы. Существует немало определений процесса социализации, но, несмотря на некоторые различия в акцентах, сущность этого процесса понимается как усвоение индивидом необходимого для жизни в данном обществе социокультурного опыта. Особенности социализации зависят от исторически-конкретной социально-экономической структуры и преобладающего типа культуры. Поэтому говорят об особенностях социализации в различных общественно-экономических системах и существенных отличиях в положении индивида в условиях первобытно-общинного, античного, феодального (европейского), крепостнического (восточного) и капиталистического или социалистического общества. В рамках одного и того же общества огромное значение для особенностей социализации имеет классовая принадлежность индивида. На реальную судьбу личности влияет соотношение между социальными условиями, субъективными стремлениями и возможностями личности, связанными с внутренней культурой. Все эти компоненты оказываются подвижными и изменчивыми. Весьма поучительно в социологическом плане сопоставление высоких образцов художественной культуры и масскульта. Коварство, жестокость и тем более убийство, к которым прибегает самоутверждающийся персонаж в произведениях классической литературы, осуждаются и влекут за собой то или иное прямое или косвенное наказание — со стороны жертвы, правосудия или же самой судьбы. В литературе массовой культуры такого рода проступки могут восприниматься как вполне допустимые, если они способствуют достижению цели, а сам персонаж ускользает от правосудия и обретает зримое богатство — или же совершает все это ради возмездия. К тому же все нормальные люди в той или иной степени подвластны таким мотивациям. Но это социальные дилеммы, связанные с безусловным принятием господствующих в современном обществе достижительных ценностей, измеряемых капиталом. Возможны и принципиально иные ориентации, если эти ценности не принимаются личностью, утверждающей себя в иных вариантах деятельности. Революционная позиция означает борьбу за перестройку нетерпимых далее социальных отношений. Но можно попытаться также снять эмоциональную нагрузку, доводящую человека до невроза, путем различных форм внутренней разрядки. Конкретизируя детерминанты социализации, следует отметить социально-групповую, культурно-религиозную и этническую принадлежность индивида, характер трудовой деятельности, которой занята общность в целом и каждая отдельная семья — главный и первичный механизм социализации, экономический и социальный статус родителей и ближайших родственников ребенка и т.д. Несмотря на многообразие стадиальных и культурных различии докапиталистических обществ, процесс социализации в них характеризовался общими чертами. В традиционном обществе не существовало специализированных институтов и социализация отличалась малой расчлененностью и маловероятностью тех навыков и ценностей, которые должны были усваиваться индивидами. Примитивная хозяйственная деятельность и со-циокультурная статичность такого общества при низкой продолжительности жизни обусловливали стереотипность и ускоренность социализации. Ее венцом обычно был обряд инициации подростка во взрослое состояние, который символизирует наступление социальной зрелости, наделяя его набором освященных традициями прав и обязанностей. Слабая дифференцированность, пространственная и временная ограниченность передачи социокультурного опыта жизни сковывают возможности первичных коллективов. Отсутствие институтов культуры, специальной системы образования и средств коммуникации приводило к тому, что коллективный опыт передавался прежде всего через устную речь (в том числе фольклор), житейскую мудрость и опытность, которые приходили к индивиду со временем и были прямо пропорциональны его возрасту. Продолжительность жизни индивида становилась важным условием накопления и со хранения социально значимой информации, что придавало возрасту высокий престиж. Почитание старейшин заменяло институциональный механизм передачи культурного опыта. Но и в настоящее время в развивающихся странах социализация ребенка в первые годы осуществляется, как правило, традиционными методами и традиционными институтами. В деревнях ответственность за воспитание подрастающего поколения по традиции несет вся община. Свой ранний возраст (до 3^4 лет) ребенок проводит обычно в тесном общении с матерью. Со временем в его воспитание включаются дедушки и бабушки, старшие братья и сестры, дяди и тети и другие родственники. В любом обществе детей приобщают путем мелких поручений и игровых ситуаций к определенным формам трудовой деятельности, учат быть послушными и уважать старших, знать культуру и мораль своего народа, соблюдать определенные нормы и правила поведения. Уважение к старшим и возрастная соподчиненность — важная черта образа жизни и процесса социализации. Ее значимость закрепляется в сохраняющихся поныне возрастных группах, на которых зиждется традиционная система образования, и в специальных речевых оборотах, которыми пользуются в обращении к представителям различных социально-возрастных групп, и в особых приставках к имени индивида в зависимости от возраста индивида и его социального положения. В основе традиционного воспитания лежат наблюдение, подражание и участие. Социализация включает разнообразные физические упражнения, отражающие элементы трудовой деятельности и культурных ритуалов, обучение ремеслу, религии и обычаям. Освоение всего этого стимулируется как поощрением, так и суровым наказанием. Важным средством передачи традиции являются танцы, музыка, народный фольклор. К концу 80-х гг. число детей дошкольного возраста намного превысило отметку 1 миллиард. Подавляющая часть новых жителей нашей планеты родится в развивающихся странах. От того, как пройдет социализация этого поколения, какую информацию получит оно в ходе этого процесса, к каким идеалам и ценностям приобщится, во многом будет зависеть то, в чьих руках окажутся судьбы большей части человечества в начале нового тысячелетия. Но не только семья в развивающихся странах сохраняет функции главного социализирующего фактора и служит трансмиссией для передачи культурных традиций и ценностей от поколению к поколению. Важным механизмом социализации являются религиозные школы, которые оказывают заметное влияние на воспитание молодежи. Существует немало и других социокультурных институтов, которые традиционно продолжают выполнять в развивающихся странах значимые функции социализации. Традиционные народные представления — религиозные обряды и ритуалы, кукольный театр — не окостенелые остатки прошлого, а чрезвычайно активные и функционально значимые культурные институты. Они обладают жизненной и творческой силой, играют важную роль в обществе. Эти традиционные средства коммуникации служат не только источником развлечения и информации, через них людям прививаются общепринятые нормы и ценности — короче, они выполняют общую функцию социализации. Модернизация и личность
В настоящее время радикально меняется содержание социализации за счет количественного увеличения, качественного усложнения и расчленения той информации, которую должен освоить индивид в ходе формирования своей личности. Однако все эти изменения, в той или иной степени присущие любому обществу, в сегодняшнем афро-азиатском ареале протекают через такие разнородные механизмы социализации, которых не знало еще ни одно из ранее существующих обществ. Разрыв с традиционализмом и модернизация в культурном плане ведут к распаду прежнего единообразия и устойчивости. Плюрализм ценностных пластов отражает прогресс в сфере материального производства, дифференциацию самой социальной структуры — формирование различных социальных и профессиональных групп, классов, прослоек. В свою очередь, сама аксиоло-гическая вариативность становится одним из условий мобильности социальной системы, ее прогрессивного развития, способствует созданию предпосылок для индивидуализации личности. Все это усиливает динамику, меняет механизмы социализации личности. Рушатся прежние перегородки, отгораживающие то социокультурное поле, в рамках которого происходила прежде всего социализация индивида. Среди показателей модернизации личности выделяются: 1. Открытость новой практике как в отношениях с людьми, так и в плане освоения новых производственных навыков. 2. Рост независимости от власти таких традиционных факторов, как семья и религия, смещение лояльности в направлении к современным политическим и общественным лидерам, руководителям профсоюзов, кооперативов и т.д. 3. Вера в действенность науки и медицины в целом и отход от пассивности и фатализма при встрече с трудностями жизни. 4. Стремление индивида и его детей достичь более высокий профессиональный и образовательный статус. 5. Планирование дел и действий заранее, уважение точности во времени. 6. Возрастание интереса к социальной и политической жизни, принятие в ней все более активного участия. 7. Стремление быть в курсе новостей и все большее предпочтение отдавать новостям общенационального и международного масштаба по сравнению с событиями местного значения. Важно отметить, что, несмотря на социально-экономические, политические и этнокультурные различия, везде школа и образование играли доминирующую роль в формировании новых, более современных и динамичных качеств личности подростка. Помимо грамоты, навыков писать, читать и считать учащиеся приобщаются к новым ценностям, новым психологическим установкам и моделям поведения, которые высоко значимы для их личностного развития и будущего развития их стран. Те из подростков, которые дольше посещали школу, не только более информированы, но и обладают более развитыми навыками устной речи. У них иное восприятие времени, более сильное чувство личной и социальной ответственности. Они более активно участвуют в общественных делах,более восприимчивы к новым идеям, людям, по-иному взаимодействуют с другими людьми. Они больше ценят науку, быстрее воспринимают любые изменения и более подготовлены к тому, чтобы значительно ограничить количество своих будущих детей. Богатство личности заключается в богатстве ее реальной деятельности и содержательности ее общения с обществом. Достижение в полной мере этого богатства составляет гуманистический идеал, возможность реализации которого зависит от уровня развития производительных сил. Всесторонне развитая личность вовсе не совпадает с идеалом всестороннего потребителя. Сведение человеческих потребностей к потреблению вещей и зрелищ — следствие социального воздействия и отчуждения человека от реального процесса производства и от других людей, “возмещением” за что и служит вещь или развлечение. Истинно человеческое потребление состоит не в присвоении вещи, а в усвоении способа деятельности и общения с другими людьми, что сближает людей и предполагает активную самореализацию личности в творческом труде и общении. Маргинальная личность.
За последние десятилетия много исследований по социологии культуры было посвящено маргинальной личности. Через эти исследования удалось раскрыть важные закономерности в характере культурных изменений, происходящих в освободившихся странах в ходе модернизации. Маргинальная личность — это человек, живущий и сознательно участвующий в культурной жизни и традициях двух разных народов. Он никогда не может совершенно порвать (даже если ему будет дана такая возможность) со своим прошлым и его традициями и никогда не будет совер шенно принят в новое общество, в котором он теперь пытается найти для себя место. Он человек на рубеже двух культур и двух обществ, которые никогда полностью не совпадут. Маргинальная личность является продуктом миграции населения, тех разнообразных процессов, в результате которых человек определенной культуры вынужден осваивать иные, чуждые ему культурные ценности, социальные роли, образ жизни. Состояние маргинальное™, если оно приобретает стойкий характер, делает личность конгломератом разнопла-новых социальных ролей и культурных ориентации. Такая амбивалентность ведет нередко к деперсонализации, порождает внутреннюю напряженность, психические расстройства и срывы. Вместе с тем именно такое совмещение элементов разных культур может приводить к обогащению личности, создавать предпосылки для развития ее творческих способностей. Особенности социализации способствуют возникновению неустойчивости и эклектичности в структуре личности (особенно личности маргинала) в условиях переходного (постколониального) общества,преобладанию “психологически расколотого” типа личности. В такой личности странно уживаются традиция и современность, мистика и рационализм, знание и архаические предрассудки, религиозная созерцательность и политический динамизм. Следует отметить, что процессы модернизации преломляются в личности весьма своеобразным образом. Дело в том, что каждый конкретный индивид включен не вообще в культуру, а в весьма конкретное социальное и культурное поле,которое является лишь фрагментом данного общества со своими определенными механизмами социализации и наборами культурных ценностей. Одним из важнейших факторов, влияющих на человека в переходном обществе, является “революция ожиданий”, которая обещает ему улучшить экономическое положение, предоставить землю, недорогие продукты питания, работу, т.е. удовлетворить основные желания. Такие ожидания во многом перестраивают внутренний мир людей как в городе, так и в деревне. Но при этом возникают тяжелые коллизии от столкновения ожиданий с действительностью. В городе индивид (зачастую недавний выходец из деревни) оказывается лишенным работы, жилья, нормального и достаточного питания, медицинского контроля. Тяготы и лишения рассеивают мираж, углубляют разочарование новоявленного горожанина. Вместе с тем его кругозор расширяется — он узнает о существовании иного образа жизни, других религий и политических воззрений, учится терпимости в отношении норм поведения и привычек, нередко противоречащих его собственным. Но терпимость имеет свои пределы и переходит в зависть, озлобленность, гнев из-за вопиющей несправедливости, экономического (да и политического) неравенства, растущей пропасти между кричащей роскошью и предельной бедностью. Все эти факторы и процессы создают тот социальный контекст, в котором рождается “переходная личность” — изолированный, одинокий и беззащитный человек, вырванный с корнями из привычной среды и тщетно ищущий почву, чтобы укорениться в иной, далеко не эквивалентной среде. Успех сопутствует лишь немногим, которым удается приобрести профессию, усвоить городские обычаи и влиться в ряды квалифицированных рабочих, офицеров, интеллектуалов, предпринимателей. Однако большинство так и остается в переходном состоянии. Потеряв относительное спокойствие традиционного мирка, маргинальный человек стремится во что бы то ни стало обрести новую стабильность, новые авторитеты взамен прежних с тем, чтобы от них услышать четкие указания на то, как жить и что делать дальше. Итак, личность выступает как носительница культуры. В ней ценности, нормы, знания и вера превращаются в поведение человека в окружающем мире, в его отношение к другим людям и к миру в целом. Без личности, ее целенаправленной и осмысленной деятельности культура, по сути дела, не может реализоваться и существует лишь как набор отвлеченных принципов и смыслов. Однако личность не может быть целиком отождествлена со всей культурой данной общности. Она вмещает в себя какую-то ее часть, а вернее, различные :”лементы, отвечающие социальному положению личности и характеру социализации. Вместе с тем в условиях интенсивного взаимодействия культур личность может в той или иной степени сталкиваться с иными ценностями, нормами и типами поведения. Это требует знаний о другой культуре, способности адаптации к разной культурной среде. Социология культуры призвана стать одним из средств, способствующих развитию такой способности. Глава VIII. ТИПОЛОГИЯ КУЛЬТУР
Основные темы.
Многообразие типологий культуры как отражение ее многофункциональности
и соотнесенности с другими компонентами (прежде всего, хозяйством и политикой). Культурные скопления и культурные системы. Выделение культур по сходству; хозяйственно-культурные, этно-лин-гвистические, историко-этнографические. Культурные ареалы. Высокая, специализированная и обыденная культура. Особенности восприятия мира, ценностных ориентации и типов регуляции на разных уровнях культуры. Особенности обыденной культуры: устойчивость неформальной и неинституциональной регуляции поведения и аккультурации индивида и группы. Ценностные ориентации “простых людей” в повседневной жизни. Формационный и классовый типы культур
как формально соотнесенные с социально-экономическими структурами. Классовая культура. Социокультурная стратификация и субкультуры.
Многомерный характер социокультурной дифференциации. Характер производства, уровень образования, социальный престиж как факторы дифференциации. Слой и каста как формы культурной дифференциации. Роль культурной мобильности в изменении социальной стратификации. Субкультуры и функциональные культуры — профессиональные, территориальные, возрастные, половозрастные, их роль в дифференциации жизни общества. Молодежная субкультура в современном обществе. Культура и этнос.
Этнические культуры, связанные с общностью происхождения и совместной деятельностью (“кровь и почва”). Основные характеристики этнической культуры: локальная солидарность и антагонизм по отношению к другим этносам. Значение этнодифференцирующих характеристик в языке, обычаях, обрядах, нормах поведения, народном искусстве. Функциональность и условность деления “мы — они”. Устойчивость этнического своеобразия и самосознания в современных отношениях. Этническая идентификация человека и проблемы миграции в современном мире. Национальная культура и национализм.
Основные подходы в изучении и оценке национальных образований. Формалистическая концепция. Ограниченность и условность “естественных” характеристик для определения нации. Релятивистская концепция нации как выражение политико-идеологического движения за самоопределение. Культурно-коммуникативный подход. Роль языка, образования и художественной культуры в утверждении национального самосознания. Национализм и модернизация, роль расширения обмена и коммуникативных связей в укреплении национального единства. Значение экономических, политических и культурных факторов в национальной интеграции. Национализм и история. Обращение национального сознания к истории и избирательность исторической памяти. Цивилизация как тип социокультурной общности.
Основные характеристики цивилизации: а) создание всеобщей социокультурной связи индивидов и групп, превосходящей местную ограниченность и разделенность по социальным и культурным признакам (содержание принципа всеобщности); б) дифференциация жизнедеятельности, обеспечивающая разнообразие общественной жизни; в) обеспечение преемственности как связи с прошлым и как перспективы на будущее. Соотношение религиозного и светского начал в цивилизации. Классификация цивилизаций. Цивилизационное деление на Запад и Восток, на региональные цивилизации. Духовная и социальная структура цивилизаций. Динамика цивилиза-ционных изменений. Многообразие типологий культуры как отражение ее многофункциональности
Присущее культуре многообразие, ее способность выполнять разные функции и входить во взаимодействие с различными компонентами делают ее непременной частью не только совокупного производства в целом, но и каждой формы социальной деятельности. Культура влияет на производство и составляет “культуру производства” или “хозяйственную этику”, на политику и составляет “политическую культуру” и т.д. Она становится и средством оформления классовых отношений или национальной самобытности. Поэтому возникает естественный вопрос: что более оправданно — выделять в качестве самостоятельных типологических вариантов разные национальные культуры, хотя и имеющие внутреннее деление на классовые субкультуры, или же выделять прежде всего социально-классовые типы культур (буржуазная, пролетарская, крестьянская), считая национальный признак вторичным делением, подлежащим постепенному изживанию. У обеих точек зрения находятся свои приверженцы, приводящие соответствующие доводы. Расцвет пролетарского искусства и литературы в Германии или России в первые десятилетия XX в., устойчивость крестьянской культуры даже в условиях ускоренных перемен — важные факты истории художественной культуры, в которых проявляются и социальные закономерности. Лишь интенсивное утверждение массовой культуры в конце XX в. приводит к ускоренному стиранию классовых различий в прежнем их виде, хотя и с образованием новых, “постиндустриальных”. Тем не менее на протяжении всей истории человеческой культуры социально-классовое деление было вторичным, формировалось в рамках тех основных социо-культурных структур, которые связаны с цивилизаци-онными и национальными типами регуляции. Даже в условиях стабильного экономического развития и интенсивной миграции населения социальные группы в основном сохраняют свою конфессиональную или национальную принадлежность. Хотя классовые интересы, несомненно, проявляются и в культурной регуляции, для культуры в целом преобладающее значение имеет совокупная жизнь общества, претворяющаяся в национальных и цивилизационных формах. Как мы видели, культура тесно связана с другими сферами социальной жизнедеятельности, что и придает ей
огромное разнообразие. Поэтому типология культур может проводиться по разным принципам: хозяйственному (бронзовая культура, пастушеская культура, технологическая культура); формационному (патриархальная, феодальная или буржуазная культура); социальному (пролетарская, крестьянская или буржуазная культура); политическому (революционная или реакционная культура); историческому (средневековая культура) и т.д. И все же — это типология, проведенная не по собственно культурным признакам, а перечисленные явления относятся к сфере других дисциплин. Социологически упорядоченную систему классификации разработал П. Сорокин, который выделил три типа культурных образований: разнородные скопления, образования со сходными характеристиками и органические системы*. Рассмотрим каждый из этих типов 1. В разнородных скоплениях культурные феномены предстают как своего рода “лоскутное одеяло”, составленное из самых разных явлений и вещей, не имеющих достаточной связи между собой и соединенных внешней для такого скопления причиной. Так, набор предметов культуры в музее этнографии в ряде отношений предстает как скопление, а наличие рядом охотничьего лука со стрелами, прялки, мотыги еще не выявляет их смыслового единства. Каждая культура может быть описана (хотя бы в энциклопедии) с точки зрения наличия в ней скопления тех универсалий, которые составляют обязательные атрибуты и аксессуары общественной жизни: образование, религиозные обряды, танцы, сексуальные ограничения, магия и т.п. Но такого рода описания, необходимые для детального знакомства с культурой, еще не дают представления о принципах, по которым функционирует культура. Нередко культурные характеристики обусловлены многообразием общественной жизни и связаны с различными источниками и функциями данного института или индивида. Как мы видели в гл. VII, и индивид в культурном плане также большей частью выступает как “скопление” — носитель разнородных элементов, которые он не всегда может согласовать для самого себя. 2. Образование со сходными социокультурными характеристиками. Описание по сходству позволяет выявить либо а) содержательные функции культуры в раз- * В детализированном виде эту классификацию дает П.Сорокин в книге: Society, Culture and Personality.- N.Y.; L., 1947. n ых социально-экономических единицах (городская, классовая, возрастная культуры), либо б) ареал распространения тех или иных элементов (что служит предметом рассмотрения в этнографии). Сходство различных аспектов культуры порождает метаэтнические, т.е. объединяющие несколько этносов, общности: этно-языковые, культурно-хозяйственные (по сходству материальной культуры), историко-этнографические (по сходству художественной и бытовой культуры), этно-конфессиональ-ные (по единству религиозных верований). Эти единицы ныделяются на основании сходства населения по какому-либо одному общему признаку (тип хозяйства, язык, вероисповедание), но это сходство может не распространяться на другие стороны жизни. Еще до недавних пор кочевые народности Средней Азии, имевшие сходный образ хозяйственной жизни и говорившие на близких языках, устойчиво делились по родо-племенному признаку, следы которого сохранились до сих пор. Таким образом, признаки сходства не создают всеобъемлющей общности, а единство этнических групп возникает во многом в силу спаянности естественными родственными и генетическими связями. 3. Органические системы. Как мы видели, уже в силу самого определения культура является результатом “культивирования” человека и духовной регуляции общества. Поэтому ее органическая целостность — не продукт естественного развития человеческого коллектива, стихийного роста его производительных сил или политической воли. Она возникает только в ходе длительного, последовательного и целеустремленного развития культурных факторов. Такого рода целостность формируется в различных формах духовной жизни: язык, этика и право, религия, художественная культура и наука. В каждой из этих форм существует определенная системность, допускающая различные варианты, но отсекающая те из них, которые нарушают функционирование целого. Выше мы уже рассматривали эти системы как основные формы культуры. Сейчас нам следует обратить внимание на два обстоятельства. Далеко не всегда перечисленные формы культуры в своей совокупности составляют органичное целое. Это может происходить как в силу противоречивости самой культурной жизни, ее непоследовательности, подверженности разрывающим ее “тело” внутренним социально-политическим факторам или же внешним влияниям. Вместе с тем в этом может сказываться и диалектика саморазвития, например, художественной культуры или же науки, в которых постоянно выдвигаются противостоящие друг другу идеи и ценности в ожидании, когда эта диалектика получит разрешение на более высоком уровне эволюции общества. Второе обстоятельство заключается в том, что хотя каждому обществу присущи все эти формы, хотя бы и в неразвитом варианте, степень их развития может меняться не только в зависимости от уровня развития самого общества, но и по отношению друг к другу. Третье обстоятельство заключается в том, что эти культурные формы-системы являются достаточно самостоятельными, чтобы выходить за рамки конкретных обществ и распространяться на другие страны и народы. Религия по изначальному замыслу была нацелена на то, чтобы превзойти этнические и национальные рамки и охватить людей разного происхождения. Наука, возникшая в социокультурных условиях некоторых обществ, имеет тенденцию распространения по всему миру, не зная границ. Формациоиный и классовый типы культуры
Характерным проявлением культурных образований, выделяемых по сходству признаков, может служить формационный тип культуры, выделяемый на основе отражения интересов основного класса данной социально-экономической формации как функции базисной структуры данного общества. Эта концепция принята в марксистской социологии и в ней выделяются “рабовладельческая”, “феодальная”, “буржуазная” и “социалистическая” культуры, а в рамках антагонистических формаций вычленяются культуры господствующих и трудящихся классов, хотя первая и оказывается неиз менно преобладающей. По существу, те функциональные субкультуры, которые действительно связаны со специфическими интересами и образом жизни различных классов, возводятся в самостоятельные и особые варианты культуры, что приводит к теоретическому разрыву культуры в целом. При выделении двух классовых культур возникает сложная идеологическая задача расчленения направлений, течений и творчества отдельных художников, писателей и мыслителей на классово обусловленные варианты ценностей. История культуры при этом трактуется как борьба “двух тенденций” и “двух линий”. В русской культуре трещина проходила через сердца и творчество А.Герцена, Н.Гоголя, Н.Некрасова, Л.Толстого, А.Чехова, М.Горького, но рассматривалась она не как внутренние сомнения и противоречия, а как показатель колебаний в выборе между двумя непримиримыми культурами. Что касается той духовной продукции, которая не поддавалась такому размежеванию (прежде всего религиозная культура и те проявления, которые отражали поиски национальной самобытности), то она обычно замалчивалась или преподносилась односторонне, подвергаясь идеологической интерпретации. В соответствии с этой идеологической доктриной партийно-государственное регулирование в области культуры было направлено на жесткое и последовательное ограничение идеи затушевывания той культуры, которая классифицировалась как помещичье-буржуазная, отстаивающая интересы господствующих классов. Это не всегда означало действительное изъятие из обращения произведений прошлого, но требовало их соответствующей идейной интерпретации, чтобы представить все развитие русской культуры как последовательное развитие единой революционно-демократической линии. Именно эта линия изображалась как единственно правильная и значимая, послужившая предшественницей марксизма и социализма. История культуры стран Запада также изображалась как “борьба феодальной и демократической”^ а затем “буржуазной и демократической” культур, причем классовой ограниченности господствующей культуры всегда противостояла демократическая тенденция, неизменно связанная .с
отстаиванием интересов трудящихся слоев. Тем самым утверждался исторический раскол каждой нации по классовому признаку, пронизывающему все стороны жизни —хозяйственную, социальную, политическую и культурную. Объясняющая способность такого подхода как в отношении различных исторических периодов, так и культуры современности весьма ограничена. Несомненная разделенность общества на классы отнюдь не устраняет его целостности. Классовые различия в языке, художественной культуре, представлениях и типах мышления, несомненно, существуют, но перекрываются в общей системе культурной регуляции. Наряду с классовыми существуют и другие типы различия: между городом и деревней, центром и периферией, развитыми и неразвитыми регионами, и противоречия между такими структурами нередко находят выражение и в культурной сфере. Но попытка постулировать принципиальное противоборство культур как постоянный определяющий фактор — идеологическое насилие над действительностью, опровергаемое объективным анализом. То противоборство, которое происходит в обществе между классами, слоями, конфессиями, регионами, в культуре скорее предстает как взаимодействие разных тенденций культурно-исторического развития. Может ли город обойтись без деревни, центр без провинции, общество без государства, верхи без низов, трудящиеся без предпринимателей и наоборот? Может ли общество целиком изолироваться от внешнего мира и замкнуться в своей самобытности? Или же “раскрыть двери”, отказаться от всех традиций и переделать свой национальный характер? Как мы увидим, культура — сложная, устойчивая, долговременная система, впитывающая в себя все существенные измерения и факторы общественного бытия. Классовая культура может рассматриваться с разных точек зрения. Различие социальных типов культуры прослеживается как в повседневной жизни — манерах, нормах, интересах, языке, так и в духовных ценностях и идеологии. Многие социологи исследуют “культуру бедности”. Она присуща неимущим слоям городского и сель- • кого населения, которые в социальном плане отличаются отсутствием устойчивой работы, а соответственно и скудостью средств к проживанию. Это порождает “культуру выживания”, имеющую свои духовные про-шления. Такого рода анализ необходимо дополнять и рассмотрением “культуры богатых”. Для нее характерно большей частью престижное и показное расточи-юльство, культ гедонизма и презрение к физическому груду. Но та и другая культура — всего лишь варианты субкультуры, часть более целостной системы. Социокультурная стратификация и субкультуры
Как мы видели, в каждом обществе культура имеет свою структуру. Социальные воплощения этой структуры называют субкультурами.
Использование этого термина не предполагает, что группа культур непременно конфликтует с господствующей во всем обществе культурой. Это относится в том числе и к культуре рабочего класса, заметно отличающейся не только от деревенской, но и от общенациональной, утверждаемой в признанных обществом в целом ценностях и нормах. Социальное различие между культурой господствующих классов и трудящихся слоев было еще в первой половине XX в. отличительной чертой культурной жизни Великобритании. Именно поэтому роману крупнейшего английского писателя Д.Лоуренса “Любовник леди Чаттерлей” сопутствовал громкий и длительный скандал: негодование вызвало не только яркое изображение любовного увлечения благородной леди, но и то, что объектом этого влечения стал простой егерь, т.е. слуга в поместье мужа леди Чаттерлей. Переплетение и столкновение двух сходных линий — человеческой симпатии и классовой несовместимости дало прекрасный сюжет и для столь же известной пьесы Б. Шоу “Пигмалион”. Впрочем, несмотря на остроту сюжета и конфликт “двух культур”, действие в этих английских художественных произведениях оканчивается более или менее благополучно. Английской культуре удалось сгладить и уравновесить эти варианты культурной жизни, чего не скажешь, например, о многих произведениях русской литературы, в которой как личные или любовные разлады (“Евгений Онегин”, “Герой нашего времени”, “Гроза” или “Анна Каренина”), так и социальные конфликты (“Горе от ума”, “Медный всадник”, “Преступление и наказание”, “Отцы и дети”, “Вишневый сад”) остаются непримиримыми, а носители противоположных ценностей расходятся до конца и навсегда. В широком плане под субкультурами
в социологии обычно понимают те социальные образования внутри общества, которые отличаются от преобладающей и нормативной культуры по некоторым культурным признакам: обычаями, нормами, ценностными ориентациями, стилем поведения, а иногда и институтами. Образование субкультур может выражать общественную потребность в дифференциации духовной жизни и поведения, в выработке более адекватных форм поведения и деятельности, отвечающих либо типу профессии, либо особым социальным условиям, либо новым запросам развития. Особое внимание среди субкультур вызывают различные неконформные типы отношений молодежи к обществу, диссидентские или альтернативные движения. Эти движения могут различаться как по классовому признаку (рабочая молодежь или “богема”), так и по отношению к перспективам общественного развития (“движение зеленых”). К разряду субкультур следует причислить и миграционные группы из инородной этнической среды, нетрадиционные религиозные группы и т.д. Такого рода движения могут оказывать значительное воздействие на культуру “большого” общества. Заметный вклад такого рода внесла за последние десятилетия рок-культура, восточные мистические течения и т.д. Обычно в социологических исследованиях редко можно встретить анализ культуры господствующего строя как субкультуры в силу того, что в системе социо-культурной регуляции она служит большей частью воплощением “высокого”, “элитарного”, “престижного” уровня. Различные способы использования произведений действительно высокой художественной культуры и сти лей, связанных с образом жизни (например, оформление жилища или офисов), наличие высокого образования и культивирование богатыми людьми престижных демон-сграционных мероприятий—все это способствует “смычке” двух культурных сфер. Тем не менее хорошо известно о том, насколько противоречивыми оказываются нередко эти отношения. Состоятельные слои обладают и своей малой культурой, существующей наряду с высокой. В динамике культурной жизни связанные с этим слоем представления о “престижности” и “нормативности” могут также становиться дисфункциональными и подвергаться вытеснению как нежелательное для общества явление. Тогда наступает время для смены стилей, для модерна и авангарда. Культура и этнос
Сходство культурных характеристик играет важную роль в формировании этнических, национальных и ци-вилизационных уровней культуры. Рассмотрим каждый из
этих уровней отдельно. Конечно, в формировании этноса сказываются не только культурные, но также географические (природная среда), социальные (подобие социальных структур), социобиологические (антропологический тип) и хозяйственные факторы. Под влиянием этих факторов и природной среды, к которой адаптируются люди и которую они активно используют в производственной деятельности, складывается некоторая общность языка, нравов, обычаев, быта и психических характеристик. Однако эта общность остается неопределенной и непроявленной, если не вырабатывается этническое самосознание, чувство принадлежности к своему этносу. Этносу присуща постоянная социокультурная антитеза “мы — они”, “свои — чужие”. Поэтому этнос — только та культурная общность людей, которая осознает себя как таковую, отличая себя от других аналогичных об-щностей. Таким образом, самосознание выступает не только как отражение реально существующей общности, но и как определение реально существующих различий. Самосознание обычно опирается на представления об общности происхождения и исторических судеб, участие в исторических событиях, на связь с языком и “почвой”. Важность этнического самосознания позволяет использовать его как основной этнический определитель в переписях и других формах массового статистического учета населения. Признак языка в этом случае отходит на второе место. Всякие принудительные официальные меры переоформить этническую принадлежность (сделать таджиков узбеками, а этнических мусульман в Болгарии болгарами) наталкивается на упорное сопротивление, так как убежденность человека в принадлежности к своему народу является стержнем его идентичности, его самоощущения как личности. В условиях локальной ограниченности общения в этническом самосознании постоянно срабатывают двойственные тенденции. С одной стороны, факторы единства обеспечивают выживание этих коллективов, а с другой — они противопоставляют один коллектив другому по какому-либо признаку. В сознании членов коллектива возникают устойчивые стереотипы принадлежности к незыблемой первооснове, получающей выражение в языке, самосознании и т.д. Это приводит к абсолютизации тех признаков этноса, которые в действительности имеют относительный характер, в то время как многие второстепенные свойства остаются не фиксированными. Признаки-фетиши выражают и принадлежность к данной группе, противопоставляя ее другим общностям. Чем менее развита общность, чем менее дифференцированы в ней отношения, тем естественнее (менее окультурено) содержание ее сознания. По мере усиления социальной дифференциации повышается значимость культивированных особенностей поведения. Так,для племенной среды степень влияния таких естественных признаков, как родство, общность происхождения, обычаи, кухня, несомненно больше, чем для этноса с развитым делением на город — деревню. В этнических общностях тесная связь хозяйственных отношений с обрядово-религиоз-ными приводит к синкретизму культуры, в которой еще нет устойчивого деления на субъективные и объективные факторы, на “я” и “мы”. В ней соединяются жи вущие и прошлые поколения, а социальные отношения переплетены с отношениями человека к природе. Культура этноса обеспечивает не только его интеграцию и стабильность как системы. Элементы этой культуры имеют и “вторую жизнь”, так как выполняют и этнодиффе-ренцирующие функции, становятся основой для различения “мы” и “они”. Потребности дифференциации приводят к тому, что один из компонентов (язык, религия, культурно-политические структуры или же художественные особенности) выделяются в качестве системообразующего фактора, чтобы оформить данную общность по отношению к другим. Но значение тех или иных компонентов культуры всегда соотносительно. Какая-то черта культуры одного этноса становится дифференцирующей по отношению к другому этносу, ее не имеющему. Она оказывается нейтральной в сфере контактов с этносом, ею обладающим. Дифференцирующая функция этнической культуры постоянно проявляется в утверждении устойчивого “мы” и “они”, что приводит к отчуждению и конфликтам между разными народами. Антагонизм по отношению к чужим общностям — основная черта механизма укрепления внутренней сплоченности. В этом можно видеть одну из основных причин разного рода этноцентризма, постоянно проявляющегося в массовом сознании. Отношение к внешнему началу варьируется в зависимости от различных внутренних и внешних факторов. Это может быть сосуществование, вызывающее интерес, но не приводящее к взаимодействию. Может происходить взаимное или одностороннее проникновение, ведущее к использованию каких-то элементов без утраты взаимной разд елейности. Несомненно, что и на этом уровне возникают элементы межэтнической культуры, на основе которой и происходит общение между первичными общностями. К такой культуре относятся прежде всего языки межэтнического общения, не обязательно имеющие национальную привязанность. Так, в Тропической Африке это не только суахили и хауса, но и более мелкие этнические языки, а также различные варианты смешанных жаргонов (пиджин), используемые для торгового и хозяйственного общения. Однако такая культура не обладает степенью зрелости, достаточной, чтобы обеспечить интенсивное взаимодействие разнородных элементов. Разногласия и конфликты, в которых дифференцирующие характеристики могут служить поводом для вражды и насилия, делают необходимым формирование устойчивого единства на более высоком уровне. Таким образом, взаимодействие этнических культур внутренне противоречиво. Взаимное усвоение элементов культуры, с одной стороны, способствует интеграционным процессам, взаимному обогащению, обмену и т.д., а с другой — сопровождается усилением этнического самосознания и стремлением к закреплению этнической специфики. Конечно, этничность не исчезает с формированием нации. Напротив, для большинства наций этническая принадлежность — один из источников национального чувства. Армяне, грузины или турки во многом осознают себя именно на основе чувства общности — происхождения, языка, истории. И все же нация — образование более высокого порядка уже потому, что в ней достигается гораздо более высокая плотность коммуникаций, а вместе с тем культура выделяется в один из ведущих компонентов — наряду с хозяйственной системой и государством, что обеспечивает ей гораздо большие возможности для дифференциации. Этнические признаки культуры могут вести существование отдельно от нации. Русские, армяне, украинцы в различных странах своего зарубежья длительное время сохраняют привязанность к своей родине (хотя и не обязательно к государству), несмотря на то что в основных социокультурных характеристиках уже относятся (и относят сами себя) к той нации и государству, членами и гражданами которых они являются. В свою очередь, нация большей частью формируется из нескольких или даже многих этнических групп. В Великобритании до сих пор существуют и даже временами обостряются различия между собственно англичанами, уэльсцами и шотландцами, во Франции бретонцы и эльзасцы упорно противостоят полной асси- 272
миляции в общефранцузскую культуру. Переплетение устойчивых этнических единиц создает противоречивую и зачастую конфликтную обстановку во многих странах Азии, Тропической Африки или бывшего СССР. В межэтнических конфликтах и в наше время гибнут десятки и сотни тысяч людей. Так, число жертв этнической бойни, устроенной преобладающим по численности племенем в небольшой африканской стране Руанде за несколько месяцев 1994 г., превысило полмиллиона человек. Возникшая в Афганистане после вывода советских войск гражданская война привела к разрушению столицы и вновь вызвала усиление потоков беженцев. Установление режимов этнократии (т.е. формирование правящего слоя только из состава титульного этноса и защита интересов своего населения в ущерб всем этническим группам, считаемым “некоренными”) в некоторых бывших советских республиках привело к растущей эмиграции русскоязычного населения из этих стран. Национальная культура и национализм
Хотя нация по праву считается одним из важнейших политических и культурных феноменов XIX и XX вв., определение ее сущности и понимание природы национализма оказалось сложной теоретической задачей. После того как в середине XIX — начале XX в. национализм во многом сформировал облик Западной Европы и структуру межгосударственных отношений, его волна “накрыла” в 50—70-х гг. “третий мир”, а в заключительное десятилетие XX в. раздробила систему социализма и ведущую страну этой системы — Советский Союз. Но и в развитых странах Запада по-прежнему активно проявляют себя движения за культурную и политическую автономию, хотя они и сдерживаются мерами государственной политики. Живучесть, влиятельность и широта распространения национализма в конце XX в. оказалась неожиданной для исследователей, что привело к выдвижению различных новых подходов в его анализе. Хотя особое внимание уделяется обычно изучению влияния национализма на политический облик пользуемые для торгового и хозяйственного общения. Однако такая культура не обладает степенью зрелости, достаточной, чтобы обеспечить интенсивное взаимодействие разнородных элементов. Разногласия и конфликты, в которых дифференцирующие характеристики могут служить поводом для вражды и насилия, делают необходимым формирование устойчивого единства на более высоком уровне. Таким образом, взаимодействие этнических культур внутренне противоречиво. Взаимное усвоение элементов культуры, с одной стороны, способствует интеграционным процессам, взаимному обогащению, обмену и т.д., а с другой — сопровождается усилением этнического самосознания и стремлением к закреплению этнической специфики. Конечно, этничность не исчезает с формированием нации. Напротив, для большинства наций этническая принадлежность — один из источников национального чувства. Армяне, грузины или турки во многом осознают себя именно на основе чувства общности — происхождения, языка, истории. И все же нация — образование более высокого порядка уже потому, что в ней достигается гораздо более высокая плотность коммуникаций, а вместе с тем культура выделяется в один из ведущих компонентов — наряду с хозяйственной системой и государством, что обеспечивает ей гораздо большие возможности для дифференциации. Этнические признаки культуры могут вести существование отдельно от нации. Русские, армяне, украинцы в различных странах своего зарубежья длительное время сохраняют привязанность к своей родине (хотя и не обязательно к государству), несмотря на то что в основных социокультурных характеристиках уже относятся (и относят сами себя) к той нации и государству, членами и гражданами которых они являются. В свою очередь, нация большей частью формируется из нескольких или даже многих этнических групп. В Великобритании до сих пор существуют и даже временами обостряются различия между собственно англичанами, уэльсцами и шотландцами, во Франции бретонцы и эльзасцы упорно противостоят полной асси- 272
миляции в общефранцузскую культуру. Переплетение устойчивых этнических единиц создает противоречивую и зачастую конфликтную обстановку во многих странах Азии, Тропической Африки или бывшего СССР. В межэтнических конфликтах и в наше время гибнут десятки и сотни тысяч людей. Так, число жертв этнической бойни, устроенной преобладающим по численности племенем в небольшой африканской стране Руанде за несколько месяцев 1994 г., превысило полмиллиона человек. Возникшая в Афганистане после вывода советских войск гражданская война привела к разрушению столицы и вновь вызвала усиление потоков беженцев. Установление режимов этнократии (т.е. формирование правящего слоя только из состава титульного этноса и защита интересов своего населения в ущерб всем этническим группам, считаемым “некоренными”) в некоторых бывших советских республиках привело к растущей эмиграции русскоязычного населения из этих стран. Национальная культура и национализм
Хотя нация по праву считается одним из важнейших политических и культурных феноменов XIX и XX вв., определение ее сущности и понимание природы национализма оказалось сложной теоретической задачей. После того как в середине XIX — начале XX в. национализм во многом сформировал облик Западной Европы и структуру межгосударственных отношений, его волна “накрыла” в 50—70-х гг. “третий мир”, а в заключительное десятилетие XX в. раздробила систему социализма и ведущую страну этой системы — Советский Союз. Но и в развитых странах Запада по-прежнему активно проявляют себя движения за культурную и политическую автономию, хотя они и сдерживаются мерами государственной политики. Живучесть, влиятельность и широта распространения национализма в конце XX в. оказалась неожиданной для исследователей, что привело к выдвижению различных новых подходов в его анализе. Хотя особое внимание уделяется обычно изучению влияния национализма на политический облик нации, на межгосударственные отношения и на экономическое развитие, широко признано, что во всех этих аспектах существенную роль играют и культурные факторы. В рассмотрении социокультурных аспектов национализма выделяется три основных подхода. Формалистическая концепция
естественности национальных общностей как выражения самоутверждения народа, обладающего специфическими общими характеристиками в языке, верованиях, представлениях, историческом опыте, поведении и т.п. Культурное обоснование национализма обычно дополняется утверждением хозяйственной и территориальной общности. Такого рода концепции зачастую создаются как описание и перечисление тех или иных черт данного народа — неизменно положительных — в идеологических построениях, которые имманентно ему присущи и отличают его от других народов. При более внимательном рассмотрении выясняется, что каждая из характеристик, которая считается присущей данной нации в целом и отличающей ее от других, лишь очень условно выполняет такую роль. Так, существуют заметные диалектические различия даже в литературном арабском языке (иракский, египетский, йеменский и т.д.), не говоря уже о том, что разговорные языки значительно отличаются друг от друга. Далеко не все арабы являются мусульманами, и соответственно многие мусульманские народы не имеют никакого отношения к арабам. Историческое наследие разных арабских стран очень отличается друг от друга. Все это вместе взятое свидетельствует об условности термина “арабская нациям, что дало основания говорить о “страновом” или “государственном” национализме среди арабов, равно как и других народов (египетский, сирийский, иорданский, суданский, алжирский и т.д.). Тем не менее на уровне общественного сознания, получающего выражение как в политической, так и в художественной культуре, довольно сильно звучат утверждения общеарабского единства. Это проявляется большей частью в тех ситуациях, когда возникает противопоставление “арабского мира” остальному миру или какой-либо его части. Так происходит, например, в отношениях арабских стран с Западом или Израилем, хотя и здесь возникают самые различные ситуации. Не оправдывается и то положение, особенно популярное в националистических идеологиях, что нация — ;гго память народа о своем историческом прошлом. Как показывает анализ, память эта весьма избирательна. В ней сохраняются лишь значимые события, получающие должную оценку, отвечающую “духу народа”. Нетипичные события или же свидетельства раскола и разлада предаются забвению или списываются на счет происков внутренних или внешних противников. Релятивистские концепции
предполагают, что идентичность этноса или нации формируется всегда по отношению к некоторому внешнему фактору: ощущение угрозы со стороны некой этнической группы в конкуренции за доступ к ресурсам, за власть, территорию. Видные исследователи-социологи отвергают культурологическую концепцию этничности или нации как миф. Как они полагают, культурные характеристики — не столько объективные факторы, сколько конструкции, стимулирующие чувство идентичности, которое объединяет данную группу и легитимизирующие ее требования. Таким образом, идентичность детерминирована интересом данной общности, это средство или стратегия в борьбе за социально значимые ресурсы и привилегии. При помощи этой стратегии достигается консолидация ранее аморфной общности, производится ее мобилизация на достижение общих целей — или же целей, выдаваемых за общие. Естественно, что такие требования формируются в оппозиции по отношению к инонациональной группе населения, либо занимающей господствующее положение, либо оказывающейся в численном меньшинстве. Согласно релятивистскому подходу, нация возникает и формируется прежде всего как продукт самосознания и воли к единству, а черты культурной общности и специфичности создаются в процессе налаживания национального сотрудничества и взаимодействия. Поэтому культурные характеристики могут возникать или утрачиваться, усиливаться или ослабляться в зависимости от степени налаживания внутренних связей и от ситуации взаимодействия нации с внешним миром. Воля к утверждению национального единства направлена не только на изживание внутренних конфликтов и локальных ограничений, но прежде всего на укрепление могущества нации перед лицом ее соседей и мировых соперников. Поэтому естественным спутником национализма является война. Также и государство трактуется сторонниками релятивистской концепции как прежде всего институт, утверждающий совокупную волю данной нации и представляющий ее интересы в отношениях с другими народами. Однако релятивистский подход еще не дает возможности объективного социологического выявления содержания процессов национальной консолидации. Что позитивного заключает в себе национализм, столь очевидным образом нарушающий интересы других национальных групп? Почему культурно-идеологические факторы играют столь большую роль в утверждении национальной консолидации? Более содержательные ответы на эти вопросы дает культурно-коммуникативный подход. Культурно-коммуникативный подход
к национализму основан на выявлении значения факторов коммуникационного единства, возникающего в обществе в ходе интенсивного хозяйственного развития, сопровождаемого ростом городов, развитием образования, ростом грамотности, распространения книгопечатания и периодических изданий. Именно усиление интенсивности коммуникаций приводит к формированию общего национального языка, распространяемого как художественной литературой, так и периодикой, школами и академиями, словарями и энциклопедиями. Это способствует преодолению разнородности населения, преодолению внутренних границ, различий между хозяйственно специфическими регионами, коренным и пришлым населением. Напротив, возникает общий рынок и общее государство, а значит — и постоянное общение, всеобщая заинтересованность в понимании друг друга. Для этого и нужно расширение образования и общий язык, достаточно разнообразный по словарю и средствам выражения, но вме сте с тем единый для всего народа. Язык и становится важнейшим средством как дифференциации культуры, так и ее национальной интеграции. Так, во Франции на протяжении нескольких веков центральное правительство предпринимало энергичные меры для утверждения единого языка на основе парижского диалекта и подавления всех других диалектов. Еще кардинал Ришелье в середине XVII в. основал Французскую академию, вменив ей как главную обязанность заботу о “здоровье французского языка, цемента единства нации”. Во время французской революции и при Наполеоне были развернуты массовые гонения на местные наречия во имя торжества унифицированного языка. Но и в наше время — в 1994 г.— французское правительство вводит законы, запрещающие чрезмерное использование иностранных терминов или выражений, их введение, если существует французское слово, имеющее тот же смысл. Аналогичные требования выдвигают многие национальные движения в других странах, добивающиеся консолидации своей нации. Конечно, чрезмерная настойчивость в борьбе за чистоту языка может привести к его обеднению или появлению искусственных терминов, создающих ограничения в межкультурном взаимопонимании. Национальная культура не может ограничиваться узкими рамками гомогенной этнической общности. Напротив, полноценное развитие нации требует гораздо более высокого уровня дифференциации духовных ориентации и образа жизни, чем этническая. Она включает в себя различные варианты субкультур, обусловленные этническими, географическими, социальными, хозяйственными и классовыми факторами. Часто отмечается, что нация складывается не через утверждение единообразия. Она представляет собой чрезвычайно неоднородное образование, состоящее из компонентов различного рода, хотя каждый из них в отдельности содержит общие культурные признаки, отличающие данную нацию. Еще на этническом уровне культура, как мы видели, способна вместить в себя различия по типу бинарности: высокий — низкий, мы — они, левый — правый и т.д. Эти различия предполагают друг друга, они могут лишь подвергаться изменению в их соотношении, степени влияния на ситуацию, на власть и т.д. В национальной культуре возникает уже более сложная дифференциация, доходящая до противоречий, соперничества и борьбы за преобладание. Различные тенденции могут находиться в напряженном противостоянии, что может привести не только к интенсивной полемике в идейной области, но и к прямым столкновениям, если культура переплетается с политикой и хозяйственными факторами. В каждом развитом обществе существует несомненное противоречие между городом и деревней, что выражается в значительном различии их культур. Хорошо известны классовые различия в культуре. Проблема развития всегда представала как наличие альтернатив, в которых переплетались политические, социальные и культурные факторы. Существуют и различия между этническими и субэтническими вариантами в рамках каждого общества, между коренным населением и пришлым и т.д. Тем не менее в каждой зрелой нации существуют механизмы, сдерживающие чрезмерное разрастание междоусобиц и внутренних конфликтов. Такую роль выполняют как экономические механизмы (рынок), так и политические (государство). Одно хорошо известно,что и рынок, и государство могут оказаться оружием в руках части нации, ее господствующего класса или территориального региона. В этих случаях остается действенной сдерживающая и объединяющая роль культуры — духовной и светской. В истории и современности хорошо известны состояния, когда именно культура оказывалась “слабым звеном” и размежевание по культурному признаку становилось в условиях слабости других интеграционных факторов силой, приводящей к расколу общества. Тогда возникали гражданские войны в Англии, Германии и Франции в XVII в., происходил распад Османской империи и Австро-Венгрии в начале XX в., разгорелась гражданская война в распавшейся Российской империи, а в конце XX в.—распад Советского Союза, Югославии, Чехословакии. И наоборот, культурное единство, ощущаемое различными территориями Германии, оставшейся разъединенной по решениям Венского конгресса в 1815 г., способствовало политике ее объединения, завершившегося в 1866 г., а объединение Италии завершилось в 1870 г. Результатом второй мировой войны стало разделение Германии, но в конце нашего века страна вновь воссоединилась под воздействием культурных факторов в дополнение к экономическим. Национальное единство Германии утверждалось через сложные процессы культурной и политической интеграции, проходя через этапы воинственного самоутверждения, выразившегося в апологии превосходства “немецкого духа” над культурой других народов, что способствовало активному вовлечению Германии в первую мировую войну, а затем привело к утверждению крайней формы агрессивного национализма в расистской форме в период нацистского режима, закончившегося военным разгромом Германии. Невозможность утвердить бесспорную детерминированность национальной идентичности тем или иным фактором заставила принять более диалектичную формулу: национализм формируется в результате взаимодействия в ситуации борьбы против ощущаемого угнетения или зависимости. Тем самым как этничность, так и национальная идентичность становились ситуационно релятивным началом. Индивид или группа могут принуждаться к национальности — границами, паспортом, официальным языком, признанной религией,системой внедрения лояльности, принятия “клятв”, “присяги” и т.п. Эта система может быть направлена на насильственную дискриминацию части своего населения, которое только после таких мер “вспоминает”, что оно относится к евреям, русским, осетинам, сербам или хорватам. Вхождение этносов в нацию не означает усвоения ими всей национальной культуры. Они лишь частично воспринимают духовную культуру нации, образуя свою субкультуру. Только с помощью конкретного анализа можно узнать, какие черты национальной культуры восприняты субкультурой данного этноса и каким образом осуществляется интеграция нации в целом. Тем не менее различия между социальными группами внутри одной нации не распространяются на культурное достояние всей нации. Общность культуры присутствует в языке, а соответственно и в письменности, верованиях, символике, бытовой культуре, обычаях и т.д. Немалое значение имеет и межсоциальная диффузия культуры — как в классовых, так и в профессиональных или уклад ных аспектах, проникновение народной в аристократическую, городской в сельскую, оседлой в кочевую, столичной в провинциальную и наоборот. По мере социального созревания общества в рамках национальной культуры происходит формирование таких форм общественной регуляции сознания, как право и мораль (отличающиеся от принятого обычая), искусство и литература (как самостоятельные сферы индивидуального творчества). Национализм и история.
Важным параметром измерения национальной культуры является история. На собственно этническом уровне время в основном сводится к постоянной повторяемости,связанной с чередованием природных, хозяйственных или человеческих циклов, или же к постоянно фиксируемому первоначалу, связанному с мифическим первопорядком. В национальном бытии временные рамки культуры раздвигаются за счет включения накопленного опыта и расширения циклов жизнедеятельности. Национальнаякультура включает в себя не только представления о возникновении данного народа и государства, но и память о расселении народа, его столкновениях с соседями, расцвете или, напротив, крушениях и катастрофах, постигших нацию. Правда, эта память весьма избирательна. В общественном сознании фиксируются совсем не все, даже не крупные события, а лишь те, которые воспринимаются как образцы успеха или крушения. Политической культуре национального уровня присуще подчеркивание роли объединения как предпосылки прочности, силы и влиятельности нации, как залог ее расцвета. Единство связывается во многом с сильной властью, способной противостоять внутреннему расколу и внешним про тивникам. Это представление возникает даже в условиях, когда нация лишена своей государственности и оказывается в подчинении и зависимости. Обретение государственной независимости в ходе национально-освободительного движения нередко находило идейное оформление в возрождении символики древних государств, даже если их этнический состав и территория не имели ничего общего или очень условно совпадали с современными образованиями. В такого рода культуре власть во многом представляется в патерналистских символах, предполагающих покровительство всему народу, а не только господствующим классам. “Справедливая” власть обеспечивает привычную (т.е. сложившуюся в прошлом) меру солида-ризма и эгалитаризма, не допуская полного разрыва патерналистских связей. При соблюдении таких условий носитель власти наделяется особыми способностями и полномочиями. Но столкновение с реальной властью порождало в массовом сознании иной стереотип — государство как силу враждебную и угнетающую, а сферу власти как источник зла. Такое двойственное отношение к государству нередко проявляется в движениях протеста, руководствующихся идеей установления “хорошей власти”. Предполагается, что такая власть регулирует взаимодействие локальных культур различных регионов, местностей и субкультур различных социальных слоев. Хотя высокая культура, получающая выражение в праве, политической идеологии, литературе, искусстве, науке, в значительной мере создается в интересах господствующего класса, она становится выразителем общенационального начала. Не следует забывать и про классовые следствия “культурного национализма”. Под прикрытием националистических идеалов и программ происходит усиление классовой дифференциации. Консервативный национализм замалчивает, отрицает или обходит стороной свидетельства таких процессов. Проводя идею единства интересов, “взаимодополняемости” разных слоев и групп, националистические идеологи стараются замаскировать процессы социального отчуждения. Более того, сам национализм превращается в средство создания новой иерархии, в которой привилегированные слои, выступающие от имени национального единства, преследуют свои собственные интересы и навязывают свою волю слоям, оказавшимся “в стороне”. Эти принципы охотно защищает и внутренняя буржуазия, вытесняющая в ряде стран инородные элементы из сферы торговли и производства, чтобы расширить свое влияние. В сфере управления нередко вытеснение иностранных кадров местными мало что меняет в характере отношений между бюрократически-управленческим аппаратом и народными массами. Пользуясь национализмом как прикрытием, вырастая на его фоне, привилегированные классы со временем отходят от него, оставляя его для “наружного” употребления, для формирования общественного мнения в случае осложнений для правящих классов внутри и вне страны. Цивилизация как тип социокультурной общности
Всякая нация имеет свои пределы в социальном, территориальном и историческом планах. Относительная однородность в области культуры (при социальных различиях) противопоставляет ее другой национальной общности, в результате чего возникает сложная проблема налаживания межнациональных отношений как в политическом, так и в духовном плане. Уже в ранней истории возникают крупные межнациональные объединения, далеко превосходящие по своим параметрам нацию. Для обозначения этих объединений ученые использовали различные термины. Немецкий культуровед О.Шпенглер писал о “высоких культурах”. Американцы А.Кребер и Ф.Нортроп — соответственно о “культурных образованиях с высокими ценностями” и “мировых культурах”. Русский философ Н.А.Бердяев говорил о “великих культурах”, американский социолог П.Сорокин — об “обширных культурных системах и суперсистемах”. Привилось используемое А.Тойнби название “цивилизации”, хотя оно и было подвергнуто заметному переосмыслению. Цивилизация как тип культуры имеет следующие характеристики. Она основана на всеобщей социокультурной связи
индивидов и групп, создающей крупномасштабное единство
в пространстве и времени. Эта всеобщность вытекает не только из товарно-денежных производственных связей. Всеобщую форму могут принимать и межличностные связи, опосредованные духовными факторами общественного производства (прежде всего, конечно, в мировых религиях). Всеобщее, универсальное — одно из важнейших начал цивилизации, в рамках которой общество только и получает возможность полноценного преодоления различного рода партикуляризма, т.е. частностей. Всеобщность выражается через: а) формы духовности в идеях и учениях, в символике и ритуалах, значение которых выходит за рамки любых этнических, социально-классовых, политических и хозяйственных преобразований; б) в структурных принципах организации общества, которые охватывают всех членов макрообщности, хотя на разных условиях и отводя им различное место в структуре цивилизации; в) деятельность институтов и элит, способствующих поддержанию и реализации принципов универсальности, хотя и обеспечивая при этом особый статус и духовную привилегированность. Создание всеобщности — длительный и сложный процесс, требующий огромной работы многих поколений. На высшем уровне общественного сознания он способствует формулированию тех идей, принципов и символов, которые превосходят все обычные и обыденные установки, представления и принципы любого локального уровня — утверждая некое возвышенное начало, доминирующее над всеми частностями. На массовом уровне всеобщность означает формирование устойчивой срединной культуры, ядра или же иерархии культурных уровней, что и обеспечивает определенное место всем значимым группам общества и элементам культурной регуляции. Тем самым образуется определенная система, имеющая некоторую целостность и органичность, способную адаптироваться к меняющимся ситуациям и вместе с тем поддерживать свою устойчивость. Структура устойчивости может принять различный вид. Начальный уровень консолидации всякого общества во многом был связан с образованием государства как такого института, который призван воплощать общие интересы, взаимодействие и совместное существование различных групп и элементов. Именно возвышение государства над обществом, его сакрализация и придание ему особого статуса отражали эту тенденцию формирования сферы всеобщности. Как известно, зачастую это означало и особый статус той персоны правителя, который выступал воплощением государства. Культ вождя, фараона, “божественного” Кесаря, Императора, Президента в разные периоды и в разных обществах служил средством снижения уровня противостояния различных частей общества, хотя степень интенсивности культа варьировалась в зависимости от политической культуры и сложившейся в обществе ситуации. Хорошо известна неизбежная ограниченность государства, подверженного противоречивым требованиям со стороны различных социальных сил и становившегося зачастую носителем особых интересов правящей элиты, этакратии, использовавшей власть как инструмент подчинения общества своей воле. Поэтому судьбы государства, даже воздвигавшего величественный культ и идеологию, неизменно оказывались эфемерными. Вместе с государством неизбежно рушился и связанный с ним культ. Имена Кесаря, Хосрова, Навуходоносора, Цинь Шихуана и других правителей разных времен и стран стали символами неудачных и тщетных претензий на всевластие, которое становилось выражением пагубного и корыстного своевластия. Более устойчивые формы всеобщности создавались в рамках мировых религий, утверждавших наличие сверхначала — Бога или Закона,— возвышающегося над всеми земными судьбами и существами и управляющего ими в конечном счете. Всеобщность выступает в форме персонализованного, теистического сверхначала, закона, принципа, нравственной системы, распространяющихся на всех людей. Принципы цивилизационной всеобщности оказывают воздействие на хозяйственную деятель ность, способствуя вовлечению в нее на тех или иных условиях подавляющего большинства своего населения. Эти же принципы требуют от государства поддержания принципов всеобщей регуляции, а значит, и ограничения-властных и собственнических классов. Сложившиеся на протяжении мировой истории цивилизации имеют региональный характер, хотя и не привязаны жестко к определенному государственному ареалу. В новейшее время складывается особый тип общемировой культуры, имеющей в основном западное происхождение. Процессы формирования культуры этого уровня оказываются сложными и противоречивыми, и их основные характеристики будут рассмотрены в главе о взаимодействии культур. Цивилизация обеспечивает более высокую степень дифференциации
общественного бытия и деятельности. Она способствует прогрессивному развитию народов, хотя при ней сохраняются неравенство и угнетение. Цивилизация сопровождается углублением разделения труда (физического и умственного, простого и сложного). Усложняется и одновременно становится более плодотворным взаимодействие между материальным и духовным производством, между городом и деревней. Происходит это прежде всего на основе объективных социально-экономических механизмов. Специфическая задача различных видов жизнедеятельности осуществляется через подключение субъективного фактора — духовных механизмов общения и стимулирования деятельности. Цивилизация снимает противоречия между различными этническими и культурными группами населения, между развитыми и неразвитыми народами, между классово-зрелым центром и доклассовой и раннеклассовой периферией, между отчужденной сущностью власти и потребностью в общей регуляции, между природными и историческими измерениями социального бытия. Цивилизация воплощает в себе историческое измерение действительности.
Она решает проблему соотношения между прошлым, настоящим и будущим, т.е. проблему преемственности. Осмысление настоящего и прогнозирование будущего невозможно без обращения к истории. В истории общество находит то свое важное измерение, без которого оно не может существовать и ставит себя под угрозу все время начинать с нулевого цикла, повторяя снова и снова пройденные круги бытия. Нередко насильственное устранение какого-то элемента прошлого как несовместимого с задачами настоящего приводит к реставрации давно, казалось бы, пройденного этапа. “Пережиток” становится объектом рекультивирования, проходит через возрождение, а может быть, и “реставрацию”. Здесь принятые понятия оказываются привязанными к культурно-исторической ситуации и не всегда в состоянии достаточно точно передать сущность межкультурных сопоставлений. История воплощена прежде всего в историческом знании, имеющем свою сферу существования. Но помимо этого история фиксируется в культурном достоянии — нормах, знаниях, ориентациях, верованиях, смыслах, обычаях. Символическое, знаковое и текстуальное воплощение этой культуры — объект изучения и интерпретации, усвоения или принятия и борьбы, в результате которой это достояние либо вновь вводится в структуру бытия новых поколений, либо подвергается изменению, деформации и разрушению. Важный сдвиг, который происходил в духовной жизни общества с возникновением классических цивилизаций, нашел выражение в формировании духовного потенциала личности. В развитых культурах ценности и формы сознания обращены к внутренним способностям личности, утверждая возможность интеллектуального и нравственного выбора. Гносеологические, онтологические и этнические компоненты философско-религиозных учений обращены к миру личности. Указанные функции имеют свои закономерности, вступают в противоречивые взаимодействия друг с другом. Они по-разному проявлялись в каждой конкретной цивилизации и в общении между ними, что и послужило предметом огромной научной компаративистики. Конечно, цивилизация включает в себя и материальные компоненты (города, ремесла и пр.), и политические структуры (государства), но определенность цивилиза-ционным структурам придает характер духовного производства. Цивилизации отражают разные типы культурно-исторической общности и динамики. Они существуют и взаимодействую между собой. Основные черты и структура данной цивилизации не исчезают при переходе на последующие ступени развития. Более того, характеристики и ритмы цивилизации в немалой степени сказываются на общественном развитии в прошлом и настоящем, на социокультурной жизни общества. Классификация цивилизаций представляет в науке сложную проблему и вызывает большие расхождения, так как разные авторы кладут в основу классификации самые разные принципы. Детальную классификацию разработал А.Тойнби в своем труде “Постижение истории”, в котором он выделяет 21 живую и погибшую цивилизацию. Хотя его точка зрения и принципы выделения цивилизаций подверглись сильной критике,его систематизация все же зачастую используется. Конечно, если углубляться в историю, необходимо будет рассмотреть и цивилизации, закончившие свой жизненный путь: египетскую, шумерскую, вавилонскую, эллинистические, византийскую и др. Однако и они в каком-то плане сохраняются в духовной памяти человечества и культуре тех регионов, которые стали наследниками этих цивилизаций прошлого. Так,в современном Египте мы найдем настоящий культ древнего фараонского Египта, и не только в “индустрии туризма”, которая приводит в страну многие миллионы туристов, но и в стиле различных современных искусств, в культурно-идеологической ориентации на самобытность, имеющую столь грандиозное наследие. Но непременным компонентом общего социологического и культурологического анализа современности должен стать анализ современных универсалистских цивилизаций: европейской и североамериканской (их принято объединять как Запад), индийской, буддийской, дальневосточной, исламской (их принято обозначать как Восток). Но принято также выделять как протоциви-лизацию Тропическую Африку, которая не имеет своей универсальной религии, соотнесенной со сложившимися здесь верованиями. Этот регион оказывается лишенным “верхних этажей” культуры. Одним из последствий такой “недостроенности” становится подверженность многих стран тропического региона Африки распространению христианства или ислама, воссоздающих необходимые уровни духовной и этнической универсальности. Но интенсивная деятельность африканской интеллигенции по отстаиванию идентичности и воссозданию “африканизма” как более универсальных и теоретических аспектов своей культуры — в философии, идеологии, литературе и искусстве — способствует возвышению статуса Африки в ряду цивилизаций различных континентов. Особое место в типологии цивилизации занимает Латинская Америка, на культурной ситуации сказывается не только высокий уровень экономического развития и социальной зрелости большинства стран, но и наличие устойчивых пластов и компонентов европейской культуры, хотя и в ее “иберийском” (т.е. в испано-португальском) варианте. В ходе исторического развития имел место резкий перепад, в результате которого первичная, автохтонная культура оказалась отодвинутой и перекрытой другой, привнесенной, обретшей на этом континенте глубокие корни. Тем не менее мучительная дилемма, которая постоянно присутствует в общественной мысли этих стран, выражается в напряженных поисках самобытности, основанной на синтезе двух начал. По многим содержательным и структурным характеристикам евро-американская цивилизация в Новое время, пройдя через глубокую трансформацию своих социальных и духовных структур, стала принципиально отличаться от всех остальных цивилизаций, в большей степени сохранивших прежние структуры регуляции. К тому же Европа, а затем и Америка стали источником модернизационйых влияний в остальном мире. Это дало основание для крупномасштабного деления мира на Запад и Восток, две части, находящиеся между собой в сложном взаимодействии. Более подробно к рассмотрению социокультурного содержания цивилизаций мы обратимся в третьей части учебника. Глава IX. ДИНАМИКА КУЛЬТУРЫ
Основные темы.
Различные подходы к объяснению динамики культуры:
хозяйственно-материалистическая или со-циокультурная детерминация? Формационная концепция развития культуры: привязанность к социально-экономическому базису и стадиальность. Противоречия этой концепции. Понятие “прогресса” и “отставания” в культуре. Социологический смысл понятия “традиция”: способ передачи элементов культуры на основе имеющихся образцов. Роль преемственности в культуре. Категория “самобытность” (“идентичность”) как отражение определенности и устойчивости культуры, соединение преемственности и изменений. Типы культурных изменений:
1. Историческая смена духовных фаз и этапов, связанная со сменой основных типов социальности (доиндустриальный, индустриальный и постиндустриальный). 2. Смена духовных стилей, художественных жанров и направлений, ориентации и мод. 3. Обогащение и дифференциация- 4. Культурный застой. Проявления застоя в классических восточных цивилизациях. 5. Ослабление дифференциации и упрощение, упадок и деградация. 6. Кризис культуры как проявление несоответствия разных частей соц-иокультурной системы. Пути преодоления кризиса: изоляция от внешнего мира, реформация, усиление срединной культуры, регуляция разнообразия, преобразование культуры. 7. Циклические изменения, инверсия как вариант циклических изменений от одного крайнего состояния к другому. Устойчивость циклических изменений в культуре, большие и малые, общие и локальные циклы. Время как шкала циклических изменений. Масштабы измерения времени. Инверсия как “маятниковый” переход от одного крайнего состоянию к другому и обратно, вызванный слабостью срединной культуры. Взаимное отторжение носителей крайних принципов и утрата накопленного достояния в период инверсии. Инверсия в истории российской культуры. 8. Преобразование как радикальное изменение культуры при сохранении прежнего достояния. Источники и факторы культурной динамики:
1. Инновация — изобретение. Социальные и культурные предпосылки внедрения инновации. 2. Наследование. Социальные и культурные варианты обращения к прошлому. Культурное наследие как общая сумма достижений данного общества в сфере культуры; традиция как передача непосредственно используемых прошлых образцов. Возрождение и реставрация как процесс обращения к культурному наследию. Традиционализм как сопротивление нововведениям. 3. Диффузия как распространение культуры в географическом территориальном или социальном смысле. Факторы, влияющие на диффузию: степень интенсивности контактов, уровень развития, добровольность или принуждение, уровень развития взаимодействующих обществ. 4. Синтез как соединение заимствованного и элементов собственного достояния. Роль синтеза в форми ровании национальных культур и цивилизаций. Проблема динамики в различных мировых цивилизациях. Сущность и причины застоя в восточных цивилизациях. Динамика культур в современном мире. Значение межнациональных контактов в развитии культур. Роль субкультур, национальных меньшинств и социальных конфликтов в динамике культуры. Духовная и социальная структура изменений в культуре. Соотношение устойчивости и изменений, центра и периферии. Культурная динамика как совокупность различных процессов и тенденций. Несовпадение ритмов в разных сферах культуры и нарушение их корреляции. Различие подходов к объяснению динамики культуры
Существуют очевидные расхождения среди разных научных школ в подходе к объяснению того, как и почему меняется культура. В эпоху “до исторического материализма” в рамках как религиозного, так и просветительского сознания было принято утверждать приоритет “законов духа”, либо восходящих к божественному источнику, либо к человеческому Разуму. Философию Гегеля можно считать теоретическим завершением такой концепции. Как марксистская, так и другие школы, отдающие приоритет материальным факторам, полагают, что изменения в культуре происходят в зависимости от роста производительных сил,внедрения новых технологий,перемен в социальных отношениях, через классовую борьбу, отраженную в господствующих идеологических и морально-правовых системах. Перемены в состоянии общества и соответствующие им изменения в культуре происходят по восходящей линии, что и составляет содержание общественного прогресса. Направление, складывающееся в основном на основе подходов, разработанных в социологии М.Вебера и П.Сорокина, выявляет потенции самостоятельного развития культуры как автономного блока социальной регуляции. В фундаментальном труде П.Сорокина “Социальная и культурная динамика” (1937—1941)*, составившем четыре тома, раскрывались этапы и содержание флюктуации
в культуре, приводящих к смене материалистического, духовного и промежуточного типа культуры. В рамках исторического материализма концепция надстроенного развития культуры утверждала в качестве основного фактора изменения в способе производства. В соответствии с этими изменениями выделялись и основные периоды линейного развития мировой культуры, порождавшие соответствующие типы культуры: первобытная, рабовладельческая, феодальная, буржуазная и социалистическая. Как предполагалось, смена характера производства ведет за собой и изменение общественного строя, вместе с тем — и всей политической и духовной надстройки, а значит.—и культуры. Культура “уходящих в прошлое” классов также должна быть изжитой и заменена новой, более отвечающей потребностям нового типа производства и общественных отношений. Если в 20-х — начале 30-х гг. вульгарно-социологический подход вообще исключал признание ценности культуры “реакционных классов”, то впоследствии было предпринято немало усилий для хотя бы частичной реабилитации литературы и искусства прошлого как воплощающего либо демократические идеи, либо общечеловеческие ценности. Но источник такого “общечеловеческого значения великого искусства” не обнаруживался и приходилось ограничиваться либо описанием исторических обстоятельств формирования искусства прошлого, либо его отвлеченным эстетическим значением, либо “раздирать” историю культуры на две противостоящие друг другу тенденции различного классового содержания. Целостный и синкретический подход к проблематике изменений в обществе сформировался в рамках марксистской философии культуры, для которой культура пред- • Sorokin P. Social and Cultural Dynamics: V. 1-4.-N.Y., 1962. стала не как часть надстройки, “обслуживающей” свой базис, а как общее содержание производственной деятельности, совмещающее в себе и технологические, и социальные, и духовные начала, “постигаемые в своем единстве и целостности”. В гл. I мы уже рассматривали методологические издержки такой позиции, вследствие которых оказывается проблематичным вычленение собственно культуры. Очевидная трудность, с которой постоянно сталкивались как формационная теория, так и философия культуры, заключалась в невозможности адекватного объяснения того, почему же некоторые ценности и значения, получившие выражение в произведениях далекого прошлого, не утрачивают своей функциональности и сохраняются в духовной жизни много времени спустя после того, как условия, их породившие, очевидным образом ушли в прошлое. Почему некоторые представления и типы мышления (мифы и религия) продолжают удерживаться в общественном сознании, несмотря на все успехи в научном объяснении мира? Почему какие-то социальные и культурные институты (например, семья и церковь), подвергаясь изменениям, оказываются необходимыми и на поздних ступенях прогресса? И, наконец, почему вместо развития как восхождения по ступенькам прогресса движение вперед сопровождается возвратом к, казалось бы, пройденным ступеням? Попыткой найти выход из теоретического тупика стало обращение к понятию “традиция”. Как полагалось, помимо собственно общесоциальных и социально-экономических факторов в детерминации культуры действуют еще и традиции, как особое начало, поддерживающее преемственность в обществе вопреки смене формационных факторов. Под традициями стали понимать “элементы социального и культурного наследия, передающиеся из поколения в поколение и сохраняющиеся в определенных обществах, классах и социальных группах в течение длительного времени”*. Достижением такого определения было то, что значительная часть культурной жизни была изъята из ка- • Философский энциклопедический словарь.- М., 1983.- С. 692. тегории надстройка и уже не подлежала изъятию из употребления, хотя и допускалось деление традиций по классовому признаку, на прогрессивные, реакционные и т.д. Борьба против косных и отживших традиций по-прежнему оставалась важной идейно-политической задачей. Однако при этом традиция, по существу, лишалась содержательного социологического определения и превращалась в некую метафизическую сущность, определяющую культуру в целом и способную даже доминировать в системе общественной регуляции. Поэтому внедрение более аналитических подходов в культурологии привело к выяснению различных вариантов культурной динамики и признанию значения таких важных категорий, как культурное наследие и культурная самобытность.
Такого рода изменения происходили и в западной общественной мысли. Хотя понятие “прогресс” еще в начале XX в. было подвергнуто резкой критике и вытеснено из научного обихода, понятия “развитие” и “модернизация” еще долгое время удерживались не только на уровне идеологической публицистики, но и в научной мысли, отражали установки, сложившиеся в рамках эволюционизма в период “покорения мира” европейцами, уверенными в просветительских, рационалистических и модернизирующих потенциях своей цивилизации. Еще в 50-х — начале 70-х гг. в русле “теорий модернизации” приоритет принадлежал концепции ак-культурации, т.е. постепенного приобщения населения покоренных стран к достижениям западной культуры через заимствование внешних образцов. Устойчивое сопротивление таким тенденциям в большинстве стран Азии, Африки и Латинской Америки и крушение курсов на радикальное изменение “отсталых” обществ привели к тому, что стабильность стала рассматриваться как важная предпосылка перемен. Исходная стабильность, поддерживающая жизнедеятельность основной массы населения в приемлемых для него формах,—условие того, что перемены в более современных секторах жизни могут более успешно не только “взять старт”, но и завершиться успехом. К тому же было отвергнуто представление, что развитие может быть достигнуто в основном за счет “трансферта” (т.е. переноса и заимствований) достижений более развитых обществ в отсталые. Все интенсивнее стала отстаиваться идея “эндогенного”, (т.е. самостоятельного) развития, опирающегося на внутренние ресурсы данного общества и не разрушающего его самобытность. Содержание перегруженного понятия “традиция” оказалось распределенным между рядом менее широких, специализированных понятий: самобытность, наследие, специфика, культурное ядро, культурная динамика, эндоген-ность и т.д. Это позволило сформировать более содержательную и дифференцированную концепцию культурных изменений. Типы культурных изменений
В результате такого рода процессов самоопределения различных культур больших и малых народов, ограничения монополии линейного всемирно-исторического процесса выявляется структура многообразия культурных процессов как в историческом плане, так и в синхронном разрезе, в теории культуры и в социологии культуры сложились системы классификации
изменений разного масштаба и уровня. 1. Критика издержек поступательно-линейных концепций развития культуры не снимает фазового
или этапного
типа культурной динамики, к которому применима историческая периодизация
в соответствии с доминирующим типом социальных отношений. Но при этом важно подчеркнуть недопустимость сведения этих отношений лишь к классовой структуре, отвечающей формационному делению истории. Тип социальности складывается на основе преобладания межличностных отношений в доиндустриальном обществе, товарно-денежных факторов в индустриальном или же факторов, формирующих массовое общество, в постиндустриальном обществе. Это деление, как мы увидим, не совпадает с последовательной сменой всех измерений социальной и культурной жизни, но отражает некоторые общие принципы социокультурной регуляции. И хотя в новейшее время культуры всех стран и народов подверглись массированному воздействию индустриализации со всеми сопровождающими ее требованиями, а затем и постиндустриальным влиянием, это не отменяет и других начал в духовном производстве, постоянно сохраняющем свою сложную, многоуровневую и полиморфную структуру. 2. Изменения, ведущие к смене духовных стилей,
художественных жанров и направлений, ориентации и мод; территориальные перемены центров активной культурной деятельности; социальные сдвиги в результате изменения количественных параметров и другие перемены, входящие в общем в сферу истории культуры, а также разных ответвлений: история искусства, литературы, моды и т.д. Отчетливое деление эта смена нашла в истории западноевропейской культуры: романский,готический, ренессансный, барокко, рококо, неоклассицизм, романтизм, реализм, модернизм (импрессионизм, постимпрессионизм, сюрреализм, авангардизм и т.д.), постмодернизм. 3. Изменения, ведущие к обогащению
и дифференциации
культуры или отношений между разными ее элементами, что означает формирование новых жанров и видов искусства в результате творческого процесса или внешних влияний — всего того, что вполне корректно охарактеризовать как развитие культуры. Такие процессы никогда не охватывают всей системы социокультурной регуляции, а происходят в тех или иных отдельных сферах или ряде сфер при сохранении устойчивых механизмов в стабилизирующих частях общей структуры. Как мы увидим, интенсивное развитие культуры в период промышленной или научно-технической революции не привело к устранению традиционных верований и институтов, таких, как церковь или семья, не сняло этнического и национального разделения народов. 4. Культурный застой как состояние длительной неизменности и повторяемости норм, ценностей, смыслов и знаний, как приверженность общества неизменным традициям и резкое ограничение или запрет нововведений. Устойчивость обычаев, норм и стилей не обязательно означает застой, так как подразумевает сохранение самобытности данного общества. Однако консервация общей системы ценностей, догматизация религии или идеологии, канонизация художественной жизни, сопровождаемые отторжением нововведений или заимствований, может означать застой и приводить к длительной стагнации общества в целом. В этом состоянии общество может существовать десятилетиями и даже веками, без значимых прибавлений и убавлений в своей духовной и социальной жизни. Конечно, в нем происходят постоянные циклические изменения, повторяющие по кругу много раз пройденные этапы и формы духовной жизни, но эта цикличность не приводит к кумулятивным сдвигам. Застой — характерная черта устойчивых малых этнических культур, адаптированных к окружающей среде, но зависящих от этой среды и неспособных выработать механизм изменений. Однако застой становится уделом и высокоорганизованных цивилизаций, сложившихся в различных регионах Востока, на том этапе, когда обогащение и дифференциация грозят подорвать всеобщие принципы регуляции и ослабить механизмы консолидации общества. Как застой следует охарактеризовать длительный период существования цивилизаций древности (фараонский Египет и др.), цивилизаций доколумбовой Америки или же восточных цивилизаций позднего Средневековья, столкнувшихся в XVII—XIX вв. с вызовом европейского Запада. 5. Изменения, ведущие к ослаблению дифференциации или устранению
каких-то элементов культуры или прежде устойчивых норм и идеалов, упрощению
культурной жизни, что и определяется как упадок
и деградация
культуры. Такого рода процессы описываются этнографами на материале некоторых малых народов, попавших в орбиту сильных культур (индейцы Северной Америки, малочисленные народы Севера и т.д.). Слабые локальные культуры обнаруживают способность к выживанию, но ценой изоляции и замыкания в себе. Упадок имеет место и в различных сферах высокой культуры — в том случае, когда ослабевает духовная значимость тех или иных направлений и жанров, а в обществе получают признание другие варианты художественного осмысления мира. Такова была, например, судьба художественного творчества в Италии, Франции или Англии, когда после взлета высокого Возрождения XIV — XV вв. появились упадочные школы “маньеризма”, тщетно старавшиеся подражать столь ценимым образцам. Откровенным упадком отмечена русская иконопись в период XVIII—XIX вв., воспроизводившая лишь слабые подобия вдохновенных изображений божественных образцов предшествующих веков. Примитивизация и архаизация неоднократно имели место в истории целых обществ или каких-то сегментов в прошлом и в современности. Установление жесткого тоталитарного правления неизменно сопровождалось подавлением развитых форм политической и духовной жизни, стандартизацией различных форм бытия, принудительной гомогенизацией отношений, поведения, менталитета и т.д. Опрощение происходило и в различных сегментах общества, отключенных от функционирующей цивилизации или сохранивших в ней лишь ограниченные и специфические контакты. Тенденция архаизации, элементы родоплеменной структуры или военной демократии с соответствующими представлениями, ритуалами, нормами проявляются в структурах преступного мира, в образе жизни и организации вооруженных отрядов и банд в период гражданской войны, в местах заключения, в стихийно складывающихся армейских отношениях (“дедовщина”, “землячество” и т.д.). Такого рода социокультурный контекст доставляет содержательный материал как для высокой художественной литературы (в творчестве Достоевского, Солженицына, Шаламова, Бабеля и других писателей), так и для собственно социологии преступности. 6. Кризис культуры
определяется как ситуация или тенденция разрыва между ослаблением и разрушением прежних духовных структур и институтов и формированием новых, более отвечающих меняющимся требованиям общества. Это не всегда удобный термин для социологического анализа, прежде всего потому, что слишком часто употребляется в идеологическом смысле для специально заданной критики каких-то тенденций в культуре или складывающейся в ней ситуации, оцениваемой как недопустимая. Но этот термин приобретает смысл при указании на напряженные поиски решения возникших в обществе противоречий. В историческом плане социальный и духовный кризис в древних обществах предшествовал возникновению новых духовных систем, послуживших основой для формирования мировых цивилизаций. Одним из наиболее известных и ярких памятников, засвидетельствовавших кризис древних обществ Ближнего Востока, является Ветхий завет. Поиски выхода из этого кризиса шли через формирование новых религиозных принципов, запечатленных в сакральном тексте Нового завета. В Новое время кризис обычно возникает в ходе ускоренной модернизации общества, протекающей под влиянием либо внутренних, либо внешних факторов, но не находящейся в соответствии с адекватным вызреванием новых духовных факторов, вследствие чего структурные изменения в хозяйственной или политической деятельности общества не получают соответствующего обоснования и признания в обществе. В зависимости от степени устойчивости духовной структуры кризис может привести к преобразованию или срыву в общественной регуляции. 7. Циклические изменения
отличаются от эволюционных тем, что они повторимы (иногда их определяют как волнообразные). Под их воздействием общество движется по сходным циклам бытия, повторяя себя на протяжении многих поколений. Конечно, циклы могут иметь и естественное, природно-биологическое происхождение (смена времен года,смена поколений) и являются необходимыми условиями воспроизводства среды, общества или народонаселения. Устойчивую фиксацию эти циклы получают в мифологии, ритуалах, календаре. В короткой памяти племенной мифологии циклы обычно охватывают несколько поколений. В более развитых духовных системах они охватывают огромные, хотя также небесконечные периоды. Такой характер имеет, например, индуистская сансара — “колесо” жизни и смерти, вновь и вновь воспроизводящее и уносящее индивидуальные человеческие жизни. Как известно, представление о циклическом развитии доминирует на ранних этапах духовного развития человечества. Еще в Ветхом завете мотивы постоянного ухода и возвращения нашли яркое поэтическое выражение в Книге Экклезиаста: “Нет ничего нового под солнцем”,— возвещает древнеиудейский пророк. Но Новый завет прорывает эту томящую дух повторяемость и устанавливает новое измерение времени — от рождения Иисуса Христа, от которого история “выпрямляется” в линию, получающую всемирный размах. Все оставшиеся природные и биологические циклы частичны и не подрывают сквозного процесса истории. В качестве варианта цикличности следует рассматривать инверсию,
которая может охватывать как духовные, так и политические изменения общественного бытия. В инверсии изменения идут не по кругу, а совершают маятниковые качания — от одного полюса культурных значений к другому. Такого рода перепады возникают в том случае, если в культуре не сложилось устойчивое ядро, “золотая середина” или прочная структура. Поэтому ослабление жесткой нормативности и ограничений может приводить к распущенности нравов; бессловесная покорность по отношению к существующим порядкам и их носителям может сменяться “бессмысленным и беспощадным бунтом”; разгул страстей и чувственности может уступить место крайнему аскетизму и рассудочному рационализму. Чем меньше степень стабильности общества и чем слабее налажены отношения между его различными компонентами, тем больший размах приобретают повороты в его духовной или политической жизни. Элементы противоречивости, как мы видели, присутствуют на разных уровнях развития культуры. Для мифологического сознания эта противоречивость осмысляется как соперничество двух разнонаправленных витальных начал (день — ночь, жизнь — смерть и т.д.) и их поочередная инверсия означает лишь временную смену состояний. В китайском культурном наследии большое место отводилось соотношению двух противоположных жизненных начал — инь и ян, различные варианты смены этой дуальности определяют, как предполагается, все жизненные ситуации. На более высоком уровне рефлексии возникает концепция “единства и борьбы противоположностей” и “перехода количественных изменений в качественные”, который совершается через “скачок” как переход явления (или общества) в новое состояние и устранение предшествующего качества. Инверсионная волна может охватывать самые разные периоды — от нескольких лет до нескольких веков. Инверсионный характер имели изменения культуры в разные времена и в разных обществах. На определенном этапе такой характер принимал переход от язычества к монотеизму, сопровождавшийся искоренением предшествующих культов; от религии к атеизму, приведший к разрушению прежних святынь, огульной критике религии и расправам со священниками; от культурной изоляции к интенсивному подражанию западным образцам; от государственно-партийного тоталитаризма к плюрализму как прямо противоположным моделям политической и культурной жизни и т.д. Как инверсионное движение социокультурной системы зачастую предстает революция, означающая радикальное переворачивание как социальных отношений, так и доминирующего в обществе типа ценностей. Мировоззренческим обоснованием этого процесса стало учение о “социальной и культурной революции”, в процессе которой предполагается создание нового общественного строя и нового типа духовного производства. В этом строе “уничтожается духовное господство” и “монополия” свергнутого класса и утверждается ведущая роль нового революционного класса. Такой характер носила во многом социалистическая революция в России,радикально изменившая характер культурной жизни общества на несколько десятилетий. Сходные процессы происходили и во многих странах, принявших социалистическую ориентацию. Далеко идущая инверсия приводит к разрушению накопленного ранее позитивного достояния, что приводит рано или поздно к возрождению — или реставрации —прошлого, восстановлению необходимых компонентов духовной структуры, без которых жизнь об щества оказывается неполноценной. Западноевропейский Ренессанс привел к восстановлению достижений античной языческой культуры, культивированию тех ви-тальных и эстетических ценностей, которые изымались церковью на протяжении многих веков. Однако за Ренессансом последовали Реформация и контрреформация, частично восстановившие религиозное достояние. За революцией неизменно следует реставрация, частично восстанавливающая прежние компоненты социокультурного достояния, ощущаемые как необходимые. 8. Преобразование,
или трансформация, культуры имеет место в том случае, если новое состояние возникает в результате изменения прежнего достояния под влиянием интенсивных процессов обновления, происходящих в данном обществе. Новые элементы вводятся через переосмысление исторического наследия или придание нового смысла привычным традициям, а также через заимствование извне. Однако заимствованные элементы подвергаются качественному изменению, создающему достаточно целостный органичный синтез.
Проявлением трансформации обычно становится реформация религии или формирование национальной культуры. Почти каждое общество в той или иной степени проходит через религиозную перестройку и процесс формирования нации, сопровождающиеся интенсивным утверждением обновленной культуры, сохраняющей преемственность с предшествующим достоянием. Хотя идеологическим оправданием такого рода процессов большей частью является обращение к первоначальным заветам или историческим корням, новое состояние общества сильно отличается от того, что ему предшествовало, придает ему целостный и обновленный облик. Источники и факторы культурной динамики
В рамках культурной сферы, рассматриваемой как самостоятельный блок социальной регуляции, принято выделять несколько источников, формирующих и поддерживающих изменения в культуре. В культурологии принято выделять следующие источники культуры. Хотя объем этих вариантов сильно колеблется для разных обществ или периодов, они постоянно сказываются в социокультурной динамике. 1. Инновация
как изобретение или выработка новых идей, образов, моделей или принципов действия, политических и социальных программ, нацеленных на изменение общественного бытия, выдвижение новых форм деятельности или организации общества, нового типа мышления или чувствования. Носителями новаторства могут выступать творческие личности (пророки, правители, мудрецы, деятели культуры, ученые и т.д.) или новаторские группы, выдвигающие новые идеи, нормы, ориентации и способы деятельности, отличные от того, что принято в данном обществе. Часто обращают внимание на то, что источником инноваций обычно служит не “простой средний человек” и не средняя социальная группа, а индивид или группа, так или иначе “выбивающиеся” из данного общества, оказывающиеся в нем “авангардом”, “диссидентами” или “маргиналами”. Они не принимают сложившихся нормативных принципов регуляции и ищут свои особые пути самоутверждения. Поэтому, в частности, в культуре всякого общества поддерживается высокий статус людей, обладающих необычными способностями к творчеству, если, конечно, это творчество отвечает ожиданиям группы. На более массовом уровне носителями новаторства нередко выступают выходцы из других стран или из другой социокультур ной среды, оказывающиеся гетерогенными для данного общества. Это могут быть и сектантские группы, нарушающие сложившееся “благочиние”, затевающие новые пути спасения и отвечающие им формы практического поведения и хозяйственной деятельности. Такую роль выполняли протестанты на раннебуржуазном этапе европейской истории, европейцы в колониальных странах, выходцы из арабских стран или индийцы в Восточной Африке, китайцы в Юго-Восточной Азии. Выходцы из кавказских народов в среднерусской полосе нередко оказываются более успешными в развитии торговли, сферы услуг, различных промыслов, чем коренное население. Носителями тенденций обновления и модернизации выступают активные слои, не находящие себе приемлемого места в прежней системе отношений и типах деятельности. Однако имеется существенная проблема соединения нововведений с социокультурной средой. Всякое нововведение обречено на забвение, отторжение или лишь на временную местную реализацию, если оно не встречает понимания со стороны принимающего общества, если отсутствует социальный спрос, определяемый как состоянием общества, так и тем, какой слой оказывается наиболее заинтересованным в развитии нового типа деятельности. Объяснение происхождения того или иного явления культуры не простая проблема для общественного сознания. Недаром в мифологии, как мы видели, большое место занимает “культурный герой”, давший людям огонь, ремесла, письменность и т.д. Но и позднее немалое объясняющее значение приобретают полумифические сюжеты, должные объяснить великие открытия случайностью: “ванна Архимеда”, “яблоко Ньютона”, “чайник Уатта” и т.д. Подобными “случайностями” или “чудом” объясняются и откровения древних пророков, возвестивших новые религии. На самом деле все духовные или научные нововведения вызревают в соответствующей и очень сложной социальной и культурной обстановке. Именно социальная детерминация определяет судьбу открытий и изобретений (получит ли творческий акт признание или будет обречен на забвение). Показательный пример дает история книгопечатания в Западной Европе. И.Гутенберг начал печатать книги в середине XV в. Но культурная среда была настолько готова к восприятию этого факта, что уже в 1500 г. в 26 городах Европы было основано почти 1100 типографий, которые выпустили около 40 тысяч изданий книг общим тиражом 10—12 миллионов экземпляров. Хотя в России первая книга была напечатана Иваном Федоровым с небольшим опозданием (1564 г.), этот факт не повлек за собой прорыва в стране, широкое книгопечатание было отложено на полтора столетия, а сам он подвергся гонениям. Другой характерный пример дает история с открытием Коперника. Его открытие гелиоцентричной системы было опубликовано в 1543 г. За последующие 350 лет было издано 2330 книг по астрономии, из которых только 180 можно отнести к коперниковскому направлению. А в 1600 г. за сходные взгляды был сожжен Джордано Бруно. Британский ученый М. Поланьи, приводя этот пример в своей книге “Личностное знание”, подчеркивает необходимость соответствующей готовности среды, неявного согласия, “взаимного притяжения братьев по разуму”, для того чтобы интеллектуальное открытие было принято. История знает множество примеров того, как открытия и нововведения отторгались и предавались забвению, если они не соответствовали социокультурной среде. И напротив, “социальный заказ” рождал поток предложений, получавших признание общества. Так, паровая машина была впервые построена русским изобретателем Иваном Ползуновым в 1766 г. на одном из заводов на Алтае. Проработав несколько месяцев, машина была остановлена из-за смерти создателя (починить ее не удалось). Паровая машина Джеймса Уатта была построена в Англии в 1776 г., и через несколько лет их было выпущено уже несколько десятков. На протяжении всей своей долгой жизни Уатт продолжал совершенствовать машину и тем самым содействовал развитию паровой техники как в своей стране, так и в других странах. Он умер в 1819 г. в почете и славе. “Дух капитализма” сделал техническое открытие социальным фактом, технологические нововведения оказывались наиболее привлекательными, так как система буржуазного предпринимательства процветала в немалой степени в зависимости от использования новейших технических средств. Российская культура, как мы видим, вновь и вновь порождая стимулы для отдельных нововведений, для появления самородков,
не имела широкой потребности в новых знаниях, сложившейся социокультурной среды, готовой поддержать нововведения*. • См. Киселева М.С. Две судьбы одного изобретения (роль культурного контекста)//Вопросы философии.- 1993.- № 9. В периоды социальных и духовных перемен особый спрос может предъявляться к новым политическим или духовным течениям, что приводит к развитию политических, художественных или интеллектуальных воззрений. Так, Англия XVII—XVIII вв. славилась своей политической философией, отразившейся в системах Гоббса и Локка, обширной юриспруденцией. А Германия, скованная рамками феодализма, породила развитую философию, представленную именами Канта, Гегеля, Шеллинга, Маркса и лишь во второй половине XIX в. осуществила свою промышленную революцию. 2. Обращение к культурному наследию,
под которым следует понимать сумму всех культурных достижений данного общества, его исторический опыт, сохраняющийся в арсенале общественной памяти, включая и подвергшееся переоценке прошлое. Такое наследие обладает для общества вневременной ценностью, так как к нему относятся различной давности достижения, которые сохраняют способность перехода к новым поколениям в новые эпохи. Культурное наследие — более широкое понятие, чем традиция. В нем сохраняется все то, что на том или ином этапе было создано в духовной культуре общества, включая и то, что на время было отвергнуто и не привилось, но позднее может вновь найти свое место в обществе. В точном понимании этого термина традиция означает “механизм воспроизводства культуры или социальных и политических институтов, при котором поддержание последних обосновывается, узаконивается самим фактом их
существования в прошлом”*. Принципиальное свойство традиции в том и состоит, чтобы обеспечивать сохранение прошлых образцов через устранение, ограничение новшеств как отклонений. Во всякой культуре существует некое динамическое соотношение традиционности (благодаря которой поддерживается стабильность) и инноваций или заимствований (через которые общество изменяется). И то, и другое сосуществует как разные стороны культурного организ- • Левада Ю.А. Традиция.//Философская энциклопедия,— М., 1970.- Т.5.- С. 253. ма, имеющего свою самобытность (идентичности), о
которой речь шла выше. Самобытность — существенное и постоянное проявление тех компонентов культурного достояния данного общества, которые оказываются функционально необходимыми на новых этапах его существования. В различных ситуациях, возникающих в силу динамики, присущей самому обществу, или же в силу воздействия извне, проявляются присущие данному обществу принципы со-циокультурной регуляции. Этой проблематике уделялось огромное внимание на многочисленных международных конференциях, проводившихся на протяжении 70-х гг., и авторитетом ЮНЕСКО признано принципиальное значение принципа самобытности в международных отношениях. В документах этой всемирной организации принято определять самобытность как “жизненное ядро культуры, тот динамический принцип, через который общество, опираясь на свое прошлое, черпая силу в своих внутренних возможностях и осваивая внешние достижения, отвечающие его потребностям, осуществляет постоянный процесс постоянного развития”*. Диалектика
культуры состоит в постоянном переходе от прошлого к настоящему и будущему. Накопленному опыту прошлого противостоит повседневная практика, требующая постоянной расшифровки прежнего опыта, его приспосабливания, отбора, интерпретации и обогащения. В этом поле между прошлым и настоящим могут присутствовать как привязанность к привычным ритуалам, постоянно возрождающим прошлое, так и погружение в повседневность с ее практическими заботами или же ориентация на будущие достижения. В многочисленных дискуссиях по проблемам культурного наследия, которые происходили в развивающихся странах, а в период перестройки широко развернулись и в нашей стране, выявилось несколько идейно-теоретических направлений. Так, среди специалистов в гуманитарных науках нередко складывается “классикалистское” отношение к * Conference mondiale sur les polltiques culturelles: Problemes et perspectives.- Mexico, 1982.- P.17. наследию, ориентированное на тщательное поддержание и освоение “неумирающих сокровищ, имеющих непреходящее значение”. В процессе профессионального изучения культуры прошлого возникает представление, что именно в компетентном и основательном изыскании, в обстоятельном описании прошлых достижений культуры и можно обрести смысл достигнутого. То признание, которое получают такие изыскания в научном мире и на международной арене, те премии и награды, которые получают исследователи культурного наследия, казалось бы, служат зримым подтверждением обретенности исторического прошлого. В культуре каждого общества и в мировой культуре вообще имеется сфера, где наследие живет вечной жизнью непреходящих ценностей, не подверженных бурям и натискам, происходящим в социально-политических баталиях. Речь идет о культуре в ее опредмеченной форме — памятниках, картинах, текстах, изобретениях, преданиях, т.е. обо всем том, что может быть собрано в музеях (а частью хранится в запасниках), книгохранилищах, изданиях литературных памятников. Поддержание этой сферы породило специальные типы эмпирических и теоретических исследований (археологию, памятниковедение, музееведение, архивное дело и т.д.), имеющих свою методологию, комплекс профессий, требующих специальной подготовки, компетенции и соответствующей внутренней ориентации. Охрана и освоение культурного наследия, организация и поддержание музеев, библиотек, архивов и т.д. — важная составная часть не только деятельности общественных организаций, но и обязательная задача государства. Они широко входят в состав международных мероприятий. Огромные усилия предпринимаются в этом плане по линии ЮНЕСКО. В России широко известна теоретическая и практическая деятельность академика Д.Лихачева по поддержанию памятников национального прошлого. Ценности и смыслы, воплощенные в памятниках прошлого, несомненно, становятся важным фактором новой культуры. При этом они должны не только сохраняться, но и воспроизводиться, вновь и вновь раскрывая свой смысл для новых поколений, что требует соответствующей интерпретации этого смысла. Заботиться приходится не только о сохранении, но и о восстановлении, возрождении тех форм традиционного творчества, которые утрачены или полузабыты. Подчас возникает тенденция представить это наследие как воплощение некоего живого духа культуры, сохраненного уже в силу наличия текста, символа, изображения. Возникает представление, что само всестороннее описание и консервацию памятника можно выдать за бессмертное бытие извечных человеческих ценностей, неумирающих памятников, имеющих непреходящее значение. Задача, казалось бы, состоит в необходимости последовательного, внимательного их описания — том за томом, рукопись за рукописью, предание за преданием, храм за храмом. Выхваченные из потока времени символы и образы могут создать “музеефицирующую” культуру, не соприкасающуюся с действительностью и не получающую воплощения в новой деятельности. Такое отношение к культурному наследию выражают многие религиозные деятели, а нередко и светские деятели культуры, которые полагают необходимым обеспечить поддержание привычных смыслов, норм и ценностей, сложившихся к данному поколению, прививать этому поколению почитание непререкаемых ценностей прошлого. Как религиозные, так и светские сюжеты и символы превращаются в канон и академический образец, в сопоставлении с которым все остальное получает второстепенный или низший статус. Ревайвализм (фундаментализм)
как восстановление более ранних образцов религиозной веры, не затронутых разлагающим воздействием ее позднейших противников и извратителей — еще одно, крайнее направление в отстаивании культурного наследия. Оно играет очень важную роль в тех процессах модернизации, которые влекут за собой ослабление и распад привычных традиционных ценностей и форм социальной регуляции. Наиболее известными проявлениями такого рода течений стали движение гандизма в Индии и тот процесс активизации ислама в Иране, духовным лидером которого стал аятолла Хомейни. В ходе идеологической борьбы происходит отбор тех или иных вариантов культурного достояния, отвечающего интересам тех или иных социальных слоев и движений. Так, жесткая идеологическая борьба была развернута в Китае в 60-х гг. под лозунгом “борьбы с реакционным наследием конфуцианства”. Разрушительная “культурная революция” дополнялась, однако, культом легиз-ма — раннекитайской школы права, узаконивавшей полновластие государства и его высшего лидера. Нередко приходится слышать и о ниспровержении культурного наследия.
Порой в ходе революционной ломки прежних социальных структур возникают идейно-теоретические и политические течения, утверждающие бесполезность прежнего культурного достояния для нового общества. Ни своя национальная культура, ни религия, ни культура западных стран не считается необходимым компонентом нового социального и духовного устройства. Если западная (“буржуазная”) культура враждебна в силу своей связи с угнетающим режимом, то своя собственная также не заслуживает сохранения, так как обрекла народ на отсталость и зависимость. В ходе революционной и вооруженной борьбы будет рождаться новая культура. Известные примеры такого подхода к культурному достоянию можно найти в раннеболыпевистской идеологии в период гражданской войны в России. Позднее идеи такого рода получили распространение в национализме леворадикального толка в ряде стран Азии, Африки и Латинской Америки. Известным идеологом такого рода подходов к культуре стал алжирский леворадикальный идеолог Ф.Фанон. Итак, обращение к культурному достоянию предстает как постоянная дилемма для общественного сознания в силу глубокой противоречивости самого прошлого, в котором неизменно сказывается " соперничество различных тенденций, не устраняемых в классической модели развития данной цивилизации. Другой источник этой противоречивости — наличие альтернатив в развитии общества, выбор которых требует согласования со сложившимися устоями. Важная функция культурного достояния — поддержание стабильности и постоянства общественной регуляции. Те элементы культурного и социального наследия, которые передаются из поколения в поколение и сохраняются в течение длительного времени, выделяются в состав самобытности. Самобытность включает не только такие традиционные механизмы, как обычай и обряд, но и более дифференцированные и подвижные элементы: ценности, нормы, общественные институты. Как уже упоминалось, в механизме традиционной регуляции инновации оцениваются как вредное отклонение и устраняются. Однако основной формой регуляции традиции могут служить только в относительно простых и изолированных коллективах, где практическая и духовная сферы почти не отделены друг от друга и ссылка на заветы предков служит достаточным обоснованием поведения. Более развитые общества не могут ограничиться традицией, и ее функции сводятся к поддержанию фольклорного и классического наследия. Идеологическая борьба отражает различное отношение к традициям. Социальные группы по-разному относятся к прошлым нормам и представлениям, воспринимая одни как позитивные, “свои”, а другие —как негативные, “чужие”. Особое значение приобретает обращение к традиции в народных движениях, усваивающих активизирующие ориентации в привычных для них формах сознания. Религиозные или же революционные движения обращались к идеям, возрожденным из далекого прошлого, чтобы внедрить в сознание масс
близкие и понятные им идеи. 3. Диффузия как распространение культуры.
Если традиция — это передача культуры через поколения и время, то диффузия — ее распространение в социальном или географическом пространстве (см. гл. II). Распространение подразумевает и заимствование
как освоение тех или иных элементов культуры из одного общества (как источник) в другое (как принимающее). В социальной антропологии этот процесс большей частью рассматривается как аккультурация,
которой подвергаются индивиды, социальные группы, районы, нации или страны. Она может носить прямой (через влияние интеллигенции или иммигрантов на принявшую их социальную среду) или же косвенный характер (через воздействие средств массовой коммуникации, потребляемые товары, университеты, научные центры и т.д.). Среди факторов, влияющих на культурную диффузию, обычно выделяют следующие: — степень интенсивности контактов. Постоянное или частое взаимодействие обществ ведет к быстрому усвоению инородных элементов. Так, люди, живущие на национальных окраинах или в торговых центрах, обычно быстрее усваивают элементы других культур, чем жители глубинки; — условия контакта: насильственное навязывание культуры неизбежно порождает реакцию отторжения, сопротивление “оккупационной” культуре, усиление стремления противопоставить ей свою самобытность, национальное достояние, язык и историческую память; — состояние и степень дифференциации общества. На процесс заимствований влияет, с одной стороны, степень готовности общества к усвоению инородных нововведений, что означает и наличие той социокультурной группы, которая может стать их носителем, принять эти нововведения в своем менталитете, образе жизни и деятельности. С другой стороны, общество, сохраняющее определенную меру стабильности, устойчивости в системе социокультурной регуляции, имеет больше возможностей для плодотворного усвоения этих нововведений без реакции отторжения разрушительных последствий чрезмерной “имитации”. Эту позицию можно образно выразить словами основного персонажа пьесы Грибоедова “Горе от ума”: Уж если рождены мы все перенимать, Хоть у китайцев бы нам несколько занять Премудрого незнанья иноземцев. Как известно, перегруженность заимствованиями породила в российском обществе XIX в. сильную реакцию за утверждение своей самобытной культуры. Как мы увидим в главе о модернизации,такого рода реакция стала типичной для всех национальных культур на разных континентах. 4. Синтез.
В качестве отдельного источника культурной динамики следует выделить синтез как взаимодействие и соединение разнородных элементов, при котором возникает культурное явление,течение, стиль или модель социокультурного устройства, отличающееся от обоих составляющих компонентов и имеющее собственное качественное определенное содержание или форму. Синтез становится содержательным сдвигом в общественной жизни и тем принципиально отличается от симбиоза,
возникающего в ходе взаимодействия культур, при котором собственные и заимствованные элементы и течения остаются в достаточной степени обособленными, сохраняющими дистанцию по отношению друг к другу, что сопровождается зачастую взаимным недоверием и конфликтами. Синтез имеет место в том случае, если социокуль-турная система' осваивает достижения иных обществ в тех сферах, которые оказываются недостаточно развитыми в ней самой, но при этом сохраняет присущую ей исходную основу, позволяющую говорить о ее определенности и самобытности, способности поддержания целостности и устойчивости. Как частичный синтез иудео-христианской и античной традиции формировалась на протяжении веков европейская культура, хотя в ряде отношений разнородность этих традиций сохраняется вплоть до настоящего времени. В VII—IX вв. складывается исламская цивилизация на основе синтеза собственного религиозного достояния и освоения некоторых духовных достижений античной цивилизации и политической культуры персидской цивилизации. На основе длительного взаимодействия достояния индейских народов и испано-португальской (“иберийской”) культуры складывается сим-биозно-синтетическая цивилизация Латинской Америки. В современных условиях синтез становится важным источником преобразования социокультурной системы многих развивающихся стран. В качестве наиболее удобного образца осуществления плодотворного соединения собственных национальных и модернизирующих компонентов обычно приводят Японию и ряд других малых стран Восточной и Юго-Восточной Азии: Юж ная Корея, Тайвань, Гонконг, Сингапур и др. Подобные тенденции имеют место, как мы увидим, и во многих других странах Азии и Латинской Америки, хотя далеко не везде они оказываются преобладающими. Динамика восточных обществ.
Расширение представлений о динамике культурных процессов показало ограниченность прежних концепций эволюционизма и диффузионизма и заставило ученых больше внимания уделять выяснению причин замедленного развития, застоя или регресса в культурной жизни разных обществ. Такого рода процессы имели место в разные эпохи во всех цивилизациях. Хорошо известен длительный застойный период европейского средневековья, последовавший за столь богатыми культурными достижениями античного мира. Лишь в эпоху Возрождения и Реформации европейский Запад ценой больших усилий вышел из этого состояния. Культурная динамика в странах Востока носила сложный характер. Существует мнение, что значительную роль в стагнации восточных обществ играли хозяйственные (застойные явления в феодально-крепостной экономике) и внешнеполитические (наличие кочевой периферии и разрушительные вторжения варваров) факторы, деспотический характер политической системы и ее чрезмерная централизация (или же, наоборот, распад государственного единства), а также обострение противоречий между господствующим классом и крестьянством и т.д. Все эти явления сказывались на судьбах общества. Тем не менее существует большое несовпадение между действием этих факторов и духовными процессами. Хорошо известно, что распад халифата и постоянная политическая неустойчивость в исламском регионе в X—XI вв. не помешали расцвету культуры, и даже сокрушительные набеги кочевников не привели к упадку художественной культуры, пережившей в XIII—XIV вв. заметный подъем, связанный с именами таких поэтов и мыслителей, как Руми, Джами, Навои и др. А политический триумф ислама в 1453 г. (падение Константинополя) и позднейшее величие блистательной Порты происходили уже на фоне глубокого застоя интеллектуальной культуры. Усиление государственного единства в Индии периода Моголов также не было отмечено большим культурным подъемом. Опираясь на выясненные закономерности становления и развития цивилизаций (см. гл. X), определим, пусть в самом общем виде, те процессы, в которых проявляется застой восточных обществ, и укажем на причины его возникновения. Как уже упоминалось, существенными функциями цивилизаций, которые становятся источником и их динамики, являются: 1) дифференциация социокультурной жизни по вариантам и уровням общественного бытия; 2) интеграция этих вариантов и уровней во всеобщей социокультурной системе. Между этими функциями существует не только взаимосвязь, но и противоречивость, приводящая на определенном этапе к напряженности и конфликтам в общей системе жизнедеятельности цивилизации. Цивилизация устанавливает связь между настоящим, прошлым и будущим, а тем самым определяет доминирующее содержание социокультурной преемственности, общее направление и ритмы эволюции этих обществ. Чем сложнее становится дифференциация социальной и духовной жизни общества, тем острее ощущается потребность в поддержании единства через утверждение принципов всеобщности и жесткой иерархической регламентации. Процессы дифференциации, усложнения и повышения уровня развития — как духовного, так и социального (рост городов) — не могли охватить рамок всей цивилизации. Сама всеобщность сильно трансформировалась по мере созревания цивилизации. При ее становлении это была борьба прежде всего за консолидацию примитивных родоплеменных, сепаратных и гетерогенных этнических, культурных и государственных объединений. Позднее же она превратилась в тенденцию подчинения более развитых, дифференцированных структур общему объединяещему началу в рамках универсалистских ориентации и имперских политических образований. Отвечая растущей потребности цивилизации в налаживании интеграционного механизма, сдерживающего стремления различных групп населения и вместе с тем предохраняющего общество от чрезмерностей государственного деспотизма, религиозный институт усиливает и свою интеграционную функцию, сокращая допускаемые рамки дифференциации духовной жизни и оказывая тем самым блокирующее воздействие на состояние общества. Характерное проявление этого процесса мы находим в исламе. Ограничение возможностей покушения власти на священный закон — шариат резко сужало и любые другие пути его изменения, внесения в него каких-либо дополнений сверх того, что уже было принято и считалось устоявшимся. Уже в Х в. для суннитов были закрыты врата иджтихада. Они лишились возможности высказывать самостоятельные суждения и принимать новые решения по важным вопросам общественной и религиозной жизни. Этот запрет на нововведения (бида)
сохранился до Нового времени. Цель шариата — максимальное общественное благо верующих, которые должны в ответ неукоснительно соблюдать правила веры, не отвлекаясь на “бесполезные усилия” по познанию Бога, в конечном счете непознаваемого. Принцип наибольшего блага обеспечивает возможность регулировать всю жизнь общины и давать единственно правильное решение возникающим проблемам. Удушение науки проводилось через различного рода антиинтеллектуальную критику, запреты, ограничения, гонения или просто прекращалась ее поддержка как значимой формы деятельности, при этом общество утрачивало и свои творческие потенции. Господство этих принципов оставляло лишь ограниченное место эмпирическому знанию, закрывало путь для усвоения нового живого опыта. Принцип безусловного поддержания религиозной интеграции означал резкое ограничение возможностей развития,которое мыслилось только как развитие общего. Это исключало вариативность и отход от принятого вероучения, которое приобрело законченность и стройность. Подобные процессы (хотя и с очевидной асинхронностью) происходили также в духовной жизни других регионов. Английский культуровед Д.Нидэм датирует закат китайской цивилизации приблизительно концом XV—началом XVI в., связывая этот процесс с торжеством неоконфуцианства, в чем с ним согласны и другие китаисты. Важная причина растущего консерватизма индийской культуры нередко усматривается в реакции духовной консолидации на распространение ислама. Хотя взаимодействие двух высоких культур привело к возникновению плодотворного индо-мусульманского синтеза, в составе самого индуизма происходили глубокие консервативные изменения. Торжество ортодоксального ве-дантизма отразило аналогичный процесс духовной консервации. На рубеже 1—11 тысячелетий н.э. (в Южной Индии позднее) начинается упадок индийской политико-правовой литературы (не дошедших до нашего времени “Артхашастр”), отражавшей практику государственного регулирования' хозяйственной, административной деятельности и производства на основе принципов мирской целесообразности. В общественном сознании разрастается значение “Дхармашастр”, толкующих об идеальных порядках кастового строя, имеющих сакральное значение. И хотя в энциклопедической по своему значению “Артхашастре” Каутильи (единственном дошедшем до нас произведении такого рода) проявилось растущее влияние ортодоксальных принципов, это ее не спасло. В части, общей с “Дхармашастрами”, она стала излишней, а в части, противостоящей им (отражающей реальность),— считаться опасной. Схоластическое комментирование классических текстов становилось теперь основной формой интеллектуальной жизни. Духовная жизнь Индии приходит в упадок после XI в., а в последние три-четыре столетия находится в состоянии застоя, как полагают многие индийские философы. Духовное здание цивилизации представало выстроенным. Накопленные и просеянные знания, соотнесенные с исходным началом — верой, были систематизированы и возведены в теоретическую догму. Духовные искания становились излишним, а подчас и опасным занятием. Необходимо было лишь сохранять и осваивать накопленное достояние. Возникало впечатление окончательно сложившейся системы, не подлежащей изменениям. После достаточно продолжительного периода стагнации цивилизация приобретает традиционный облик. Традиция глушит новаторство. Новые формы существования, приводившие к обогащению социальной жизни и культуры, не затрагивают огромных слоев населения. В различных сферах общественной жизни утверждается традиционализм, сопровождавшийся упорным сопротивлением всяким новшествам, в которых неизменно усматривалась угроза сложившемуся единству. Тогда-то и складывается в разных регионах тот культурно-психологический тип, для которого характерно умение довольствоваться малым, гарантированным минимумом, а также неприхотливость, отказ от чрезмерных желаний и приспособляемость, покорность судьбе, умение видеть главное не в богатстве или активной деятельности, а в “спокойной мудрости”, соблюдении заветов и предписанных норм. В сдвигах в культурной динамике Востока неверно усматривать однозначный процесс угасания духовной культуры. Прежние культурные зоны в той или иной степени распадаются, и происходит складывание национальных культур. С этим связано как возвышение новых этнических общностей, культура которых приобретает национальный облик, так и возрождение прежних национальных ареалов. Неоднозначность духовных процессов в рамках восточных регионов была связана с сосуществованием весьма различных тенденций: это и ослобление течений, аналогичных ренессансным, и эпигонская подражательность предшествующей литературе, и формирование новых национальных форм художественного творчества. Глава X. СОЦИАЛЬНЫЕ ИНСТИТУТЫ КУЛЬТУРЫ И УПРАВЛЕНИЕ КУЛЬТУРОЙ
Основные темы.
Роль социальных институтов в культуре.
Социокультурные институты в доиндустриальном обществе.
Типы поддержки духовного производства и художественной культуры. Государство и культура. Государство и управление культурой.
Противоречия государственной регуляции культурной жизни. Государственная культурная политика, ее задачи и структура.
Управление культурой. Общие предпосылки и рамки управления ею. Дискуссии: можно ли управлять культурой? Типы управления. Государственные принципы управления культурой в развитых и развивающихся странах. Управление культурой в СССР и постсоветском обществе. Органы управления. Структура управления культурой. Культурное планирование. Методы финансирования. Межгосударственные органы управления культурой и роль ЮНЕСКО. Культура и рынок.
Рыночные механизмы в поддержании культуры. Произведения культуры как товар. Коммерческая регуляция культурной жизни в прошлом и в современном обществе. Предпринимательство и культура. Роль меценатства, фондов, конкурсов в регуляции культурной деятельности. Структура саморегуляции культуры.
Состав сети культурных учреждений. Принципы саморегуляции культурной деятельности:
субординация, координация и состязательность. Общественные институты и механизм регуляции культуры. Учреждения культуры. Институциональное обеспечение художественной культуры. Институты науки в разных обществах. Образование и культура.
Духовные функции образования: распространение и передача знаний, поддержание культурного уровня, повышение дифференциации, социальной мобильности и упрочнение интеграции общества. Зависимость образования от общественных отношений, типа культуры и динамики общества. Обратная зависимость динамики общества от состояния образования. Общекультурные воспитательные и профессиональные цели образования. Праздник как институт культуры.
Интеллигенция — ведущий слой в духовном производстве.
Социальная роль и функции интеллигенции в развитии и сохранении культуры и динамике социальных процессов. Место интеллигенции в социальной структуре, современная структура интеллигенции. Интеллигенция и власть, функции интеллигенции и ее составные части. Ориентации и образ жизни интеллигенции. Профессиональные типы интеллигенции: гуманитарная, техническая, церковная, научная, педагогическая, управленческая, художественная. Многофункциональность социальных институтов. Соотношение и взаимодействие государства, рынка и системы образования в поддержании культуры. Культура и политика в управлении обществом. Соотношение культуры и власти: взаимодействие или противодействие? Границы политического воздействия. Содержание политической культуры. Легитимность власти и культура. Роль социальных институтов \
в культуре
Каждый компонент социальной жизнедеятельности имеет соответствующие формы организации, т.е. институты, обеспечивающие как его поддержание, так и воздействие на общественную жизнь в целом. Экономика не может функционировать без определенных форм собственности на средства производства, производственных коллективов, организации предпринимателей и трудящихся и т.д.Политика получает свое выражение прежде всего в деятельности государства и политических партий. Социальный институт не сводится к наличию организаций или учреждений, занимающихся отведенной им деятельностью, хотя это основное и наиболее заметное в процессе институционализации. Институт включает в себя и какие-то “блоки” целенаправленной деятельности (например, ритуалы, праздники), через которые поддерживается общественная жизнь. Институт всегда представляет собой ряд компонентов: а) некоторую внутренне слаженную систему функций, закрепленных предписаниями (нормы, уставы), оправдывающими данный институт и соотносящими его с другими сферами; б)
материальные средства (здания, финансы, оборудование), обеспечивающие деятельность данного института; в) носителей (кадры), вербуемых в соответствии с принципами, соотнесенными с целями данного института (служители культа, различные слои интеллигенции). Социальные институты организуют и координируют деятельность людей в каждой сфере, без чего эта деятельность приобрела бы разрозненный, непоследовательный и неустойчивый характер. Социокультурные институты в доиндустриальном обществе
На ранних этапах развития общества и в малодифференцированной социокультурной среде культурная деятельность еще не выделена как самостоятельная и поэтому не опирается на особые институты. В архаичных племенных культурах все взрослые члены (хотя и в разделении на гендерные группы) сообща устраивают коллективные церемонии, а вождь выполняет одновременно и функции жреца. Но и в этой среде уже происходит выделение функциональных “должностей” жреца, шамана, гадателя и знахаря, выполняющих особые функции, хотя большей частью “по совместительству” с другими формами деятельности, общими для остальных членов племени. И конечно, первичной синкретичной ячейкой социализации является семья, в которой родители и все взрослые члены так или иначе вводят подрастающее поколение в круг культурных норм, смыслов, знаний и ценностей. Однако слабая степень институциализации характерна для всей народной культуры, которая поддерживается обычно всеми членами данной группы или общности (или, по крайней мере, большинством). Фольклор — та форма искусства, которая изначально формируется в процессе досугового общения, трудовой деятельности или же в соответствии со сложившимися обрядами (рождение ребенка, брак, смерть, сезонные праздники) и в которой еще отсутствует четкое деление на исполнителей и слушателей. Основным самостоятельным институтом духовной деятельности в доиндустриальных обществах является религия. Это требует особого разряда людей,отделенных от собственно материального производства (а также и от собственно политики) и сосредоточивших в своих руках производство, сохранение и передачу духовных ценностей. Такой труд связывается прежде всего с духовным сословием. Хотя бы номинально это сословие постоянно пользовалось более высоким статусом, чем другие — власть имущие или же просто имущие. Эти элиты представляли собой вначале группы клерикальной “интеллигенции”, оторванной от племенной среды и родной почвы и от прежних правящих групп. Конфуцианские книжники, индийские -брахманы, буддийские монахи и исламские улемы воплощали в себе эту неполитическую и несобственническую, но духовно властвующую элиту: “Цари правят людьми, а ученые правят царями”. Высшим статусом в каждой религии пользуются священники и монахи, среди которых также есть своя иерархия. Второй ранг неизменно отводится правящим слоям, а затем по убывающей степени делится остальное население. На духовный институт ложится задача не только сохранения и поддержания первоначального учения, но и гораздо более грандиозное дело его развития с тем, чтобы оно отвечало потребностям цивилизованного устроения, а соответственно запросам других элит и широких слоев населения, различных социальных групп. Уже на ранних этапах человеческого общества выделяется художественная культура, для поддержания которой требовались специальные исполнители. Профессиональные исполнители существовали обычно при власть имущих, при дворах правителей или при состоятельных патронах. Своими панегириками, главным поэтическим жанром, поэты-песенники как бы даровали человеку добро и возвышали его престиж, а сатирами навлекали на него позор. На приемах во дворцах читались стихи, исполнялась музыка, произносились художественно украшенные речи. Но наряду с этими местами, где с искусством общались лишь избранные, существовали базары. Каждодневный, а особенно праздничный, городской и сельский базар был местом, где толпы людей смотрели и слушали театрализованные представления по классическим циклам. Так, в Китае это было “Троецарствие”, а в России—кукольный театр Петрушки. Искусство базара находило доступ во дворцы и богатые дома. Часто и там и тут выступали одни и те же исполнители. “Винная поэзия” кабака попадала на царский пир,а простонародные пьески получали элитарную обработку для образованной аудитории. Плутовские авантюрные рассказы перелагались в утонченную рифмованную прозу, доступную только большим знатокам. Естественно, что судьба искусства во многом зависела как от степени развития материального производства, так и от степени дифференциации материальной жизни. Уже на ранних этапах истории средоточием художественной жизни был город — центр ремесел, торговли или религии. Естественно, что соотношение социальных институтов культуры на протяжении истории менялось в зависимости от степени дифференциации общественной жизни и перехода от доиндустриального к индустриальному и постиндустриальному обществу. В общем плане принято выделять некоторые основные типы поддержания духовного производства, а также художественной культуры, существующие в разные эпохи: 1) государственный, подчиненный централизованному аппарату власти; 2) церковный, опирающийся на поддержку религиозного института; 3) меценатский, или патронажный, при котором знать и богачи содержали и одаривали поэтов, литераторов, музыкантов и архитекторов; 4) ремесленный, когда предмет прикладного или монументального искусства изготовлялся на местный рынок или на заказ; 5) коммерческий, возникший уже в доиндустри-альном обществе и связанный с рыночными отношениями; 6) самообеспечение культуры через самостоятельные институты (церковь, образование, творческие организации, индустрия культуры). Государство и культура
Как известно, государство — важнейший институт политики, в котором она получает свое наиболее полноценное выражение. Вместе с тем хорошо известно, что государство не только воздействует на хозяйственную деятельность, но и является одним из ее компонентов. Это в полной мере вскрыла дискуссия об “азиатском способе производства”, в котором государство неотделимо от хозяйственной системы (хотя и в этом способе не следует преувеличивать степень его всемогущества). Однако в той или иной степени элементы такого рода “азиатчины” (мы видим, насколько неадекватен этот термин, имеющий географическую привязку) можно обнаружить во всех остальных обществах. Но подобным же образом государство и для культуры играет важную роль. Уже в силу обеспечения государством общесоциальных функций (поддержания порядка, защиты населения, регуляции важнейших систем функционирования общества) оно является важнейшей предпосылкой культуры, без чего общество оказывается во власти локальных сил и местных интересов. Государство выступает также как важный “заказчик” и “спонсор”, поддерживая материально или через предоставление привилегий культурную деятельность. Лишь получив должность или какое-либо место при дворе светского или духовного правителя, смогли не только выжить, но и творить многие великие мыслители и мастера в различные периоды истории мировой культуры. Но настолько же хорошо известно, сколь ненадежным было положение деятеля культуры или мыслителя при дворе, как часто они вынуждены были покидать двор и уходить в добровольную или же вынужденную ссылку или искать себе другого покровителя. Судьба Платона, Овидия, великого китайского поэта Цюй Юаня или Пушкина чаще всего может прийти на память как пример такого конфликта. Все же это лишь внешние, организационные или финансовые, обстоятельства культурной жизни и деятельности. Государство, воплощающее в себе силу и влияние общества в целом, объединяющее и защищающее начало, условие стабильности и порядка, становилось предметом апологии и восхищения. На протяжении всей истории столица государства обычно была также и крупнейшим культурным центром. Это выражалось и в том, что столица была средоточием религиозных и культурных учреждений, куда стекалась духовная элита. Но это выражалось и во внешнем облике столицы, великолепии ее архитектуры. Вспомним хотя бы Санкт-Петербург, который, по образному выражению Пушкина, “из тьмы лесов, из топи блат вознесся пышно, горделиво”. Украшение столиц храмами, дворцами, парками, ее благоустройство, поддержание в ней культурной жизни было непременной задачей каждого правителя. Беспощадный тюркский завоеватель Тамерлан, покоривший ряд стран и разрушивший несколько крупных городов, принялся первым делом отстраивать собственную столицу Самарканд, дворцы, мечети, медресе и гробницы которого воплотили в себе мощный взлет искусства и образования. И все же государство — особая сфера, действующая по своим законам и живущая своими интересами. Ни сущность, ни динамика, ни судьбы государства не совпадают прямо с динамикой культуры, между ними обычны трения и конфликты, в которых государство может временно одерживать верх, но, обладая собственными потенциями, культура большей частью оказывается более долговечной. Классическим примером стала судьба древнекитайского государства Цинь в IV в. до н.э. Проводя жестокую политику “объединяй и властвуй”, беспощадно расправляясь с политическими соперниками, основатель единой китайской империи Цинь Шихуан решил “упорядочить” и культуру, для чего подверг истреблению тогдашних ученых книжников, а сами книги запретил и приказал сжечь, оставив только практические руководства по земледелию и гаданию. Но его империя просуществовала лишь около 30 лет и вскоре после его смерти рухнула под напором сил, не подчиняющихся деспотизму. После очередного периода смут и раздоров сформировалось новое государство Хань, правители которого учли предшествующий опыт и допустили кон фуцианство как культурно-идеологическую систему, определяющую не только обязанности низов подчиняться верхам, но и обязанности верхов проявлять “отеческую” заботу о подчиненных. Государство и управление культурой
Существует мнение, что культура менее других сфер поддается институциональному упорядочению. В силу особой роли творческого начала в культуре она связана с индивидуальной деятельностью художников и мыслителей, писателей и артистов, которая не укладывается в попытки ее регламентации. Слава и популярность великих деятелей культуры, мыслителей, мастеров слова или кисти делали их значимым средоточием и выражением общественной жизни, как в прошлом, так и в современный период. Поэтому такое большое значение придается изучению не только самих произведений литературы и искусства, но и жизни тех или иных деятелей культуры. Можно ли управлять культурой? По этому поводу ведутся долгие и подчас непримиримые споры между двумя сторонами, которые в тех или иных вариантах существуют почти во всяком обществе. Так, деятели культуры выступают преимущественно и постоянно с отвержением вмешательства государства или каких-либо посторонних институтов в такое “творческое и тонкое” дело,как культурное созидание. Борьба против всякого рода бюрократических или идейных ограничений за свободу художника от всего, что сковывает его творчество, и за доступ широких слоев населения к продуктам художественного и интеллектуального творчества — постоянный факт истории культуры. Тем не менее, как мы уже видели, настолько же постоянно существовали различного рода регулирующие институты, направляющие культурную жизнь, что-то поощрявшие, что-то ограничивающие, а иногда и подавлявшие. В развитии культурного процесса возникают коллизии между тенденциями к централизации культурной деятельности со стороны государства и ее демократизацией, которую требуют неправительственные организации. Вмешательство правительственных органов в работу культурных организаций и групп зачастую просто необходимо, так как без правительственной поддержки они могут не выдержать затруднений разного рода (и не только финансовых, но и правовых, политических и т.д.) и перестают существовать. Вместе с тем государственное вмешательство чревато зависимостью культурной деятельности от власти, правящих кругов и деформацией культурной жизни в целом. Если идти в глубь веков, мы найдем много свидетельств такого рода, когда государство или церковь, с одной стороны, были главными институтами, поддерживавшими искусство, литературу и науку, а с другой — они же запрещали те направления или отказывали в покровительстве тем художникам, мыслителям и изобретателям, которые либо противоречили общественным нормам, либо наносили ущерб государству или церкви. Позднее эти функции регуляции все больше стали перехватываться рынком, хотя правовые принципы неизменно корректировали рыночную стихию. А в дополнение к ним сформировались разнообразные органы, институты и формы регуляции культурной жизни и деятельности (фонды, спонсорство, патронаж, академии, премии, звания и т.д.). Государственная культурная политика, ее задачи и структура
Тем основным внешним органом, который регулирует культурную деятельность в современном обществе, является государство. В странах развитого капитализма объем культурной политики, осуществляемой государством, заметно меньше, чем в развивающихся,— в силу того, что в первых сложилась налаженная система регуляции культурной деятельности со стороны бизнеса и общественных организаций. Более умеренный, узкий характер имеют и направления этой деятельности, среди которых обычно присутствуют следующие: — поддержка творчества и создание условий для творческой свободы; — защита национальной культуры и языка в мире расширяющихся международных коммуникаций и контактов; — создание возможностей для вовлечения различных слоев населения, особенно детей и юношества, в творчески активную жизнь в зависимости от их способностей и склонностей; — противостояние негативному воздействию коммерциализации в сфере культуры; — способствование административной децентрализации в сфере культуры; — способствование развитию региональных культур и местных центров; — обеспечение сохранению культуры прошлого; — способствование новаторству и обновлению культуры; — способствование налаживанию взаимодействия и взаимопонимания между различными культурными группами внутри страны и межгосударственному взаимодействию. Влияние этой политики сказывается, в частности, в том, что, наряду с усилением влияния мировой культуры, происходит и активизация местной культурной жизни, усиление местной самодеятельности и локального своеобразия. Как мы видели, другим важнейшим институтом, оказывающим существенное воздействие на культуру в развитых странах, является бизнес. Располагая значительными средствами и функциональным интересом в сфере культуры, он оказывается важнейшим “культурным политиком” и “культуроустроителем”. Иное положение складывается в развивающихся странах, где государство — основной институт, способный компенсировать недостатки инфраструктуры, которая сама по себе не в состоянии обеспечить развитие культуры в соответствии с общенациональными требованиями. При всем расхождении характера и ориентации правящих режимов в развивающихся странах можно выделить следующие основные, общие для всех, цели культурной политики: 1. Утверждение общности культуры нации в целом, что означает уменьшение различий между городом и деревней, между различными этническими и племенными группами. 2. Согласование культурного и социоэкономического развития. 3. Утверждение самобытности культуры данной страны как важного фактора национального единства и солидарности. 4. Пропаганда принципа преемственности культуры, т.е. связи настоящего с прошлым — традициями и достоянием общества. 5. Учет и охрана культурного наследия, что влечет за собой также требование его изучения, распространения и использования его элементов в современной жизни. 6. Осуществление демократизации культуры, обеспечение участия всех слоев населения в культурной жизни общества. 7. Плодотворный диалог между интеллигенцией и большинством населения. 8. Содействие творческой активности и поддержание высокого уровня искусства. 9. Подготовка и совершенствование кадров в различных формах культурной деятельности. 10. Содействие интеграции науки в национальную культуру на основе изучения влияния науки и техники на культурные процессы в обществе. 11. Осуществление программы ликвидации неграмотности. 12. Расширение сети культурных учреждений и их деятельности в целях распространения норм и навыков культурной жизни. 13. Содействие демонстрации достижений национальной культуры за рубежом. Конечно, эти цели не всегда реализуются на практике, так как действительность ставит много препятствий для формирования органичной культурной среды, сочетающей в себе принципы самобытности, охрану культурного наследия и их соединение с потребностями развития. Недостаток средств и кадров затрудняет лик видацию неграмотности и освоение достижений науки и техники. К тому же на деятельность правительства постоянно влияют различные классовые, клановые и ситуационные соображения, в силу чего ему большей частью “не до культуры”. Тем не менее сформулированные цели существуют как сверхзадачи, на которые должны быть направлены усилия официальных органов и те ресурсы, которые удается выкроить. К тому же общественность и оппозиция ревностно следят за осуществлением декларированных целей, за реальными действиями правящих кругов, оказывая давление на правительство своей критикой и компаниями протеста. Методы достижения этих целей могут весьма различаться в зависимости как от социально-политической ориентации правительства, характера его социальной опоры, так и от характера общества в целом. Можно выявить следующую закономерность, существенно затрагивающую социологию культуры: чем больше государственные органы учитывают общенациональные интересы, тем больше оно ориентируется на собственно культурные рычаги регуляции, а не на насилие или авторитарно-бюрократические методы. Но в достижении общезначимых культурных целей могут быть разные варианты. В условиях относительно однородной, моноэтнической среды (Швеция, Япония, Армения, Турция и т.д.) легко достигается утверждение единства и самобытности через принятие одного языка, одной национальной культуры. Напротив,в странах,где существует значительная этническая, религиозная и лингвистическая гетерогенность и возникают внутренние трения между разными народами, культурная политика проводится на основе “единства в многообразии”, подразумевающего централизацию культурной жизни при сохранении культурного плюрализма на областном и локальном уровнях. Таково, например, положение во многих африканских странах, отличающихся крайней этнической раздробленностью, во многих странах СНГ. Наличие универсалистских ориентации в развитой культуре Индии само по себе не устраняет плюрализма многочисленных раздробленных каст и подкаст, этнических и религиозных групп и подгрупп. Помимо различий на этническом и лингвистическом уровнях, во многих странах существует и плюрализм “высоких” культур и мировых религий. Взаимодействие ислама, индуизма, сикхизма и джайнизма в Индии, католицизма и ислама на Филиппинах создает сложные проблемы в духовной жизни каждой из этих стран. На характер регулирования духовной жизни влияет также уровень развития страны и характер ее экономических и культурных связей с внешним миром: изоляция и периферийность ее положения (как некоторых государств африканской глубинки) или же подверженность перекрестному влиянию разных культур (как в случае с Египтом или Индонезией). В США с середины 50-х гг. происходит все более заметное вмешательство государства в регуляцию культурной жизни. Особенно заметным этот процесс стал в период правления президента Дж. Кеннеди, когда была расширена система органов, осуществляющих куль турную политику под контролем как федерального правительства, так и конгресса. Принятие американским государством ранее не свойственных ему функций встретило серьезную оппозицию, но после длительных дебатов в конгрессе и широкой дискуссии в стране в 1965 г. был все же учрежден Национальный фонд искусств и гуманитарных наук, как основной правительственных орган, распределяющий государственные субсидии, вырабатывающий рекомендательные программы в области культуры и участвующий в проведении культурной политики. Аналогичную официальную и координирующую культурную политику за рубежом осуществляет Информационное агентство США (ЮСИА). В 80-е гг. приоритетной моделью государственной политики США стал “новый федерализм”, означающий тенденцию к децентрализации управления различными сферами деятельности, в том числе и культуры, сужение масштабов вмешательства государства в духовную сферу, перекладывание задач на различные деловые и общественные институты. Управление культурой в СССР и в постсоветском обществе.
В рамках советской системы существовало централизованное управление культурной дея тельностью — через союзные и республиканские министерства, областные и районные управления, находившиеся в иерархической подчиненности центру. Территориально-административный принцип дополнялся функционально-ведомственным (Госкомиздат, Госкино, Гослит, Госцирк и т.д.), а также и творческими организациями, также созданными на бюрократических принципах. Весь этот механизм находился под постоянным жестким идеологическим и кадровым контролем со стороны КПСС с ее внутренним делением по соответствующим уровням (ЦК КПСС, обкомы, горкомы, райкомы, парткомы) и функциям (отделы пропаганды, отделы культуры и т.д.). Новая ситуация в культуре характеризуется тенденцией к далеко идущей децентрализации, многообразием и открытой состязательностью разных направлений развития культуры, переходом от директивных и административных к косвенным методам управления (расширение сети специальных школ, центров, фондов, подключение коммерческих механизмов и т.д.). Подчас в условиях распада СССР и ослабления роли центральных и местных исполнительных органов с новой силой звучат те два противоположных принципа, которые были упомянуты в самом начале этой главы: а) государство и его ' органы не должны вмешиваться в культурную жизнь, деятельность мастеров культуры, творчество которых формируется собственными внутренними законами; б) без поддержки и регуляции со стороны государства культура (искусство и наука) не могут выжить и обречены на сокращение своих масштабов и функций. Каждая из этих противоречивых точек зрения может быть частично оправдана. В каждом обществе государство так или иначе, в том или ином объеме поддерживает сферу культуры как через бюджетное финансирование, так и специальным законодательством или социальной политикой (а также создает собственно “государственное искусство”). Однако осуществление принципов плюрализации и демократизации приводит к тому, что поддержка со
стороны государства неизбежно ограничена. Поэтому культура во все большей степени функционирует во взаимодействии о другими сферами общественной деятельности и регуляции, прежде всего со сферой хозяйственной, рынком во всех его многообразных проявлениях, в том числе и рынком культуры. Но особыми сферами обеспечения культуры являются образование и средства массовой коммуникации, через которые происходит соединение творчества со зрителем и потребителем, со всей массой населения. Органы управления культурой.
Каждая страна имеет свои административные структуры, призванные содействовать культурному развитию. В 60—70-е гг. во многих странах появились министерства культуры, сфера деятельности которых большей частью ограничивалась лишь некоторыми направлениями. Так, в Индии управление культурой распределено между министерством образования (имеющим бюро культуры), министерствами информации и радиовещания, туризма, общественных работ, жилищного строительства, сельского хозяйства (с отделом коммунального развития), торговли и ремесел. Широкое понимание культуры, принятое многими правительствами, включает образование, средства массовой коммуникации, туризм, социальное обслуживание, воспитание молодежи. Очевидно, что управление столь различными и широкими сферами производится разными ведомствами. Поэтому для координации их деятельности создаются комитеты по связи между правительственными ведомствами или парламентские комиссии. Как мы уже видели, наряду с общегосударственными учреждениями значительное место в культурной жизни занимают неправительственные организации — как национальные, так и международные. Различного рода ассоциации, писательские и журналистские организации, разнообразные творческие коллективы и ассоциации, частные издательства, киностудии, музеи и т.д. создают широкую сеть, обеспечивающую культурную деятельность страны. Культурное планирование обычно включается в общее планирование социального развития или связано с планированием образования и средств массо вой коммуникации. Серьезным препятствием в его организации является отсутствие обоснованных показателей культурного развития и неполнота статистических данных. Статистика в области культуры, как правило, ограничивается только некоторым количеством показателей (число библиотек, музеев, газет и т.д.), отсутствует информация о культурных потребностях и запросах разных групп населения, анализ различных видов культурной активности, культурных расходов и бюджетов. Методы финансирования культуры различны. Определить фактические расходы на культуру и образование весьма затруднительно. Только богатые страны могут себе позволить значительные расходы на официально субсидируемое образование, создание сети культурных центров и т.д. Страны, лишенные больших доходов, чаще полагаются на участие общественных организаций, иностранную помощь, содействие культурных агентств и различных миссий из других стран. Тем не менее этих источников явно недостаточно. Культура и рынок
В обществах с торговым обращением произведения культуры становятся в той или иной степени предметом купли-продажи и само существование художника или мыслителя так или иначе оказывается связанным с коммерческими факторами. Производство на рынок означает, что предмет искусства становится товаром — независимо от того, имеет ли он уникальное значение или же существует во множестве копий. Соответственно и успех художника определяется спросом на его продукцию на рынке. При капитализме рынок становится основной формой материального обеспечения культурной деятельности, хотя рынок был и раньше, и сохраняется в некоторой степени при социализме. Художник и писатель, ученый и мыслитель должны создавать некоторые продуты — картину, книгу, музыкальное произведение и т.д., которые отвечают потребностям других людей и могут быть ими куплены. Естественно, что имущая часть населения в состоянии заказывать и покупать произведения искусства, оказывая тем самым коммерческое давление на художника, вынужденного зарабатывать себе на жизнь. В этих условиях возникла трудная дилемма между свободой творчества и зависимостью художника от коммерческого успеха (а в крайних вариантах “между самооплакиванием и проституиро-ванием”). Рыночная цена произведения искусства и всякого предметного воплощения духовной культуры (художественного полотна, романа, научного открытия) не находится в непосредственном отношении к его духовной ценности. Из истории жизни таких крупных писателей XIX в., как Бальзак, Пушкин, Достоевский, мы знаем, насколько неустойчивым оказывалось их финансовое положение. Споры между художником и продавцом тянутся и по сей день, и лишь немногие деятели культуры могли добиться' материального успеха или хотя бы относительного благополучия, если полагались только на рынок. Хорошо известно и то, что на рынке преуспевающими могут оказаться создатели далеко не лучшей продукции, которая пришлась по вкусу широкой публике. Так, великий голландский живописец Винсент Ван Гог скончался в нищете, никем не признанный, а впоследствии его картины побили на рынке все рекорды и продавались за миллионы долларов. Освобождая художника от диктатуры государства или церкви, рынок вместе с тем ставит его в сильнейшую зависимость от колебаний коммерческого спроса. Предпринимательство.
Предпринимательство по стоянно играло и играет значительную роль в регу ляции культурной деятельности, и эта роль неизменно возрастала по мере развития капитализма. Конечно, основным механизмом влияния предпринимательства на сферу художественной культуры является рынок. Ещг на заре капиталистического предпринимательства бога тые купцы и фабриканты выступали “донаторами”, по лучая за вознаграждение от художников свое изобра жение в качестве “волхвов, приносящих дары ново рожденному Христу”, верующих, благочестиво поклоня ющихся Мадонне или оплакивающих ее Успение, а поз днее просто портреты на фоне домашнего интерьера
|